Громко, знакомо и умиротворенно тикали в темноте настенные часы. Знакомо скрипнули пружины, и по комнате разнесся мелодичный бой.
Она была дома... Не глядя, с закрытыми глазами, она могла сказать, что справа находится окно, подле него секретер, а чуть поодаль — комод.
Но кроме привычных звуков и запахов были иные... Был еще один запах — резкий, посторонний, больничный, как в аптеке на Покровке или в полевом лазарете, где она несколько месяцев служила сестрой милосердия, выхаживая раненных на германском фронте солдат.
Пахло бедой.
Анна хотела было подняться, чтобы зажечь лампу, но у нее не хватило сил даже привстать на кровати. Ее руки бессильно подломились, и она сползла обратно на подушки.
Ее тело словно не принадлежало ей. Даже от столь малого усилия ее бросило в холодный пот, а в висках заколотилась кровь.
Что с ней?...
Она лежала, пытаясь хоть что-то вспомнить. И что-то такое даже смутно вспоминала — холодный бесконечный переулок, по которому она брела, увязая в мокрых сугробах, кутаясь в воротник пальто и все равно дрожа от нестерпимого холода... неясные, размытые, словно они глядели на нее сквозь какую-то пелену, лица прохожих, которые с удивлением оглядывались на еле бредущую барышню... подъезд... долгие лестничные марши, которые она преодолевала, отдыхая на каждой ступени... А дальше ничего. Небытие. Она даже не могла вспомнить, как открыла дверь...
Но как же она оказалась здесь, в своей постели?...
Анна лежала тихо, прислушиваясь к себе и к темноте.
И чем дольше так лежала, тем больше ей казалось, что она здесь, в комнате, не одна, что кто-то здесь есть еще, хотя быть никого не могло.
И тем не менее...
Ей мерещилось во тьме чье-то тихое прерывистое дыхание, чей-то чужой, резкий, хотя и не неприятный запах. Кто-то притаился подле ее кровати, может быть, злодей, который проник в квартиру по водосточной трубе, через окно и теперь выжидает, чтобы напасть на нее.
Анна замерла в испуге, боясь шевельнуться и потянув на голову одеяло... Как в детстве, после прочтения страшной сказки или пугающих рассказов подружек про нечистую силу, сосущих кровь вурдалаков и оживших покойников. Тогда она тоже пряталась под одеяло, где, боясь высунуться, тряслась от страха, ожидая утра и так, незаметно для себя, и засыпая.
Но теперь это не были пустые страхи, потому что она явственно слышала, как спрятавшийся злодей дышит и возится где-то под кроватью.
Свят, свят!...
Анна даже перекрестилась и нащупала пальцами на груди серебряный крестик.
— О-ох! — вдруг довольно громко сказал незнакомец.
Этого Анна перенести уже не могла и, вскинувшись, громко и испуганно крикнула:
— Кто здесь?!
Что-то грохнуло, зашуршало, чиркнула спичка, и в колеблющемся ее пламени Анна увидела чью-то огромную, нависшую над кроватью темную фигуру.
— Не бойтесь, бога ради, не бойтесь! — пробормотала фигура. — Я сейчас лампу зажгу.
Вновь вспыхнула спичка, затлел, разгораясь, фитиль керосиновой лампы, и комната осветилась ярким желтым огнем.
Подле лампы, заслоняя собой свет, стоял какой-то мужчина в растрепанной одежде.
— Кто вы?! — спросила Анна, прикрываясь и натягивая под самый подбородок одеяло.
Но мужчина, кажется, нападать не собирался. И вообще он, хоть и был растрепан, не выглядел злодеем.
— Простите... Вы не узнаете меня?... Впрочем, да, конечно, я понимаю...
— Как вы сюда попали? — спросила Анна, на этот раз более твердо. — У вас был ключ?...
— Нет, топор, — невпопад ответил мужчина. И, понимая, что сказал что-то не то, совершенно смутился. — Простите, я не это имел в виду... Я принужден был... Мне показалось, что здесь кто-то есть... Вы болели... И я взял на себя смелость остаться при вас... Я Фирфанцев... Мишель Фирфанцев, я, если вы помните, вел дело вашего отца. Да-с... Я обещал ему приглядеть за... то есть я хотел сказать, помочь вам...
Да, она узнала его. Это был тот самый следователь, что ворвался к ним в купе и грозил револьвером. Он сильно изменился. И говорил очень путано и вел себя как-то странно.
Она, конечно, вспомнила его и то, как предлагала ему деньги и себя за помощь в освобождении отца, и почувствовала, что ее лицо заливает румянец.
— Уйдите, я прошу вас, — попросила Анна. — Я не прибрана, я ужасно выгляжу.
— Да-да, конечно... Бога ради, вы только не беспокойтесь, я теперь же уйду, — смущенно бормотал следователь, застегиваясь и оправляя на себе одежду. — Я сейчас приберу за собой и непременно уйду.
Он скрутил какой-то валявшийся на полу матрац и стал бегать с ним туда-сюда, не зная, куда его сунуть.
