Весной мы пересадим растения в сад, и через год ты сможешь дымить сколько захочешь.
Жанна, высунувшаяся в этот момент из окна, увидела, как Деодат бросился на шею Францу Эккарту: чем тот привел в такой восторг ее сына?
Как бы там ни было, через неделю Деодат уехал в Лион.
– Не знаю, что ты сказал ему. Но я рада, что он к тебе прислушивается. Теперь мне хотелось бы увидеть цветы этого ростка, – объявила она.
Франц Эккарт, втихомолку посмеиваясь, сказал себе, что цветы невинности, взращенные на ниве риторики, стали, наконец, тем, чем и должны быть, – объектом ботаники, как трехлепестковая лилия.
Внезапно Жанна повернулась к нему и, устремив на него долгий взгляд, спросила:
– Зачем тебе понадобилась старуха?
Она с поразительной ясностью вдруг увидела это молодое сильное тело, которое любила ночами. Но ведь у нее уже не могло быть детей. Ей было стыдно за свое бесплодное наслаждение.
– Ты не хочешь других детей? – продолжала она.
– Все дети мира мои, – ответил он. – Что до моей крови, Жозеф сумеет ее увековечить. И пора тебе прекратить столь обидным образом говорить о Жанне Пэрриш.
О Жанне Пэрриш! Она чуть не расхохоталась. Никто уже давно не называл ее так.
– Живот у нее гладкий, а груди твердые, – продолжал он. – Связывает меня с ней брак, заключенный перед звездами. Она не рабыня моя, взятая, чтобы давать потомство, но вторая половина того совершенного андрогина, который мы являем собой. – Он нахмурился. – Я был бы тебе признателен, если бы ты говорила о ней с большим почтением.
Она рассмеялась и обняла его.
Они долго стояли, прижавшись друг к другу. Он склонил голову и заставил ее опустить свою. Когда их лбы соприкоснулись, он сказал:
– Смотри, мы образуем стрельчатую арку. Между нашими головами ключ свода.
22
Тайный союз банкиров
Весной 1501 года три ростка табака поднялись в горшочках, развернув листья, очень похожие на те, которые мысленно нарисовал себе Франц Эккарт. Он высадил их в солнечной части сада и посеял другие семена – тоже в горшках. Но Деодат не смог сразу раскурить первые листья, хотя ему страстно этого хотелось: они были слишком зелеными и водянистыми, а потому плохо горели; впрочем, и Окиепа подарил ему полусухие. Франц Эккарт посоветовал ему вывесить несколько листьев на изгородь, под прямые солнечные лучи. Он так и поступил.
Тем временем Франц Эккарт заказал в Лиможе три глиняные копии Деодатовой трубки. И Жанна смогла, наконец, попробовать дым, к которому так пристрастился ее сын. Она обещала себе, что в следующий приезд Деодата они будут курить табак втроем.
Но тут неожиданные новости нарушили все ее планы: мессир Деодат де л'Эстуаль обручился в Лионе со старшей дочерью местного суконщика Ивонной Дульсе. Деодат приехал вместе с невестой, семнадцатилетней брюнеткой с синими глазами. Семья ее состояла в родстве с Франсуа Дульсе, казначеем короля. Сердце Жанны подпрыгнуло от радости. Наконец-то! Сын не будет больше разглагольствовать о невинности дикарей и не отправится плясать вместе с ними.
Свадьбу отпраздновали в июне, сам епископ обвенчал Деодата и Ивонну в соборе Сен-Морис. Франсуа и Одиль по такому случаю приехали из Страсбурга и преподнесли новобрачной золотую брошь, украшенную четырьмя великолепными жемчужинами, громадной бирюзой и цветочками из коралла. Феррандо и Анжела, прибывшие из Женевы, подарили ей зеркало в оправе из драгоценных камней. Как обычно, клан л'Эстуалей-Бовуа пировал три дня, и гостей развлекали музыканты с танцорами.
По завершении свадебных торжеств Жанна, Деодат, Франц Эккарт и Феррандо собрались на тайный совет. Ибо Деодат предложил ссудить значительную сумму – двадцать пять тысяч экю – королевскому казначейству. Людовик XII был теперь самым могущественным государем Европы. Его завоевания в Италии казались очень прочными, и даже Габсбург смирился с этим. Будущее представлялось ему ослепительным. Заем сулил верную прибыль и расположение монарха. Вдобавок и новая родня Деодата наседала на него, уверяя, что это пойдет на пользу всем.
Франц Эккарт твердо высказался против.
– Тысяча пятьсот пятый год будет жестоким для Людовика, – провозгласил он. – Мы потеряем эти двадцать пять тысяч экю. Сверх того, в нынешнее время не следует привлекать внимания своим богатством. Я советую тебе помалкивать о банкирских делах. Стой на том, что у тебя есть суконные мастерские и виноградники: ты честный зажиточный буржуа, но отнюдь не купаешься в деньгах. От всяких сделок во Франции откажись и лучше вообще об этом не говори, чтобы не пронюхали королевские шпионы.
