Можно попробовать расчленение, но, похоже, это не совсем то, что нам нужно.
– В какой части штата и в какой отрезок времени? – спросила Роуз, делая для себя пометки.
– Весь штат за последние пять лет. Меня, в частности, интересуют случаи с детьми, но не только. И попросите ее заглянуть в травматологическую регистрацию. В прошлом месяце на одном из совещаний я разговаривала с их директором, и он просто горел желанием поделиться с нами своими данными.
– То есть вы хотите, чтобы мы проверили и тех, кто выжил?
– Если можно, Роуз. Давайте посмотрим, нет ли чего-нибудь похожего на случай с Эдди Хитом.
– Я сейчас скажу Маргарет и узнаю, сможет ли она начать, – сказала моя секретарша, направляясь к двери.
Я стала просматривать статьи из утренних газет, приготовленные ею для меня. Как и следовало ожидать, сильно раздувалась история с кровотечением, якобы начавшимся у Ронни Уоддела «из глаз, носа и рта». В «Амнести интернэшнл» говорилось, что его казнь была ничуть не менее бесчеловечной, чем убийство. Представитель Американского союза борьбы за гражданские свободы заявлял, что «поломка электрического стула, вероятно, причинила Уодделу нечеловеческие страдания», и далее сравнивал это с казнью во Флориде, где во время первого применения синтетических губок у осужденного вспыхнули волосы.
Засовывая газетные статьи в дело Уоддела, я пыталась представить себе, кого на этот раз вытащит из своей шляпы «воинственный фокусник» Николас Грумэн, адвокат Уоддела. Наши столкновения, хотя и не очень частые, стали традиционными. Как мне уже стало казаться, в его планы входило подвергнуть сомнению мою профессиональную компетентность и в общем дать мне самой понять, насколько я глупа. Однако меня больше беспокоило, что Грумэн не подавал никаких признаков того, что помнит меня как одну из своих студенток в Джорджтауне. Тут надо признать, что первый год я занималась довольно халатно, единственный раз получила «хорошо» и пропускала занятия по общему праву. Я никогда в жизни не забуду Николасв Грумэна, и мне казалось несправедливым, если он вдруг забыл меня.
Он дал о себе знать в четверг, вскоре после того, как мне сообщили о смерти Эдди Хита.
– Кей Скарпетта? – раздался в трубке голос Грумэна.
– Да. – Закрыв глаза, я почувствовала по давлению на них приближение грозы.
– Это Николас Грумэн. Я просмотрел заключение о вскрытии мистера Уоддела, и у меня появилось несколько вопросов.
Я молчала.
– Я говорю о Ронни Джо Уодделе.
– Чем могу быть полезна?
– Начнем с его так называемого «почти трубковидного желудка». Весьма любопытное описание, между прочим. Интересно, это ваше собственное изобретение или настоящий медицинский термин? Следует ли мне полагать, что мистер Уоддел не ел?
– Не могу сказать, что он совсем ничего не ел. Но его желудок сжался. В нем было пусто и чисто.
– А вам случайно не говорили, что он вдруг объявил голодовку?
– Мне об этом не сообщали.
Я взглянула на часы и от света почувствовала резь в глазах. Аспирин у меня кончился, а другое лекарство осталось дома.
Я услышала шелест страниц.
– Здесь написано, что вы обнаружили ссадины на внутренней стороне рук, обеих рук, – продолжал Грумэн.
– Совершенно верно.
– А что имеется в виду под внутренней стороной?
– На внутренней стороне, выше локтевой ямки. Последовало короткое молчание.
– Локтевой ямки? – воскликнул он. – Дайте-ка посмотрю. Я положил свою руку ладонью вверх и рассматриваю локоть. Это там, где сгиб руки, правильно? Значит, локтевая ямка – это там, где сгиб руки, то есть, проще говоря, речь идет о тех местах, где сгибается рука?
– Именно так.
– Ну что ж, хорошо. Очень хорошо. И отчего же, на ваш взгляд, появились эти ссадины?
– Возможно, от ремней, – раздраженно ответила я.
– Ремней?
– Да, кожаных ремней, вероятно, имеющихся на электрическом стуле.
– Вы сказали, возможно. Возможно, от ремней?
– Именно так я и сказала.
– То есть вы не можете сказать это с уверенностью, доктор Скарпетта?
– В нашей жизни не так много вещей, о которых можно говорить с уверенностью, мистер Грумэн.
– То есть можно допустить, что ссадины являются следствием чего-то иного? Например, их могли оставить и руки человека?
– Эти ссадины по своим признакам не соответствуют повреждениям, нанесенным руками человека – сказала я.