— Ах, оставьте его, пожалуйста! — попросила Анна.
— Да-да... конечно, — кивнул Фирфанцев и бросил матрац туда, откуда взял — себе под ноги.
Он был растерян и неуклюж. И выглядел совсем не так, как в следственном кабинете.
— Подайте мне, пожалуйста, платье, — попросила Анна.
Мишель протянул Анне платье.
— Вы так и будете стоять? — хмурясь, спросила она.
— Как так? — не понял он.
— Вот так, столбом... Или дадите мне одеться?
— Простите, ради Христа, — спохватившись, зарделся Мишель, торопливо отворачиваясь. Хотя до того и не раз протирал Анну спиртом, и выносил из-под нее, и видел ее и непричесанной, и без платья.
Он отступил к двери и стоял, уставясь в стену, слыша, как сзади, за его спиной, шуршит одежда и волосы. Наверное, ему следовало уйти, потому что все, что требовалось, все, чем он мог помочь, он уже сделал, — но он почему-то не мог стронуться с места.
— Дайте мне ботинки.
Голос Анны был тверд и требователен. Она вновь разговаривала с ним как со следователем, и, как ему показалось, недружелюбно.
Мишель отыскал ботинки с высокой шнуровкой и, не глядя и даже не оборачиваясь, а пятясь спиной назад, подал их.
— Благодарю вас.
Ботинки стукнули о пол — один и тут же другой.
Скрипнула кровать.
Анна попыталась встать, но голова ее закружилась, а ноги подкосились, и она упала обратно на покрывало.
Под ногой ее что-то звякнуло.
Анна наклонилась и увидела засунутое под кровать судно. Такое же, которое она подавала раненым солдатам в госпитале.
Она увидела судно, все поняла и вспыхнула...
Неужели это он?... Он ухаживал за ней все это время? Одевал и... выносил?... Какой кошмар!
Теперь ей более всего на свете хотелось, чтобы этот господин как можно скорее ушел! И борясь со стыдом, недовольная своей слабостью, которую мог наблюдать Мишель, как-то особенно резко она сказала:
— Что вы стоите?... Помогите!... Подайте же мне руку.
Мишель быстро протянул руку, опершись на которую Анна встала. Ноги не держали ее, дрожа в коленках. Она качнулась. И, возможно, упала бы, кабы Мишель не поддержал ее.
Это было ужасно и унизительно.
Борясь со своей слабостью, Анна оттолкнула руку Мишеля. Возможно, слишком резко. Отчего тот истолковал ее жест по-своему и превратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
Она была дома... Не глядя, с закрытыми глазами, она могла сказать, что справа находится окно, подле него секретер, а чуть поодаль — комод.
Но кроме привычных звуков и запахов были иные... Был еще один запах — резкий, посторонний, больничный, как в аптеке на Покровке или в полевом лазарете, где она несколько месяцев служила сестрой милосердия, выхаживая раненных на германском фронте солдат.
Пахло бедой.
Анна хотела было подняться, чтобы зажечь лампу, но у нее не хватило сил даже привстать на кровати. Ее руки бессильно подломились, и она сползла обратно на подушки.
Ее тело словно не принадлежало ей. Даже от столь малого усилия ее бросило в холодный пот, а в висках заколотилась кровь.
Что с ней?...
Она лежала, пытаясь хоть что-то вспомнить. И что-то такое даже смутно вспоминала — холодный бесконечный переулок, по которому она брела, увязая в мокрых сугробах, кутаясь в воротник пальто и все равно дрожа от нестерпимого холода... неясные, размытые, словно они глядели на нее сквозь какую-то пелену, лица прохожих, которые с удивлением оглядывались на еле бредущую барышню... подъезд... долгие лестничные марши, которые она преодолевала, отдыхая на каждой ступени... А дальше ничего. Небытие. Она даже не могла вспомнить, как открыла дверь...
Но как же она оказалась здесь, в своей постели?...
Анна лежала тихо, прислушиваясь к себе и к темноте.
И чем дольше так лежала, тем больше ей казалось, что она здесь, в комнате, не одна, что кто-то здесь есть еще, хотя быть никого не могло.
И тем не менее...
Ей мерещилось во тьме чье-то тихое прерывистое дыхание, чей-то чужой, резкий, хотя и не неприятный запах. Кто-то притаился подле ее кровати, может быть, злодей, который проник в квартиру по водосточной трубе, через окно и теперь выжидает, чтобы напасть на нее.
Анна замерла в испуге, боясь шевельнуться и потянув на голову одеяло... Как в детстве, после прочтения страшной сказки или пугающих рассказов подружек про нечистую силу, сосущих кровь вурдалаков и оживших покойников. Тогда она тоже пряталась под одеяло, где, боясь высунуться, тряслась от страха, ожидая утра и так, незаметно для себя, и засыпая.
Но теперь это не были пустые страхи, потому что она явственно слышала, как спрятавшийся злодей дышит и возится где-то под кроватью.
