Разобраться в сложившихся обстоятельствах и тем более понять дальновидность кутузовских замыслов император был не в состоянии. Сидя во дворце, он всецело поддерживал сэра Роберта Вильсона и Беннигсена, требуя от фельдмаршала решительных сражений и заявляя всем, что «скорее отрастит себе бороду и уйдет в Сибирь», чем заключит мир с Наполеоном. Такая «твердость» Александра объяснялась просто. Он хорошо понимал, что дворянство, проявившее столь резкое недовольство Тильзитским миром, никогда не простило бы ему нового соглашения с Францией; он был бы убит, как его отец, на что и намекал проницательный Наполеон в беседе с Коленкуром.
Один животный страх за свою жизнь, а не твердость характера и интересы отечества, управлял действиями императора, вызывая у него ежедневные припадки раздражения против кажущейся «бездеятельности» Кутузова.
Блестящие маневры фельдмаршала, забота его о пополнении армии, попечение о солдатах, широкое применение суворовских методов, «малая война» и поощрение народного партизанского движения – все эти действия были глубоко чужды тупому приверженцу прусской военной системы, каким продолжал оставаться Александр.
Доверяя более доносам Беннигсена и Вильсона, чем рапортам главнокомандующего, он, как все бездарные люди, завистливые неудачники, замечал в действиях Кутузова лишь одни «упущения». Оставление Москвы казалось совершенно неоправданным, движение на Калужскую дорогу бессмысленным, переход Наполеона через Березину – злым умыслом фельдмаршала. Все делалось не так, как желал император!
Последнее сообщение сэра Вильсона о том, что фельдмаршал отказывается «спасать Европу», и нарочно медлит с преследованием неприятеля, окончательно вывело из себя Александра. Будь его воля, он, не колеблясь ни минуты, отстранил бы от командования непокорного и ненавистного фельдмаршала. Но воля была скована трезвыми соображениями о необычайной популярности этого человека, называемого всеми спасителем отечества. Приходилось скрывать свои чувства, на виду у всех лгать, лицемерить, писать главнокомандующему любезные письма, награждать его. И может быть, именно потому, что обстоятельства опять заставляли поступать не так, как хотелось, он испытывал с такой остротой озлобление против Кутузова теперь, подъезжая к горевшему яркими огнями виленскому замку.
Кутузов в парадном мундире и при всех регалиях, ожидавший государя в одной из комнат нижнего этажа, отлично понимал его настроение. Кутузов знал, что ничего хорошего приезд царя не обещает, но обычного своего спокойствия не терял. Ведь Бонапарт, этот величайший завоеватель, позорно бежал из России, оставив на произвол судьбы свою армию, жалкие остатки коей перебираются нынче через Неман. Россия спасена! Доверие народа и войска оправдано! Все остальное по сравнению с этим представлялось не столь важным.
Когда Коновницын доложил, что тройка государя приближается, фельдмаршал неторопливо, с привычным кряхтеньем, поднялся и, взяв в руки приготовленный рапорт, усталой походкой, словно нехотя, стал спускаться со ступенек крыльца.
– Как я рад свиданию с вами, Михаил Илларионович, – с улыбкой, приятным голосом произнес царь, выходя из саней и раскрывая объятия. – Мне так не терпелось изъявить вам лично, сколь новые заслуги, оказанные вами отечеству, усилили во мне уважение, которое я неизменно к вам питал!
Кутузов по-стариковски хлюпнул носом. Это должно было означать, как сильно он растроган. Затем молча почтительно наклонил голову. Приятные улыбки и поцелуи двуличного царя никогда его не обманывали.
Находившийся в толпе придворных сэр Роберт Вильсон, хотя и знал о лицемерии царя, увидев его необыкновенную благосклонность к фельдмаршалу, обеспокоился не на шутку. Кто знает, не сумеет ли Кутузов, пользуясь столь милостивым вниманием государя, повредить английским интересам?
Однако на следующий день, приняв английского агента, Александр поспешил его успокоить.
– Я знаю, фельдмаршал не сделал ничего, что должен был сделать, – заявил он, не скрывая своего раздражения. – Все его успехи были навязаны ему. Он разыграл некоторые из своих прежних турецких штучек, но… московское дворянство поддерживает его и настаивает на том, что он первенствует в национальной славе этой войны. Поэтому я должен через полчаса, – Александр поморщился, – дать этому человеку орден Георгия первой степени… Но у меня нет выбора, – продолжал он со злобной ноткой в голосе, – я должен подчиниться повелительной необходимости… Во всяком случае, могу вас заверить, я уже не покину вновь мою армию и потому не будет дано возможности к продолжению дурного управления фельдмаршала…
Сэр Роберт Вильсон смотрел на царя благодарными глазами. Английские интересы находились под надежной защитой.
… Прошло несколько дней. Кутузов оставался главнокомандующим, но та власть, которой он пользовался до сих пор, постепенно у него отбиралась. Штаб по распоряжению царя переформировывался. Наиболее важные посты получали угодные ему люди. Передвижения войск, перемещения командиров, награждения отличившихся – все стало проходить через руки императора.
Ссылаясь на недомогание, Кутузов все чаще уклонялся от свиданий с ним. Противно было слушать невежественные рассуждения и поучения, видеть, как опять заводятся в войсках старые порядки в прусском духе.
Получив рапорт Дениса Давыдова о занятии его отрядом города Гродно, фельдмаршал вызвал остававшегося еще при нем Коновницына и, передавая рапорт, сказал:
– Пойди сам к государю, голубчик, доложи ему. Гродно, слава богу, в наших руках. Молодец Давыдов, огромные провиантские склады там захватил и шестьсот шестьдесят пленных взял… Да похлопочи, чтобы без награды он оставлен не был…
– Разрешите напомнить, ваша светлость, мы уже дважды полковника Давыдова к награждению представляли.
– Знаю, знаю, – перебил Кутузов, – причины-то молчания ясны. Не могут никак старых грешков его забыть. Да, сам посуди, справедливо ли большие заслуги, оказанные отечеству Давыдовым, забвению предавать? Партизанские опыты его не токмо в сей войне, но и в будущих примером для многих послужат.
– Какое же награждение, по мнению вашей светлости, надлежит испрашивать? – спросил Коновницын.
– Полагаю, Давыдов заслужил не менее как орден Георгия третьего класса и чин генеральский, – ответил Кутузов и, тяжело вздохнув, добавил: – Впрочем, мнение мое высказывать воздержись, голубчик… Потому и не могу сам за это взяться, что нынче мнению моему все наперекор делается…
Коновницын принадлежал к числу тех скромных и умных генералов, которые считали великой честью для себя служить под непосредственным начальством Кутузова, пользовались его полным доверием, разделяли его взгляды, были до конца ему преданы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204