– И соответствуют повреждениям, причиненным электрическим стулом? Вероятно, имеющимися на нем ремнями, так?
– На мой взгляд, возможно.
– На ваш взгляд, доктор Скарпетта?
– Я не изучала конструкцию электрического стула, – резко ответила я.
Последовала длинная пауза, которыми Николас Грумэн был известен в свое время, – любил подчеркнуть молчанием полную несостоятельность студента. Я представляла, как он словно зависает надо мной, заложив руки за спину с абсолютно безучастным лицом, под тиканье висевших на стене часов. Как-то раз я подверглась такой двухминутной молчаливой экзекуции, помню, мои ничего не видящие глаза судорожно бегали по раскрытому передо мной учебнику. И сейчас я сидела за своим массивным ореховым столом почти двадцать лет спустя, в ранге главного судмедэксперта, имея столько дипломов и свидетельств, что ими можно было оклеить стену, и чувствовала, как начинает пылать мое лицо от давнего ощущения униженности и негодования.
Сьюзан вошла в офис именно в тот момент, когда Грумэн, неожиданно сказав «всего доброго», закончил разговор.
– Поступило тело Эдди Хита. – Ее чистый халат был сзади расстегнут, лицо выражало некоторую растерянность. – Он может подождать до утра?
– Нет, – ответила я, – не может.
* * *
На холодном стальном столе мальчик казался еще меньше, чем на ярких простынях больничной койки. В этом помещении не было радуги на стенах, и окна не были украшены разноцветными картинками, которые должны были радовать сердце ребенка. Эдди Хит лежал голый с внутривенными иглами, катетером и повязками. Они казались последними печальными свидетельствами того, что удерживало его в этом мире, неожиданно отсеченном, словно ниточка от шарика, который уже одиноко летит высоко в небе. Почти целый час я составляла список повреждений на его теле, а Сьюзан фотографировала и отвечала на телефонные звонки.
Мы заперли двери в секционный зал, и мне было слышно, как за ними люди выходили из лифта и направлялись домой в быстро спускающиеся сумерки. У входа дважды раздавался звонок – похоронная служба привозила или увозила чье-то тело. Раны Эдди на плече и в паху были сухими, гладкими, темно-красного цвета.
– Господи, – увидев их, воскликнула Сьюзан, – да кто же такое мог сделать? А эти мелкие порезы по краям... Словно кто-то вначале все исцарапал, а потом отрезал кусок кожи полностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
– В какой части штата и в какой отрезок времени? – спросила Роуз, делая для себя пометки.
– Весь штат за последние пять лет. Меня, в частности, интересуют случаи с детьми, но не только. И попросите ее заглянуть в травматологическую регистрацию. В прошлом месяце на одном из совещаний я разговаривала с их директором, и он просто горел желанием поделиться с нами своими данными.
– То есть вы хотите, чтобы мы проверили и тех, кто выжил?
– Если можно, Роуз. Давайте посмотрим, нет ли чего-нибудь похожего на случай с Эдди Хитом.
– Я сейчас скажу Маргарет и узнаю, сможет ли она начать, – сказала моя секретарша, направляясь к двери.
Я стала просматривать статьи из утренних газет, приготовленные ею для меня. Как и следовало ожидать, сильно раздувалась история с кровотечением, якобы начавшимся у Ронни Уоддела «из глаз, носа и рта». В «Амнести интернэшнл» говорилось, что его казнь была ничуть не менее бесчеловечной, чем убийство. Представитель Американского союза борьбы за гражданские свободы заявлял, что «поломка электрического стула, вероятно, причинила Уодделу нечеловеческие страдания», и далее сравнивал это с казнью во Флориде, где во время первого применения синтетических губок у осужденного вспыхнули волосы.
Засовывая газетные статьи в дело Уоддела, я пыталась представить себе, кого на этот раз вытащит из своей шляпы «воинственный фокусник» Николас Грумэн, адвокат Уоддела. Наши столкновения, хотя и не очень частые, стали традиционными. Как мне уже стало казаться, в его планы входило подвергнуть сомнению мою профессиональную компетентность и в общем дать мне самой понять, насколько я глупа. Однако меня больше беспокоило, что Грумэн не подавал никаких признаков того, что помнит меня как одну из своих студенток в Джорджтауне. Тут надо признать, что первый год я занималась довольно халатно, единственный раз получила «хорошо» и пропускала занятия по общему праву. Я никогда в жизни не забуду Николасв Грумэна, и мне казалось несправедливым, если он вдруг забыл меня.
Он дал о себе знать в четверг, вскоре после того, как мне сообщили о смерти Эдди Хита.
– Кей Скарпетта? – раздался в трубке голос Грумэна.
