Но Ольга — иное дело!
Мишель точно знал, что истинно красива лишь та женщина, что красива утром! С вечера все дамы хороши, все на одно, перерисованное из глянцевого журнала лицо. А утром, при свете дня, глянешь — лежит что-то на подушке лишенное формы и прежнего содержания, помятое, перекошенное, опухшее, в разводьях вчерашнего макияжа, да еще при этом храпит!...
Но не Ольга! Ольга краше прежнего выглядит — будто только что проснувшийся ребенок. Личико свежее, румяное, волосы по подушке лучиками разметались, на губах неясная улыбка играет, реснички во сне подрагивают...
Уж так хороша!...
Постоял Мишель, полюбовался на такую-то красоту да, перекинув через шею полотенце, тихонько ступая, чтобы не шуметь, к двери пошел. Через темные, пахнущие пылью и сухими травами сенцы на крыльцо вышел.
Дверь отворил, встал и чуть было не задохнулся от ночной, настоянной на росах прохладцы. Замер, зябко поводя плечами, потянулся, разом дрожь прогоняя. Сбежал с крыльца к рукомойнику, громко фыркая и ахая, дребезжа краником, ополоснулся выстывшей за ночь водой. Досуха растерся полотенцем. В дом не пошел — на крыльце присел, подставляясь под нежаркие еще лучи солнца, довольно жмурясь, как кот на завалинке.
Деревня на горе стоит, далеко видать! Внизу — на лугах, в оврагах, на плесах у речки — ночной туман клубится — там еще ночь, а поверху, где солнце кроны деревьев и крыши высветило, уже день вовсю разгорается! А подале, у самого горизонта, будто из земли выперла, торчит, сияет куполом высокая колокольня...
В Европе куда ни глянь — одни сплошные крыши черепичные. Дом на доме стоит, одна деревня в другую деревню перетекает, каждая тропка заасфальтирована и табличкой помечена. А здесь простор — одна деревня на полета верст, вокруг поля да перелески, а меж холмов, теряясь в травах, единственная грунтовка вьется, что село с райцентром связывает. На ней пыль столбом стоит...
Кто ж это в такую рань едет? Комбайны с тракторами?
Но нет, не комбайны...
Меж хлебов мелькнули черными лоснящимися боками джипы. Совершенно здесь чужеродные, не вписывающиеся в мирный сельский пейзаж. Переваливаясь на кочках, то пропадая, то появляясь, выкатились на околицу, где встали.
Кто это — дачники?
Нет, дачники бы не остановились, они дорогу знают...
Было видно, как из крайнего дома кто-то вышел и стал что-то объяснять, указывая на деревню. Джипы тронулись дальше, мелькая меж домов, здоровенные, как «Кировцы», — целину на таких пахать!
Что они тут потеряли?...
Что — Мишель Герхард фон Штольц понял очень скоро, но слишком поздно. Когда джипы затормозили перед воротами.
— Слышь, дядя...
— Чего вам?
— Тебя нам!...
Из джипов полезли, разминая ноги, бравые ребята.
— Далеко ты забрался...
Мишель Герхард фон Штольц понял, что назревает драка.
Живший в нем Мишка Шутов стал искать глазами колун.
Деревенское утро перестало быть идиллическим.
— Ну ты чего?...
«Чего — чего?» — переспросил Мишка Шутов, пятясь к поленнице.
— Господа, ежели вы относительно кредита... — попытался выяснить суть претензий Мишель Герхард фон Штольц.
Надо бы объяснить им, что он никоим образом не отказывается от взятых на себя долговых обязательств, и выразить готовность реструктуризировать долг вплоть до пересмотра процентных ставок в большую сторону...
«Лучше дать по морде поленом и тикать через плетень!» — возразил Мишка Шутов, который так и не нашел колун.
А как же Ольга?... Если сбежать, то они схватят ее.
Нет, бежать было нельзя...
Пришлось выслушивать претензии на месте.
Претензии одной из сторон выражались битием другой стороны по физиономии и печени и произнесением нецензурных выражений самого угрожающего характера.
На что другая сторона отвечала эффектными подсечками, «мельницами» и бросками через бедро.
— Гони цацки! — требовали парламентеры.
— Я теперь не готов обсуждать данный вопрос, — пытался объяснить свою позицию Мишель Герхард фон Штольц. — Тем более теперь, с вами и в таком тоне.
Наверное, со стороны их беседа выглядела, менее изысканно: удары, крики, хрипы, мат-перемат, кровь, брызгающая по земле... Наконец отброшенный в дрова Мишка Шутов нашел колун и, вздымая его над головой, пошел на врагов, желая поколоть их на чурбаки и сложить поленницей подле джипов.
— Всех порубаю!... — предупредил он.
Враги отхлынули, но вновь сошлись, совместными усилиями сбив единственного, но причинившего им столько хлопот врага с ног. Подняться ему уже не дали, опасаясь его зубодробительных «мельниц».
Лежа на земле, извалянный в репьях, пыли, коровьих лепешках и курином помете, Мишель Герхард фон Штольц уже не помышлял о спасении. И, верно, его бы убили, оттого что парламентеры сильно обиделись на в высшей степени оскорбительное обращение «господа» и на колун.
Но вдруг в драке случилась странная пауза.
Занесенные ноги замерли в воздухе, страшные ругательства оборвались на полуслове.
К чему бы это? Уж не подоспел ли на помощь страдальцу взвод доблестного ОМОНа?
Но нет, никакого ОМОНа не было — да и откуда бы ему взяться там, где на сто квадратных километров и десять деревень приходится всего один участковый, да и тот запойный пьяница.
Кто ж тогда этот герой, что не побоялся бросить вызов целой банде злодеев?... С трудом приподняв разбитую голову, Мишель Герхард фон Штольц огляделся по сторонам.
На крыльце в наспех наброшенном поверх ночной рубахи ватнике стояла Ольга. Его Ольга! Все такая же прекрасная, но теперь прекрасная в своем гневе! Ну просто амазонка, богиня войны!
Мишель Герхард фон Штольц невольно залюбовался ею.
— А ну, вы, как вас там, урки! — задиристо крикнула Ольга. — Убирайтесь отсюда вон!...
В руках у нее было ружье. Двухстволка.
«Урки» заухмылялись, не веря, что она способна сделать хоть что. Но они ошибались.
— Считаю до трех, — предупредила Ольга. — Раз!...
И, вскинув ружье, выстрелила. Крупная дробь ударила в ближайшую машину, начисто снеся правый подфарник и изрядно дырявя капот, который местами стал напоминать дуршлаг.
— Ты че, дура! — взревели бандиты. — Ты знаешь, сколько эта тачка стоит?
Но Ольга их не слушала.
— Два! — сказала она.
И, резко поведя стволом, спустила курок. Ахнул выстрел, сноп дроби вышиб лобовое стекло джипа, из которого шустро вывалился и рухнул за колесо перепуганный водитель. Злодеи замерли, открыв рты.
Ни хрена себе баба!...
Воспользовавшись мгновенным замешательством, Ольга переломила ружье пополам, выбросив на землю дымящиеся гильзы, и, прежде чем кто-нибудь успел хоть что-то сообразить, толкнула в стволы два новых патрона.
— Три! — сказала она, вскинув к плечу двухстволку и уставя оба ствола в глаза бандитам.
Ружье с такого расстояния — страшное оружие. Даже более опасное, чем пистолет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68