– Я хорошо знаю лицемерный характер государя. Обещание распространить конституционные учреждения в других, вверенных его попечению странах, сделано для успокоения легковерных… Зато никто не поручится, что государь не переведет на поселение все наши армейские войска.
– Как? Всю армию? – возмутился Денис Давыдов. – Ну, это уж слишком. Ежели так случится… Слуга покорный! Дня одного в войсках не останусь!
– Не горячитесь прежде времени, господа, – с обычной невозмутимостью произнес Раевский. – Надо полагать, до этого дело не дойдет, и знаете, почему? – Николай Николаевич сделал паузу и улыбнулся. – Казнокрады не позволят… Нет, кроме шуток… Предполагалось, что содержание поселенцев будет обходиться казне дешевле, чем содержание регулярных войск, однако назначенные Аракчеевым поселенские начальники, отведав казенного пирога, оказались такими лакомками и хапугами, что в министерстве финансов схватились за голову.
– Случай небывалый! – рассмеялся Денис Давыдов. – Казнокрады и лихоимцы спасают нас от поселения! – И тут же, насупив густые брови, с легким вздохом добавил: – А все же грустно наблюдать, господа, как аракчеевские порядки возрождаются и в родимых наших войсках, как ряды начальства все более пополняются бездарными аракчеевцами, а боевые командиры заменяются не нюхавшими пороха фрунтоманами, полагающими, что шпицрутены и розги лучшее средство для воспитания солдатской доблести…
– Все это верно, Денис, – заметил Орлов, ласково полуобняв старого приятеля, – а потому всем, кто желает видеть в русском воине не забитого палками раба, а разумного боевого товарища, тоже надлежит не сидеть в бездействии… Не правда ли?
Денис Васильевич смутился. Он хорошо знал о политических убеждениях Орлова, знал, что Михаил Федорович вместе с Дмитриевым-Мамоновым занимался организацией тайного общества; в Петербурге в позапрошлом году Орлов даже давал ему читать тайно изданные на французском языке «Краткие наставления русскому рыцарю». И тогда же Денис Васильевич откровенно Орлову признался, что считает его благородный замысел практически неосуществимым, следовательно, бесполезным, а если так, то он, Давыдов, входить в такое общество не намерен, опасаясь, что за бесполезное действие придется слишком долго томиться в бездействии под замком… Зачем же теперь Орлов как будто вновь поднимает этот вопрос, да еще в присутствии Раевского?
И на казавшийся каверзным орловский вопрос ответил также вопросом:
– Не понимаю, Михаила, что же мы в состоянии противопоставить аракчеевщине?
– Мне кажется, мы можем, например, усилить попечение о нижних чинах, заняться их просвещением…
– Помилуйте! Как это можно! Я не видел в штабе своего корпуса ни одного подобного предписания…
– А зачем их ожидать, мой друг, коли знаешь, что дело хорошее, – неожиданно вмешавшись в разговор, сказал спокойно Раевский. – Вот мы с Михаилом Федоровичем без всяких предписаний кое-что тут предприняли… Надеюсь, вы, – обратился он к Орлову, – познакомите Дениса Васильевича с нашими учреждениями?
Давыдов от необычных и нежданных этих слов совершенно растерялся.
А Орлов, глядя на старого генерала веселыми глазами, отрапортовал:
– Сочту наиприятнейшим своим долгом, ваше высокопревосходительство!
… Деревянный казарменного вида дом, куда Орлов привел Дениса Давыдова, находился недалеко от корпусного штаба. Дом только что был отстроен, внутри не выветрился еще запах свежих стружек и краски.
Здесь, в чистых и светлых комнатах, сидели за столами мальчики разного возраста, но в одинаковых, солдатского покроя, форменных курточках с начищенными до блеска пуговицами. Это были солдатские дети, или кантонисты, как тогда их называли, собранные сюда Раевским и Орловым для обучения по особой системе. Занятия проводились без учителей. Кантонисты, разбитые на группы по десять – двенадцать человек, обучались сами, успевающие подтягивали отстающих. Наиболее способные выделялись как руководители групп. Главный наставник – молодой, белокурый и светлоглазый капитан давал лишь педагогические указания кантонистам-руководителям.
Денис Васильевич живо заинтересовался новой системой образования. Особенно понравилось ему, что ребята обладали хорошей военной выправкой и воспитывались явно в суворовском духе.
В одной из комнат, куда они зашли, проводился урок русского языка. Невысокий, худощавый кантонист, стоя у доски, наблюдал за товарищем, который старательно круглым почерком выводил мелом фразу: «Любовь к отечеству и ненависть к его врагам воспламеняют воина».
