– Да, такое представить просто невозможно. Мало того, что все могли узнать о его любовнице, – но отношения с Робин тут же поставили бы его в число первых подозреваемых в убийстве.
– В некотором смысле, – заметил Марино, – ему повезло, что Уоддел забрал дипломат.
– Я очень сомневаюсь, что он считал это везением, – возразила я. – Если бы дипломат оказался на месте преступления, ему бы не поздоровилось. Но украденный чемодан мог всплыть когда и где угодно.
Марино взял кофейник и добавил всем кофе.
– Должно быть, кто-то как-то обеспечивал молчание Уоддела.
– Возможно. – Уэсли взял сливки. – А может, Уоддел и не пытался раскрыть рта. Мне кажется, он с самого начала боялся, что из-за украденного дипломата ему будет только хуже. Дипломат мог быть использован как оружие, но против кого оно оказалось бы направлено? Кого бы оно уничтожило? Норринга или Уоддела? Настолько ли Уоддел верил в нашу систему, чтобы замахнуться на главного прокурора штата? Настолько ли он верил в нее, чтобы замахнуться годами позже на губернатора – единственного человека, который мог даровать ему жизнь?
– Но Уоддел молчал, зная, что мать сохранит то, что он спрятал на ферме, до тех пор, пока он не решит передать это кому-нибудь еще, – сказала я.
– У Норринга было десять лет, чтобы найти свой дипломат, – заметил Марино. – Почему же он так долго выжидал, вместо того чтобы искать?
– Я подозреваю, что Норринг с самого начала установил за Уодделом наблюдение, – сказал Уэсли, – и оно стало более пристальным в последние несколько месяцев. Чем ближе казнь, тем меньше Уодделу было что терять, тем больше становилась вероятность того, что он может заговорить. Не исключено, что кто-то прослушивал его телефонный разговор с Дженнифер Дейтон, когда он звонил ей в ноябре. И, возможно, Норринг, узнав об этом, запаниковал.
– Не иначе, – согласился Марино. – Я лично осматривал все вещи Уоддела, когда мы работали с этим делом. У парня почти ничего не было, а если что-то из его вещей осталось на ферме, то мы этого так и не нашли.
– И Норрингу было это известно, – добавила я.
– А как же, – воскликнул Марино. – И вот ему доводится узнать нечто странное о том, что какие-то вещи перекочевывают с фермы к этой подруге Уоддела. И опять чертов дипломат снится Норрингу в кошмарных снах, и к тому же он не может подстроить, чтобы кто-то просто так вломился в дом Дженнифер Дейтон, пока Уоддел еще жив. Если с ней что-то случится, неизвестно, как Уоддел поведет себя. А хуже всего то, что он может все выдать Грумэну.
– Бентон, – сказала я, – а ты случайно не знаешь, почему Норринг носил с собой эпинефрин? На что у него была аллергия?
– Кажется, на моллюсков. У него всегда с собой эпинефрин.
Они продолжали беседовать, а я проверила в духовке лазанью и открыла бутылку «кендалл-джексон». Дело против Норринга займет очень много времени, если вообще можно будет что-то доказать, и мне показалось, я где-то понимала, что должен был испытывать Уоддел.
Я позвонила Николасу Грумэну домой только около одиннадцати часов вечера.
– В Вирджинии моя песенка спета, – заявила я. – Пока Норринг на своем месте, он позаботится о том, чтобы меня на моем не было. Они отняли у меня жизнь, но не получат мою душу. Я буду все время апеллировать к Пятой поправке.
– Тогда вам наверняка предъявят обвинение.
– Учитывая то, с какими мерзавцами приходится иметь дело, думаю, это в любом случае неизбежно.
– Ну-ну, доктор Скарпетта. Неужели вы забыли, что за мерзавец будет представлять вас? Не знаю, где вы провели свой уик-энд, а я свой провел в Лондоне.
Я почувствовала, как от моего лица отхлынула кровь.
– Конечно, нет гарантии, что это нам поможет запросто прокатить Паттерсона, – говорил тот человек, которого, как мне долго казалось, я ненавидела, – но я сделаю все, чтобы суд мог выслушать показания Чарли Хейла.
Глава 14
Двадцатого января было так же ветренно, как в марте, но значительно холоднее. Солнце слепило мне глаза, когда я ехала на восток по Броуд-стрит в направлении здания суда Джона Маршалла.
– Сейчас я вам скажу еще кое-что, хотя это вы и без меня знаете, – сказал Николас Грумэн. – Пресса будет вспенивать воду, словно прожорливые пираньи. Мы пойдем рядом, ни на кого не глядя и не оборачиваясь, кто бы там ни был и что бы он ни говорил.
– Мы не сможем найти свободного места на стоянке, – сказала я, поворачивая на Девятую. – Я так и знала.
– Притормозите. Вон там какая-то добрая женщина намерена нам помочь. Отлично. Она уезжает, если сможет развернуться.
Позади меня кто-то просигналил.
Взглянув на свои часы, я повернулась к Грумэну, как спортсмен в ожидании последних наставлений своего тренера. Он был одет в темно-синее длинное пальто, на руках черные кожаные перчатки, его трость с серебряным набалдашником лежала на сиденье, а на коленях он держал видавший виды дипломат.
– Теперь помните, – сказал он. – Ваш приятель Паттерсон решает, кто будет выступать, а кто нет, так что нам остается полагаться на вмешательство присяжных, и тут все зависит от вас. Вам нужно установить с ними контакт, Кей. Вы должны расположить к себе десять-одиннадцать незнакомых людей с того самого момента, как войдете в зал. Вне зависимости от того, о чем они захотят вас расспросить. Не воздвигайте стены. Будьте доступны.
– Понимаю, – ответила я.
– Будем стараться изо всех сил. Договорились?
– Договорились.
– Удачи, доктор. – Улыбнувшись, он похлопал меня по руке.
В здании суда нас остановил представитель охраны со сканером в руке. Он осмотрел мою сумочку и дипломат, как неоднократно это делал в прошлом, когда я приходила сюда в качестве свидетеля. Но на этот раз он старательно избегал моего взгляда и упорно молчал. От грумэновской трости сканер зазвенел, и мой адвокат продемонстрировал образец сдержанности и учтивости, объясняя, что ни серебряный набалдашник, ни наконечник, ни сама трость из темного дерева не таят в себе взрывных устройств.
– Он что, думает, я сюда с ружьем пришел? – воскликнул Грумэн, когда мы уже садились в лифт.
Едва двери лифта открылись на третьем этаже, на нас, как и следовало ожидать, набросились репортеры. Для человека, страдавшего подагрой, мой защитник двигался просто стремительно, его трость, словно метроном, отстукивала шаги. Как ни странно, я чувствовала себя несколько оттесненной в сторону и вне фокуса, пока мы шли к почти пустому залу суда, где в уголке сидели Уэсли и худенький молодой человек, которого, я знала, звали Чарли Хейл. Правая сторона его лица была испещрена тонкими розовыми шрамами. Когда он встал и с некоторой неловкостью сунул свою правую руку в карман пиджака, я увидела, что у него не хватает нескольких пальцев. Он был одет в нескладный темный костюм с галстуком и озирался вокруг, пока я, присев, занялась осмотром содержимого своего дипломата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88