Свят, свят!...
Анна даже перекрестилась и нащупала пальцами на груди серебряный крестик.
— О-ох! — вдруг довольно громко сказал незнакомец.
Этого Анна перенести уже не могла и, вскинувшись, громко и испуганно крикнула:
— Кто здесь?!
Что-то грохнуло, зашуршало, чиркнула спичка, и в колеблющемся ее пламени Анна увидела чью-то огромную, нависшую над кроватью темную фигуру.
— Не бойтесь, бога ради, не бойтесь! — пробормотала фигура. — Я сейчас лампу зажгу.
Вновь вспыхнула спичка, затлел, разгораясь, фитиль керосиновой лампы, и комната осветилась ярким желтым огнем.
Подле лампы, заслоняя собой свет, стоял какой-то мужчина в растрепанной одежде.
— Кто вы?! — спросила Анна, прикрываясь и натягивая под самый подбородок одеяло.
Но мужчина, кажется, нападать не собирался. И вообще он, хоть и был растрепан, не выглядел злодеем.
— Простите... Вы не узнаете меня?... Впрочем, да, конечно, я понимаю...
— Как вы сюда попали? — спросила Анна, на этот раз более твердо. — У вас был ключ?...
— Нет, топор, — невпопад ответил мужчина. И, понимая, что сказал что-то не то, совершенно смутился. — Простите, я не это имел в виду... Я принужден был... Мне показалось, что здесь кто-то есть... Вы болели... И я взял на себя смелость остаться при вас... Я Фирфанцев... Мишель Фирфанцев, я, если вы помните, вел дело вашего отца. Да-с... Я обещал ему приглядеть за... то есть я хотел сказать, помочь вам...
Да, она узнала его. Это был тот самый следователь, что ворвался к ним в купе и грозил револьвером. Он сильно изменился. И говорил очень путано и вел себя как-то странно.
Она, конечно, вспомнила его и то, как предлагала ему деньги и себя за помощь в освобождении отца, и почувствовала, что ее лицо заливает румянец.
— Уйдите, я прошу вас, — попросила Анна. — Я не прибрана, я ужасно выгляжу.
— Да-да, конечно... Бога ради, вы только не беспокойтесь, я теперь же уйду, — смущенно бормотал следователь, застегиваясь и оправляя на себе одежду. — Я сейчас приберу за собой и непременно уйду.
Он скрутил какой-то валявшийся на полу матрац и стал бегать с ним туда-сюда, не зная, куда его сунуть.
— Ах, оставьте его, пожалуйста! — попросила Анна.
— Да-да... конечно, — кивнул Фирфанцев и бросил матрац туда, откуда взял — себе под ноги.
Он был растерян и неуклюж. И выглядел совсем не так, как в следственном кабинете.
— Подайте мне, пожалуйста, платье, — попросила Анна.
Мишель протянул Анне платье.
— Вы так и будете стоять? — хмурясь, спросила она.
— Как так? — не понял он.
— Вот так, столбом... Или дадите мне одеться?
— Простите, ради Христа, — спохватившись, зарделся Мишель, торопливо отворачиваясь. Хотя до того и не раз протирал Анну спиртом, и выносил из-под нее, и видел ее и непричесанной, и без платья.
Он отступил к двери и стоял, уставясь в стену, слыша, как сзади, за его спиной, шуршит одежда и волосы. Наверное, ему следовало уйти, потому что все, что требовалось, все, чем он мог помочь, он уже сделал, — но он почему-то не мог стронуться с места.
— Дайте мне ботинки.
Голос Анны был тверд и требователен. Она вновь разговаривала с ним как со следователем, и, как ему показалось, недружелюбно.
Мишель отыскал ботинки с высокой шнуровкой и, не глядя и даже не оборачиваясь, а пятясь спиной назад, подал их.
— Благодарю вас.
Ботинки стукнули о пол — один и тут же другой.
Скрипнула кровать.
Анна попыталась встать, но голова ее закружилась, а ноги подкосились, и она упала обратно на покрывало.
Под ногой ее что-то звякнуло.
Анна наклонилась и увидела засунутое под кровать судно. Такое же, которое она подавала раненым солдатам в госпитале.
Она увидела судно, все поняла и вспыхнула...
Неужели это он?... Он ухаживал за ней все это время? Одевал и... выносил?... Какой кошмар!
Теперь ей более всего на свете хотелось, чтобы этот господин как можно скорее ушел! И борясь со стыдом, недовольная своей слабостью, которую мог наблюдать Мишель, как-то особенно резко она сказала:
— Что вы стоите?... Помогите!... Подайте же мне руку.
Мишель быстро протянул руку, опершись на которую Анна встала. Ноги не держали ее, дрожа в коленках. Она качнулась. И, возможно, упала бы, кабы Мишель не поддержал ее.
Это было ужасно и унизительно.
Борясь со своей слабостью, Анна оттолкнула руку Мишеля. Возможно, слишком резко. Отчего тот истолковал ее жест по-своему и превратно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68