– А всем ли понятен смысл фразы, – спросил Денис Васильевич капитана-наставника, – или ребята лишь механически ее с доски переписывают?
– Мы прежде всего стараемся, чтоб ясен был смысл, – ответил капитан и, повернувшись к кантонистам, сидевшим за столами, спросил: – Кто может, ребята, объяснить, что такое отечество и кто его враги?
Тотчас же все ребята подняли руки. Сразу было видно, что вопрос никого не затрудняет.
– А знаете ли вы, ребята, – неожиданно для самого себя задал другой вопрос Давыдов, – кто такие были Суворов и Кутузов?
И опять дружно выметнулись вверх руки. Денис Васильевич сделал шаг вперед.
– Вот ты нам скажи, – обратился он к сидевшему в первом ряду белобрысому со смышлеными серыми глазами крепышу подростку.
Тот поднялся, ответил спокойно, четко:
– Суворов и Кутузов были великие полководцы, защищавшие от чужеземцев отечество, коим именуется наша родная русская земля.
– Хорошо, – похвалил Давыдов. – А чем Суворов и Кутузов отличались от других полководцев?
Крепыш на несколько секунд задумался, шмыгнул носом, потом, смело взглянув на генерала, проговорил уверенно:
– Они любили своих солдат.
Когда осмотр школы был окончен, Михаил Федорович Орлов пояснил:
– Система взаимного обучения придумана английским квакером Иосифом Ланкастером, посему и называется ланкастерской… Она удобна тем, что позволяет быстро обучать людей грамоте и широко распространять просвещение, столь необходимое войскам и народу. И обходится такое обучение значительно дешевле, чем обычное.
– Я понимаю, но все же какие-то средства требуются? – спросил Денис Васильевич.
– Видишь ли, как обстоит дело. Ребята, коих ты здесь видел, находились в большинстве на содержании местного военно-сиротского отделения, располагающего известными средствами, хотя, надо сказать, средства эти до сей поры больше расхищались интендантскими чиновниками, нежели расходовались по назначению. Мы законным образом приняли военно-сиротское отделение в свое ведение, следовательно, забрали и принадлежащие оному средства. Затем выгадываем немного из корпусных хозяйственных сумм, ну, и, конечно, нам с Николаем Николаевичем приходится кое-что добавлять своими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204
– Как? Всю армию? – возмутился Денис Давыдов. – Ну, это уж слишком. Ежели так случится… Слуга покорный! Дня одного в войсках не останусь!
– Не горячитесь прежде времени, господа, – с обычной невозмутимостью произнес Раевский. – Надо полагать, до этого дело не дойдет, и знаете, почему? – Николай Николаевич сделал паузу и улыбнулся. – Казнокрады не позволят… Нет, кроме шуток… Предполагалось, что содержание поселенцев будет обходиться казне дешевле, чем содержание регулярных войск, однако назначенные Аракчеевым поселенские начальники, отведав казенного пирога, оказались такими лакомками и хапугами, что в министерстве финансов схватились за голову.
– Случай небывалый! – рассмеялся Денис Давыдов. – Казнокрады и лихоимцы спасают нас от поселения! – И тут же, насупив густые брови, с легким вздохом добавил: – А все же грустно наблюдать, господа, как аракчеевские порядки возрождаются и в родимых наших войсках, как ряды начальства все более пополняются бездарными аракчеевцами, а боевые командиры заменяются не нюхавшими пороха фрунтоманами, полагающими, что шпицрутены и розги лучшее средство для воспитания солдатской доблести…
– Все это верно, Денис, – заметил Орлов, ласково полуобняв старого приятеля, – а потому всем, кто желает видеть в русском воине не забитого палками раба, а разумного боевого товарища, тоже надлежит не сидеть в бездействии… Не правда ли?
Денис Васильевич смутился. Он хорошо знал о политических убеждениях Орлова, знал, что Михаил Федорович вместе с Дмитриевым-Мамоновым занимался организацией тайного общества; в Петербурге в позапрошлом году Орлов даже давал ему читать тайно изданные на французском языке «Краткие наставления русскому рыцарю». И тогда же Денис Васильевич откровенно Орлову признался, что считает его благородный замысел практически неосуществимым, следовательно, бесполезным, а если так, то он, Давыдов, входить в такое общество не намерен, опасаясь, что за бесполезное действие придется слишком долго томиться в бездействии под замком… Зачем же теперь Орлов как будто вновь поднимает этот вопрос, да еще в присутствии Раевского?