– Да. – Закрыв глаза, я почувствовала по давлению на них приближение грозы.
– Это Николас Грумэн. Я просмотрел заключение о вскрытии мистера Уоддела, и у меня появилось несколько вопросов.
Я молчала.
– Я говорю о Ронни Джо Уодделе.
– Чем могу быть полезна?
– Начнем с его так называемого «почти трубковидного желудка». Весьма любопытное описание, между прочим. Интересно, это ваше собственное изобретение или настоящий медицинский термин? Следует ли мне полагать, что мистер Уоддел не ел?
– Не могу сказать, что он совсем ничего не ел. Но его желудок сжался. В нем было пусто и чисто.
– А вам случайно не говорили, что он вдруг объявил голодовку?
– Мне об этом не сообщали.
Я взглянула на часы и от света почувствовала резь в глазах. Аспирин у меня кончился, а другое лекарство осталось дома.
Я услышала шелест страниц.
– Здесь написано, что вы обнаружили ссадины на внутренней стороне рук, обеих рук, – продолжал Грумэн.
– Совершенно верно.
– А что имеется в виду под внутренней стороной?
– На внутренней стороне, выше локтевой ямки. Последовало короткое молчание.
– Локтевой ямки? – воскликнул он. – Дайте-ка посмотрю. Я положил свою руку ладонью вверх и рассматриваю локоть. Это там, где сгиб руки, правильно? Значит, локтевая ямка – это там, где сгиб руки, то есть, проще говоря, речь идет о тех местах, где сгибается рука?
– Именно так.
– Ну что ж, хорошо. Очень хорошо. И отчего же, на ваш взгляд, появились эти ссадины?
– Возможно, от ремней, – раздраженно ответила я.
– Ремней?
– Да, кожаных ремней, вероятно, имеющихся на электрическом стуле.
– Вы сказали, возможно. Возможно, от ремней?
– Именно так я и сказала.
– То есть вы не можете сказать это с уверенностью, доктор Скарпетта?
– В нашей жизни не так много вещей, о которых можно говорить с уверенностью, мистер Грумэн.
– То есть можно допустить, что ссадины являются следствием чего-то иного? Например, их могли оставить и руки человека?
– Эти ссадины по своим признакам не соответствуют повреждениям, нанесенным руками человека – сказала я.
– И соответствуют повреждениям, причиненным электрическим стулом? Вероятно, имеющимися на нем ремнями, так?
– На мой взгляд, возможно.
– На ваш взгляд, доктор Скарпетта?
– Я не изучала конструкцию электрического стула, – резко ответила я.
Последовала длинная пауза, которыми Николас Грумэн был известен в свое время, – любил подчеркнуть молчанием полную несостоятельность студента. Я представляла, как он словно зависает надо мной, заложив руки за спину с абсолютно безучастным лицом, под тиканье висевших на стене часов. Как-то раз я подверглась такой двухминутной молчаливой экзекуции, помню, мои ничего не видящие глаза судорожно бегали по раскрытому передо мной учебнику. И сейчас я сидела за своим массивным ореховым столом почти двадцать лет спустя, в ранге главного судмедэксперта, имея столько дипломов и свидетельств, что ими можно было оклеить стену, и чувствовала, как начинает пылать мое лицо от давнего ощущения униженности и негодования.
Сьюзан вошла в офис именно в тот момент, когда Грумэн, неожиданно сказав «всего доброго», закончил разговор.
– Поступило тело Эдди Хита. – Ее чистый халат был сзади расстегнут, лицо выражало некоторую растерянность. – Он может подождать до утра?
– Нет, – ответила я, – не может.
* * *
На холодном стальном столе мальчик казался еще меньше, чем на ярких простынях больничной койки. В этом помещении не было радуги на стенах, и окна не были украшены разноцветными картинками, которые должны были радовать сердце ребенка. Эдди Хит лежал голый с внутривенными иглами, катетером и повязками. Они казались последними печальными свидетельствами того, что удерживало его в этом мире, неожиданно отсеченном, словно ниточка от шарика, который уже одиноко летит высоко в небе. Почти целый час я составляла список повреждений на его теле, а Сьюзан фотографировала и отвечала на телефонные звонки.
Мы заперли двери в секционный зал, и мне было слышно, как за ними люди выходили из лифта и направлялись домой в быстро спускающиеся сумерки. У входа дважды раздавался звонок – похоронная служба привозила или увозила чье-то тело. Раны Эдди на плече и в паху были сухими, гладкими, темно-красного цвета.
– Господи, – увидев их, воскликнула Сьюзан, – да кто же такое мог сделать? А эти мелкие порезы по краям... Словно кто-то вначале все исцарапал, а потом отрезал кусок кожи полностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88