А я сказала, чтоб она шла.
– О чем они говорили?
Я знала, что мама спрашивает не из праздного любопытства. Также я понимала, что она должна узнать обо всем, но вот в чем я не была уверена: может, я хочу, чтобы она узнала все, только потому, что тогда Сузелла упадет в ее глазах, как она уже упала в глазах Кристофера-Джона и Малыша.
– Так о чем?
Я решила, что потом успею обдумать, в чем я не уверена, и все ей рассказала. Когда я кончила свой рассказ, мама замолчала. По выражению ее лица я ничего не могла прочитать. Она помогла мне покончить с простынями и ушла в дом. Я подождала немного и последовала за ней по пятам через весь дом в мою комнату.
– Я слышала, ты познакомилась сегодня со Стюартом Уокером? – задала вопрос мама, как раз когда я входила в комнату.
Сузелла сидела в мягком кресле у окна с открытой книгой на коленях. Она в нерешительности подняла голову:
– Да…
– И еще я слышала, ты позволила этим молодым людям поверить, что ты белая?
Сузелла наклонила голову, так что волосы упали ей на лицо, наполовину прикрыв его.
– Это так?
– Я им не говорила, что я белая.
– Но и не сказала, что ты цветная?
Сузелла с вызовом вскинула голову.
– А почему я должна была это сказать? Во мне столько же белой крови, сколько цветной.
Мама в упор посмотрела на нее:
– Заруби себе на носу, Сузелла: если в тебе есть хоть капля цветной крови, значит, ты цветная.
– А моя мама говорит, что нет. Она говорит, что я не цветная.
– Это ее дело, – резко прервала ее мама. – А мое – довести до твоего сознания, кто ты есть на самом деле, – во всяком случае, пока ты живешь здесь.
– Стюарт не спрашивал, какого я цвета…
– Ему в голову не пришло спрашивать. Но позволь мне кое-что сказать тебе. Когда он это выяснит, а он это выяснит, его вежливость как ветром унесет. И еще одно: ему вовсе не понравится почувствовать себя одураченным.
– Я его не дурачила!
– Я не намерена стоять здесь и спорить с тобой. Но прошу учесть вот что: больше не имей ничего общего с этими белыми молодыми людьми и не позволяй им заблуждаться, принимая тебя за белую, когда ты не белая.
– Тетя Мэри, но я бы хотела продолжить знакомство со Стюартом, он мне кажется симпатичным.
Мама скрестила руки на груди и уставилась в пол. Даже со своего места я почувствовала, как в ней закипает гнев.
– Я уже давно решила, что никогда не выйду замуж за цветного… Я не хочу жить, как моя мама.
Мама еще долго продолжала смотреть в пол. Когда она снова подняла глаза, было ясно, что ей не удалось смирить свой гнев.
– Если бы здесь был твой дядя Дэвид, он, наверное, упаковал бы твои вещи и отправил тебя обратно в Нью-Йорк немедленно. Но я… я предлагаю тебе на выбор: или ты слушаешься меня и остаешься, или, если тебе не хочется оставаться с нами…
– Тетя Мэри, я вовсе не думала…
– …и выполнять правила, принятые в нашем доме, ты можешь возвращаться в Нью-Йорк. Сегодня же. Нам тебя будет недоставать, но иметь из-за тебя неприятности я тоже не хочу. Этого я не могу позволить себе. Так что обдумай все и дай мне знать.
Повернувшись, мама быстро вышла из комнаты. Проходя мимо меня, она даже не приказала мне вернуться во двор, где висело белье.
Я постояла в дверях, наблюдая за Сузеллой, которая отвернулась к окну. Я решила оставить ее наедине со своими заботами, но тут вдруг вспомнила, как она вела себя со Стюартом, а потому вошла в комнату и села на кровать напротив нее.
– Ну, ты уезжаешь?
Она обернулась:
– Что?
– Ты уезжаешь? Мама сказала, ты сама должна решить.
Ее взгляд остановился на мне:
– Скажи честно, Кэсси, тебе бы хотелось, чтобы я уехала, да?
Я пожала плечами:
– Плакать не буду.
– Однажды я уже спрашивала тебя, почему ты меня не любишь. Но ты не ответила. Может, сейчас ответишь?
– Ладно, раз уж ты сама об этом заговорила… Почему ты ждешь, что тебя здесь все должны любить, если ты считаешь себя лучше всех нас?
– Кэсси, но я вовсе так не думаю.
– Ну, хорошо, тогда как же это назвать? Если ты только что сказала, что ты не цветная и не хочешь иметь ничего общего с цветными.
– Но я так не говорила. – Однако она отвела глаза, произнося это.
– И вот еще что, – сказала я, решив выложить ей все, раз она напрашивается. – Я не из тех, кто станет преклоняться перед человеком, который со всеми милуется, всем улыбается в лицо, а про себя думает совсем иначе и даже стыдится назвать их своими родственниками.
– П-прости меня за это, Кэсси.
– Ты должна была всего-навсего открыть рот и сказать: «Это мои двоюродные братья и сестра, я гощу у них». Вот и все.
