Помогая ему, она втянула живот и по-кошачьи изогнула спину. Клинок быстро расправился с нижними юбками. Приподнял Темпл, дернул вверх, и юбки сами посыпались на пол. Темпл извернулась в его объятиях и вознаградила мужа за усилия жарким поцелуем. Клинок хотел продлить мгновение, но сдержался. Желание поскорее коснуться ее обнаженной кожи оказалось еще сильней. Он был твердо намерен сполна насладиться каждым мгновением, приближавшим его к заветной цели.
Поставив Темпл на пол, он потянул вверх нижнюю рубашку, но под ней оказался еще один слой белья, правда, весьма привлекательный.
– Все-таки прежние индейцы чероки жили куда проще, – нетерпеливо пробормотал Клинок, глядя, как из тугого лифа поднимаются полушария ее грудей. – Им не требовалось столько времени, чтобы раздеть женщину.
Он посмотрел на ее приоткрытые губы, потом взглянул на взволнованно вздымающуюся грудь и решил заняться лифом. Вот шнурки наконец были развязаны, и высвобожденные груди с острыми сосками приковали к себе его внимание. Клинок даже не почувствовал, как руки Темпл рывком вытянули рубашку из-под пояса его брюк. Но в следующую секунду ее прохладная ладонь коснулась его разгоряченного живота. Он сбросил рубашку через голову, поднял Темпл на руки и отнес на постель. Девушка быстро сбросила белые бальные туфли и скатала вниз шелковые чулки. Последнюю деталь туалета Клинок снял с нее сам, чувствуя, что еще немного, и он не выдержит. Наконец-то она лежала перед ним совершенно обнаженная, и он мог гладить ее, ласкать, любить.
Темпл прошептала его имя так зазывно, что он чуть не ринулся на нее как был, в брюках.
Но он совладал с собой и, стиснув челюсть, сбросил с себя остаток одежды. Темпл следила за его действиями жадным взглядом. Она любовалась его мускулистой бронзовой грудью, впалым животом, крепкими ягодицами. Ей хотелось побыстрее впиться пальцами в его тело, прижаться к нему всем телом.
На миг Темпл подумала об Элайзе Холл и ее дурацких представлениях о девичьей скромности, но в следующий миг Клинок опустился на кровать рядом со своей суженой, и та забыла обо всем на свете. Они слились в объятии так естественно, словно это был не первый, а по меньшей мере тысячный раз.
Его руки, губы, язык были поистине вездесущими, они проникали повсюду, доводя Темпл до исступления. Тело ее непроизвольно изгибалось, чтобы ему было удобней. Когда же рука Клинка коснулась ее влажного, раскрытого лона, Темпл прерывисто прошептала:
– Ну пожалуйста, пожалуйста…
Тогда он приподнялся над ней, посмотрел на нее сверху вниз – на разметавшиеся по подушке черные волосы, на распухшие от поцелуев губы, на раскрасневшиеся щеки.
Одной рукой он приподнял ей ягодицы, второй рукой уперся и легко, естественно проник в ее тугое тело. Когда продвижение было остановлено невидимой преградой, Темпл замерла и хотела податься назад, но Клинок ее не выпустил: он сделал быстрый рывок и зажал ей губы, с которых сорвался стон, поцелуем.
Какое-то время он оставался неподвижен, чтобы ее боль утихла. Однако его руки продолжали гладить, ласкать, возбуждать, и вскоре Темпл вновь размякла.
Очень осторожно Клинок начал двигаться, и его терпение было немедленно вознаграждено – Темпл сама стала подаваться ему навстречу, ее руки вцепились ему в ягодицы, словно требуя, чтобы он действовал смелее. Издавая мурлыкающие горловые звуки, она всецело отдалась наслаждению.
Темп их любви все убыстрялся, ласки становились все более неистовыми. Сквозь дурман Клинок едва заметил тот миг, когда тело его жены замерло в экстазе, а в следующую секунду он и сам содрогнулся от сладостного ощущения, что все его существо сейчас расколется на мелкие кусочки. Однако это не имело ни малейшего значения – дух Клинка взмыл к небесам.
Потом, когда, обессиленные, они лежали, сжимая друг друга в объятиях, Темпл гладила мужа по лицу, восхищаясь мужественным, чеканным профилем своего избранника. Она лениво провела пальцем по белому шраму, пересекавшему его левую скулу.
Клинок поцеловал ее в ладонь и сказал:
– Ты тоже оставила на мне шрам.
– Какой же?
– Подумать только, какая невинность. Ничего она не знает, ничего не понимает, – насмешливо произнес он, и Темпл почувствовала, как в ней вновь нарастает возбуждение. Их тела опять переплелись в любовном объятии, и Темпл уже ни о чем больше не думала.
Когда Элайза увидела свою бывшую ученицу впервые после свадьбы – прошла ровно неделя, – вид Темпл просто потряс ее. Вчерашняя девочка в одночасье превратилась в счастливую зрелую женщину. Теперь она была женой, хозяйкой, любовницей, и это читалось в каждом жесте, каждом слове, каждом взгляде.
Относиться к Темпл по-прежнему Элайза уже не могла. Теперь они были на равных – две женщины, две подруги. Когда Темпл спросила, известно ли что-нибудь о преподобном Коуле, Элайза воспользовалась случаем облегчить душу.