Жанна одобрила каждое слово Франца Эккарта. Феррандо тоже поддержал его, приведя множество дополнительных доводов.
Деодат, который привык уважать суждение своего племянника, тем не менее, удивился.
– Что я скажу Ивонне? – спросил он.
– Что у нас нет ничего, кроме земель и кондитерских в Париже. Для нее этого будет достаточно.
За ужином Жанна пожаловалась в присутствии новой снохи на слухи о ее будто бы огромном богатстве.
– Мой старший сын владеет печатней в Страсбурге, за которую много не выручишь. Сама же я, кроме трех кондитерских в Париже, этого дома и парижского да двух ферм, ничего не имею, разве что виноградники, из которых Деодат пытается извлечь хоть какую-то прибыль. Вот и все семейное достояние.
– У вас еще есть суконная мануфактура в Лионе, – заметила Ивонна, которая слушала очень внимательно.
– Она отойдет Деодату и Франсуа, поэтому я о ней не упомянула, – ответила Жанна.
Это была явная ложь. Клан л'Эстуалей-Бовуа стоил около трехсот тысяч экю. Жанна умолчала о двух домах в Париже, равно как о доме на Санкт-Йоханн-гассе в Страсбурге. Число ферм не ограничивалось двумя, а денежный капитал в два раза превышал стоимость всего этого. Но ситуация не располагала к откровенности – особенно с племянницей королевского казначея, которому требовалось набрать как можно больше денег.
В первое десятилетие XVI века некий лукавый дух, казалось, проник в высшие сферы человеческого общества. Он задался целью не только унизить тех, кто обрел могущество в прошлом столетии, но и низвергнуть их в грязь. В доме л'Эстуалей обо всех таких историях большей частью узнавали от Феррандо, с которым делились сведениями генуэзские, а теперь и флорентийские судовладельцы, связанные делами с Испанией и Португалией. Первой мишенью стали мореплаватели-исследователи.
Первооткрывателям будущего мира пришлось туго.
Так, Христофор Колумб, вернувшийся в Испанию в цепях, был освобожден, а королевский дознаватель Бобадилья, заковавший его в кандалы, подвергся порицанию. Но Колумб потерял титул вице-короля обеих Индий и остатки былого престижа. Во-первых, он открыл вовсе не Индию – теперь в этом были убеждены все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
Жанна, высунувшаяся в этот момент из окна, увидела, как Деодат бросился на шею Францу Эккарту: чем тот привел в такой восторг ее сына?
Как бы там ни было, через неделю Деодат уехал в Лион.
– Не знаю, что ты сказал ему. Но я рада, что он к тебе прислушивается. Теперь мне хотелось бы увидеть цветы этого ростка, – объявила она.
Франц Эккарт, втихомолку посмеиваясь, сказал себе, что цветы невинности, взращенные на ниве риторики, стали, наконец, тем, чем и должны быть, – объектом ботаники, как трехлепестковая лилия.
Внезапно Жанна повернулась к нему и, устремив на него долгий взгляд, спросила:
– Зачем тебе понадобилась старуха?
Она с поразительной ясностью вдруг увидела это молодое сильное тело, которое любила ночами. Но ведь у нее уже не могло быть детей. Ей было стыдно за свое бесплодное наслаждение.
– Ты не хочешь других детей? – продолжала она.
– Все дети мира мои, – ответил он. – Что до моей крови, Жозеф сумеет ее увековечить. И пора тебе прекратить столь обидным образом говорить о Жанне Пэрриш.
О Жанне Пэрриш! Она чуть не расхохоталась. Никто уже давно не называл ее так.
– Живот у нее гладкий, а груди твердые, – продолжал он. – Связывает меня с ней брак, заключенный перед звездами. Она не рабыня моя, взятая, чтобы давать потомство, но вторая половина того совершенного андрогина, который мы являем собой. – Он нахмурился. – Я был бы тебе признателен, если бы ты говорила о ней с большим почтением.
Она рассмеялась и обняла его.
Они долго стояли, прижавшись друг к другу. Он склонил голову и заставил ее опустить свою. Когда их лбы соприкоснулись, он сказал:
– Смотри, мы образуем стрельчатую арку. Между нашими головами ключ свода.
22
Тайный союз банкиров
Весной 1501 года три ростка табака поднялись в горшочках, развернув листья, очень похожие на те, которые мысленно нарисовал себе Франц Эккарт. Он высадил их в солнечной части сада и посеял другие семена – тоже в горшках. Но Деодат не смог сразу раскурить первые листья, хотя ему страстно этого хотелось: они были слишком зелеными и водянистыми, а потому плохо горели; впрочем, и Окиепа подарил ему полусухие. Франц Эккарт посоветовал ему вывесить несколько листьев на изгородь, под прямые солнечные лучи. Он так и поступил.