– Но я же сказала, прости меня.
– А-а, твое «прости» дела не меняет.
Она посмотрела на меня и покачала головой:
– Ты не понимаешь.
– Все прекрасно понимаю, – сухо заверила я ее.
– Нет. – Она встала и выглянула в окно. – Если ты слышала, что мне сказала тетя Мэри, значит, ты слышала и мой ответ. Да, я не собираюсь выходить замуж за цветного. Моя мать так поступила, и это принесло ей сплошные несчастья.
– Еще бы, она же белая, – заметила я без всякого сочувствия.
– Она сама выбрала такую судьбу… А мне она повторяет сто раз: «Сузелла, ты можешь избежать такой судьбы. Постарайся избежать ее». – Сузелла вдруг посмотрела прямо мне в глаза: – А знаешь, Кэсси, какое ощущение, когда люди принимают тебя за белую? Словно все тебе доступно, делай что хочешь. Иногда мы с мамой уезжаем на пляжи для богатых, вдвоем, и мальчики там бывают ко мне так милы…
– Белые мальчики?
– На те пляжи цветные не ездят, – многозначительно подчеркнула Сузелла.
– А твой папа? Он с вами никогда не ездит?
Она опять отошла к окну.
– Мы редко куда выезжаем вместе, то есть втроем. Люди пялят глаза, и родители чувствуют себя неловко.
– А ты?
Она не ответила.
– Обычно если я куда-нибудь выхожу, то с мамой. Там, где мы живем, вокруг одни цветные, но когда мы садимся в автобус и едем в другую часть города, никто на нас там уже не смотрит… Нас принимают за своих.
– Ну, раз тебе так нравится считаться белой, я думаю, ты будешь только рада вернуться в Нью-Йорк.
Она опять села и, скинув туфли, подтянула под себя ноги. Она молчала. Я встала.
– Кэсси, ты счастливица, ты это знаешь?
– Что?
– Я имею в виду… у тебя есть семья. И друзья. У нас люди не ходят в гости просто так, как здесь у вас. Моя мама работает продавщицей в универмаге, на работе у нее есть друзья, но она никогда не приглашает их домой. И от них не принимает приглашений. У папы все друзья цветные, они иногда заходят к нам, но, когда мама дома, чувствуют себя неловко… Поэтому почти всегда мы только втроем. Здесь же все иначе.
Я внимательно изучала ее.
– А твои друзья?
Сузелла помолчала.
– У меня только в школе друзья… Я хожу в католическую школу, она в предместье за городом. Мама считает, что школа для меня – выход из положения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
– О чем они говорили?
Я знала, что мама спрашивает не из праздного любопытства. Также я понимала, что она должна узнать обо всем, но вот в чем я не была уверена: может, я хочу, чтобы она узнала все, только потому, что тогда Сузелла упадет в ее глазах, как она уже упала в глазах Кристофера-Джона и Малыша.
– Так о чем?
Я решила, что потом успею обдумать, в чем я не уверена, и все ей рассказала. Когда я кончила свой рассказ, мама замолчала. По выражению ее лица я ничего не могла прочитать. Она помогла мне покончить с простынями и ушла в дом. Я подождала немного и последовала за ней по пятам через весь дом в мою комнату.
– Я слышала, ты познакомилась сегодня со Стюартом Уокером? – задала вопрос мама, как раз когда я входила в комнату.
Сузелла сидела в мягком кресле у окна с открытой книгой на коленях. Она в нерешительности подняла голову:
– Да…
– И еще я слышала, ты позволила этим молодым людям поверить, что ты белая?
Сузелла наклонила голову, так что волосы упали ей на лицо, наполовину прикрыв его.
– Это так?
– Я им не говорила, что я белая.
– Но и не сказала, что ты цветная?
Сузелла с вызовом вскинула голову.
– А почему я должна была это сказать? Во мне столько же белой крови, сколько цветной.
Мама в упор посмотрела на нее:
– Заруби себе на носу, Сузелла: если в тебе есть хоть капля цветной крови, значит, ты цветная.
– А моя мама говорит, что нет. Она говорит, что я не цветная.
– Это ее дело, – резко прервала ее мама. – А мое – довести до твоего сознания, кто ты есть на самом деле, – во всяком случае, пока ты живешь здесь.
– Стюарт не спрашивал, какого я цвета…
– Ему в голову не пришло спрашивать. Но позволь мне кое-что сказать тебе. Когда он это выяснит, а он это выяснит, его вежливость как ветром унесет. И еще одно: ему вовсе не понравится почувствовать себя одураченным.
– Я его не дурачила!
– Я не намерена стоять здесь и спорить с тобой. Но прошу учесть вот что: больше не имей ничего общего с этими белыми молодыми людьми и не позволяй им заблуждаться, принимая тебя за белую, когда ты не белая.
– Тетя Мэри, но я бы хотела продолжить знакомство со Стюартом, он мне кажется симпатичным.
Мама скрестила руки на груди и уставилась в пол. Даже со своего места я почувствовала, как в ней закипает гнев.