И на казавшийся каверзным орловский вопрос ответил также вопросом:
– Не понимаю, Михаила, что же мы в состоянии противопоставить аракчеевщине?
– Мне кажется, мы можем, например, усилить попечение о нижних чинах, заняться их просвещением…
– Помилуйте! Как это можно! Я не видел в штабе своего корпуса ни одного подобного предписания…
– А зачем их ожидать, мой друг, коли знаешь, что дело хорошее, – неожиданно вмешавшись в разговор, сказал спокойно Раевский. – Вот мы с Михаилом Федоровичем без всяких предписаний кое-что тут предприняли… Надеюсь, вы, – обратился он к Орлову, – познакомите Дениса Васильевича с нашими учреждениями?
Давыдов от необычных и нежданных этих слов совершенно растерялся.
А Орлов, глядя на старого генерала веселыми глазами, отрапортовал:
– Сочту наиприятнейшим своим долгом, ваше высокопревосходительство!
… Деревянный казарменного вида дом, куда Орлов привел Дениса Давыдова, находился недалеко от корпусного штаба. Дом только что был отстроен, внутри не выветрился еще запах свежих стружек и краски.
Здесь, в чистых и светлых комнатах, сидели за столами мальчики разного возраста, но в одинаковых, солдатского покроя, форменных курточках с начищенными до блеска пуговицами. Это были солдатские дети, или кантонисты, как тогда их называли, собранные сюда Раевским и Орловым для обучения по особой системе. Занятия проводились без учителей. Кантонисты, разбитые на группы по десять – двенадцать человек, обучались сами, успевающие подтягивали отстающих. Наиболее способные выделялись как руководители групп. Главный наставник – молодой, белокурый и светлоглазый капитан давал лишь педагогические указания кантонистам-руководителям.
Денис Васильевич живо заинтересовался новой системой образования. Особенно понравилось ему, что ребята обладали хорошей военной выправкой и воспитывались явно в суворовском духе.
В одной из комнат, куда они зашли, проводился урок русского языка. Невысокий, худощавый кантонист, стоя у доски, наблюдал за товарищем, который старательно круглым почерком выводил мелом фразу: «Любовь к отечеству и ненависть к его врагам воспламеняют воина».
– А всем ли понятен смысл фразы, – спросил Денис Васильевич капитана-наставника, – или ребята лишь механически ее с доски переписывают?
– Мы прежде всего стараемся, чтоб ясен был смысл, – ответил капитан и, повернувшись к кантонистам, сидевшим за столами, спросил: – Кто может, ребята, объяснить, что такое отечество и кто его враги?
Тотчас же все ребята подняли руки. Сразу было видно, что вопрос никого не затрудняет.
– А знаете ли вы, ребята, – неожиданно для самого себя задал другой вопрос Давыдов, – кто такие были Суворов и Кутузов?
И опять дружно выметнулись вверх руки. Денис Васильевич сделал шаг вперед.
– Вот ты нам скажи, – обратился он к сидевшему в первом ряду белобрысому со смышлеными серыми глазами крепышу подростку.
Тот поднялся, ответил спокойно, четко:
– Суворов и Кутузов были великие полководцы, защищавшие от чужеземцев отечество, коим именуется наша родная русская земля.
– Хорошо, – похвалил Давыдов. – А чем Суворов и Кутузов отличались от других полководцев?
Крепыш на несколько секунд задумался, шмыгнул носом, потом, смело взглянув на генерала, проговорил уверенно:
– Они любили своих солдат.
Когда осмотр школы был окончен, Михаил Федорович Орлов пояснил:
– Система взаимного обучения придумана английским квакером Иосифом Ланкастером, посему и называется ланкастерской… Она удобна тем, что позволяет быстро обучать людей грамоте и широко распространять просвещение, столь необходимое войскам и народу. И обходится такое обучение значительно дешевле, чем обычное.
– Я понимаю, но все же какие-то средства требуются? – спросил Денис Васильевич.
– Видишь ли, как обстоит дело. Ребята, коих ты здесь видел, находились в большинстве на содержании местного военно-сиротского отделения, располагающего известными средствами, хотя, надо сказать, средства эти до сей поры больше расхищались интендантскими чиновниками, нежели расходовались по назначению. Мы законным образом приняли военно-сиротское отделение в свое ведение, следовательно, забрали и принадлежащие оному средства. Затем выгадываем немного из корпусных хозяйственных сумм, ну, и, конечно, нам с Николаем Николаевичем приходится кое-что добавлять своими.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204