Тем временем Франц Эккарт заказал в Лиможе три глиняные копии Деодатовой трубки. И Жанна смогла, наконец, попробовать дым, к которому так пристрастился ее сын. Она обещала себе, что в следующий приезд Деодата они будут курить табак втроем.
Но тут неожиданные новости нарушили все ее планы: мессир Деодат де л'Эстуаль обручился в Лионе со старшей дочерью местного суконщика Ивонной Дульсе. Деодат приехал вместе с невестой, семнадцатилетней брюнеткой с синими глазами. Семья ее состояла в родстве с Франсуа Дульсе, казначеем короля. Сердце Жанны подпрыгнуло от радости. Наконец-то! Сын не будет больше разглагольствовать о невинности дикарей и не отправится плясать вместе с ними.
Свадьбу отпраздновали в июне, сам епископ обвенчал Деодата и Ивонну в соборе Сен-Морис. Франсуа и Одиль по такому случаю приехали из Страсбурга и преподнесли новобрачной золотую брошь, украшенную четырьмя великолепными жемчужинами, громадной бирюзой и цветочками из коралла. Феррандо и Анжела, прибывшие из Женевы, подарили ей зеркало в оправе из драгоценных камней. Как обычно, клан л'Эстуалей-Бовуа пировал три дня, и гостей развлекали музыканты с танцорами.
По завершении свадебных торжеств Жанна, Деодат, Франц Эккарт и Феррандо собрались на тайный совет. Ибо Деодат предложил ссудить значительную сумму – двадцать пять тысяч экю – королевскому казначейству. Людовик XII был теперь самым могущественным государем Европы. Его завоевания в Италии казались очень прочными, и даже Габсбург смирился с этим. Будущее представлялось ему ослепительным. Заем сулил верную прибыль и расположение монарха. Вдобавок и новая родня Деодата наседала на него, уверяя, что это пойдет на пользу всем.
Франц Эккарт твердо высказался против.
– Тысяча пятьсот пятый год будет жестоким для Людовика, – провозгласил он. – Мы потеряем эти двадцать пять тысяч экю. Сверх того, в нынешнее время не следует привлекать внимания своим богатством. Я советую тебе помалкивать о банкирских делах. Стой на том, что у тебя есть суконные мастерские и виноградники: ты честный зажиточный буржуа, но отнюдь не купаешься в деньгах. От всяких сделок во Франции откажись и лучше вообще об этом не говори, чтобы не пронюхали королевские шпионы.
Жанна одобрила каждое слово Франца Эккарта. Феррандо тоже поддержал его, приведя множество дополнительных доводов.
Деодат, который привык уважать суждение своего племянника, тем не менее, удивился.
– Что я скажу Ивонне? – спросил он.
– Что у нас нет ничего, кроме земель и кондитерских в Париже. Для нее этого будет достаточно.
За ужином Жанна пожаловалась в присутствии новой снохи на слухи о ее будто бы огромном богатстве.
– Мой старший сын владеет печатней в Страсбурге, за которую много не выручишь. Сама же я, кроме трех кондитерских в Париже, этого дома и парижского да двух ферм, ничего не имею, разве что виноградники, из которых Деодат пытается извлечь хоть какую-то прибыль. Вот и все семейное достояние.
– У вас еще есть суконная мануфактура в Лионе, – заметила Ивонна, которая слушала очень внимательно.
– Она отойдет Деодату и Франсуа, поэтому я о ней не упомянула, – ответила Жанна.
Это была явная ложь. Клан л'Эстуалей-Бовуа стоил около трехсот тысяч экю. Жанна умолчала о двух домах в Париже, равно как о доме на Санкт-Йоханн-гассе в Страсбурге. Число ферм не ограничивалось двумя, а денежный капитал в два раза превышал стоимость всего этого. Но ситуация не располагала к откровенности – особенно с племянницей королевского казначея, которому требовалось набрать как можно больше денег.
В первое десятилетие XVI века некий лукавый дух, казалось, проник в высшие сферы человеческого общества. Он задался целью не только унизить тех, кто обрел могущество в прошлом столетии, но и низвергнуть их в грязь. В доме л'Эстуалей обо всех таких историях большей частью узнавали от Феррандо, с которым делились сведениями генуэзские, а теперь и флорентийские судовладельцы, связанные делами с Испанией и Португалией. Первой мишенью стали мореплаватели-исследователи.
Первооткрывателям будущего мира пришлось туго.
Так, Христофор Колумб, вернувшийся в Испанию в цепях, был освобожден, а королевский дознаватель Бобадилья, заковавший его в кандалы, подвергся порицанию. Но Колумб потерял титул вице-короля обеих Индий и остатки былого престижа. Во-первых, он открыл вовсе не Индию – теперь в этом были убеждены все.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87