– Я уже давно решила, что никогда не выйду замуж за цветного… Я не хочу жить, как моя мама.
Мама еще долго продолжала смотреть в пол. Когда она снова подняла глаза, было ясно, что ей не удалось смирить свой гнев.
– Если бы здесь был твой дядя Дэвид, он, наверное, упаковал бы твои вещи и отправил тебя обратно в Нью-Йорк немедленно. Но я… я предлагаю тебе на выбор: или ты слушаешься меня и остаешься, или, если тебе не хочется оставаться с нами…
– Тетя Мэри, я вовсе не думала…
– …и выполнять правила, принятые в нашем доме, ты можешь возвращаться в Нью-Йорк. Сегодня же. Нам тебя будет недоставать, но иметь из-за тебя неприятности я тоже не хочу. Этого я не могу позволить себе. Так что обдумай все и дай мне знать.
Повернувшись, мама быстро вышла из комнаты. Проходя мимо меня, она даже не приказала мне вернуться во двор, где висело белье.
Я постояла в дверях, наблюдая за Сузеллой, которая отвернулась к окну. Я решила оставить ее наедине со своими заботами, но тут вдруг вспомнила, как она вела себя со Стюартом, а потому вошла в комнату и села на кровать напротив нее.
– Ну, ты уезжаешь?
Она обернулась:
– Что?
– Ты уезжаешь? Мама сказала, ты сама должна решить.
Ее взгляд остановился на мне:
– Скажи честно, Кэсси, тебе бы хотелось, чтобы я уехала, да?
Я пожала плечами:
– Плакать не буду.
– Однажды я уже спрашивала тебя, почему ты меня не любишь. Но ты не ответила. Может, сейчас ответишь?
– Ладно, раз уж ты сама об этом заговорила… Почему ты ждешь, что тебя здесь все должны любить, если ты считаешь себя лучше всех нас?
– Кэсси, но я вовсе так не думаю.
– Ну, хорошо, тогда как же это назвать? Если ты только что сказала, что ты не цветная и не хочешь иметь ничего общего с цветными.
– Но я так не говорила. – Однако она отвела глаза, произнося это.
– И вот еще что, – сказала я, решив выложить ей все, раз она напрашивается. – Я не из тех, кто станет преклоняться перед человеком, который со всеми милуется, всем улыбается в лицо, а про себя думает совсем иначе и даже стыдится назвать их своими родственниками.
– П-прости меня за это, Кэсси.
– Ты должна была всего-навсего открыть рот и сказать: «Это мои двоюродные братья и сестра, я гощу у них». Вот и все.
– Но я же сказала, прости меня.
– А-а, твое «прости» дела не меняет.
Она посмотрела на меня и покачала головой:
– Ты не понимаешь.
– Все прекрасно понимаю, – сухо заверила я ее.
– Нет. – Она встала и выглянула в окно. – Если ты слышала, что мне сказала тетя Мэри, значит, ты слышала и мой ответ. Да, я не собираюсь выходить замуж за цветного. Моя мать так поступила, и это принесло ей сплошные несчастья.
– Еще бы, она же белая, – заметила я без всякого сочувствия.
– Она сама выбрала такую судьбу… А мне она повторяет сто раз: «Сузелла, ты можешь избежать такой судьбы. Постарайся избежать ее». – Сузелла вдруг посмотрела прямо мне в глаза: – А знаешь, Кэсси, какое ощущение, когда люди принимают тебя за белую? Словно все тебе доступно, делай что хочешь. Иногда мы с мамой уезжаем на пляжи для богатых, вдвоем, и мальчики там бывают ко мне так милы…
– Белые мальчики?
– На те пляжи цветные не ездят, – многозначительно подчеркнула Сузелла.
– А твой папа? Он с вами никогда не ездит?
Она опять отошла к окну.
– Мы редко куда выезжаем вместе, то есть втроем. Люди пялят глаза, и родители чувствуют себя неловко.
– А ты?
Она не ответила.
– Обычно если я куда-нибудь выхожу, то с мамой. Там, где мы живем, вокруг одни цветные, но когда мы садимся в автобус и едем в другую часть города, никто на нас там уже не смотрит… Нас принимают за своих.
– Ну, раз тебе так нравится считаться белой, я думаю, ты будешь только рада вернуться в Нью-Йорк.
Она опять села и, скинув туфли, подтянула под себя ноги. Она молчала. Я встала.
– Кэсси, ты счастливица, ты это знаешь?
– Что?
– Я имею в виду… у тебя есть семья. И друзья. У нас люди не ходят в гости просто так, как здесь у вас. Моя мама работает продавщицей в универмаге, на работе у нее есть друзья, но она никогда не приглашает их домой. И от них не принимает приглашений. У папы все друзья цветные, они иногда заходят к нам, но, когда мама дома, чувствуют себя неловко… Поэтому почти всегда мы только втроем. Здесь же все иначе.
Я внимательно изучала ее.
– А твои друзья?
Сузелла помолчала.
– У меня только в школе друзья… Я хожу в католическую школу, она в предместье за городом. Мама считает, что школа для меня – выход из положения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83