Джорджийские гвардейцы арестовали в общей сложности одиннадцать белых, почти все они были миссионерами. Скованные цепями, словно рабы, арестованные под дулами ружей преодолели шестьдесят миль по горам и болотам и были помещены в лагерь Кэмп-Гилмер. Там их содержали в душных и тесных камерах. Командир гвардейцев запретил священникам проводить религиозные службы для заключенных, ибо, по утверждению этого господина, миссионеров арестовали не для того, чтобы они продолжали свою деятельность, а для того, «чтобы дать им укорот». В конце месяца должно было состояться судебное слушание.
Двадцать третьего июля судья графства Гвиннетт выпустил всех миссионеров под залог, назначив процесс на сентябрь. Нэйтан Коул временно оказался на свободе, но вернуться на земли чероки ему не дали. Он прислал Элайзе письмо из Алабамы, выражая опасение, что грядущий процесс окажется фарсом. Штат Джорджия наверняка признает миссионеров виновными и присудит каждого из них к четырем годам каторги.
«Если я окажусь в темнице, разве смогу я нести индейцам свет и утешение? А ведь именно сейчас они нуждаются в этом, как никогда», – писал Коул. Элайза поняла, что Нэйтан уже раскаивается в своем упорстве и готов пойти на уступки.
Она написала ответ – напомнила, что у миссионеров много союзников и в Бостоне, и в Балтиморе, и в самой Джорджии. Если произойдет худшее и Нэйтан окажется на каторге, его мужество поможет индейцам в борьбе за их права.
Как и предвидел Коул, сентябрьский суд был чистейшей формальностью. Судья объявил, что «каждый христианин должен подчиняться гражданским властям». Поскольку миссионеры этого не сделали, они признаются виновными и каждый из них должен отбыть четыре года на каторжных работах в Милледжвильской тюрьме.
За три дня до вступления приговора в силу Нэйтан приехал в Гордон-Глен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
Поставив Темпл на пол, он потянул вверх нижнюю рубашку, но под ней оказался еще один слой белья, правда, весьма привлекательный.
– Все-таки прежние индейцы чероки жили куда проще, – нетерпеливо пробормотал Клинок, глядя, как из тугого лифа поднимаются полушария ее грудей. – Им не требовалось столько времени, чтобы раздеть женщину.
Он посмотрел на ее приоткрытые губы, потом взглянул на взволнованно вздымающуюся грудь и решил заняться лифом. Вот шнурки наконец были развязаны, и высвобожденные груди с острыми сосками приковали к себе его внимание. Клинок даже не почувствовал, как руки Темпл рывком вытянули рубашку из-под пояса его брюк. Но в следующую секунду ее прохладная ладонь коснулась его разгоряченного живота. Он сбросил рубашку через голову, поднял Темпл на руки и отнес на постель. Девушка быстро сбросила белые бальные туфли и скатала вниз шелковые чулки. Последнюю деталь туалета Клинок снял с нее сам, чувствуя, что еще немного, и он не выдержит. Наконец-то она лежала перед ним совершенно обнаженная, и он мог гладить ее, ласкать, любить.
Темпл прошептала его имя так зазывно, что он чуть не ринулся на нее как был, в брюках.
Но он совладал с собой и, стиснув челюсть, сбросил с себя остаток одежды. Темпл следила за его действиями жадным взглядом. Она любовалась его мускулистой бронзовой грудью, впалым животом, крепкими ягодицами. Ей хотелось побыстрее впиться пальцами в его тело, прижаться к нему всем телом.
На миг Темпл подумала об Элайзе Холл и ее дурацких представлениях о девичьей скромности, но в следующий миг Клинок опустился на кровать рядом со своей суженой, и та забыла обо всем на свете. Они слились в объятии так естественно, словно это был не первый, а по меньшей мере тысячный раз.
Его руки, губы, язык были поистине вездесущими, они проникали повсюду, доводя Темпл до исступления. Тело ее непроизвольно изгибалось, чтобы ему было удобней. Когда же рука Клинка коснулась ее влажного, раскрытого лона, Темпл прерывисто прошептала:
– Ну пожалуйста, пожалуйста…
Тогда он приподнялся над ней, посмотрел на нее сверху вниз – на разметавшиеся по подушке черные волосы, на распухшие от поцелуев губы, на раскрасневшиеся щеки.
Одной рукой он приподнял ей ягодицы, второй рукой уперся и легко, естественно проник в ее тугое тело. Когда продвижение было остановлено невидимой преградой, Темпл замерла и хотела податься назад, но Клинок ее не выпустил: он сделал быстрый рывок и зажал ей губы, с которых сорвался стон, поцелуем.
Какое-то время он оставался неподвижен, чтобы ее боль утихла. Однако его руки продолжали гладить, ласкать, возбуждать, и вскоре Темпл вновь размякла.
Очень осторожно Клинок начал двигаться, и его терпение было немедленно вознаграждено – Темпл сама стала подаваться ему навстречу, ее руки вцепились ему в ягодицы, словно требуя, чтобы он действовал смелее. Издавая мурлыкающие горловые звуки, она всецело отдалась наслаждению.
Темп их любви все убыстрялся, ласки становились все более неистовыми. Сквозь дурман Клинок едва заметил тот миг, когда тело его жены замерло в экстазе, а в следующую секунду он и сам содрогнулся от сладостного ощущения, что все его существо сейчас расколется на мелкие кусочки. Однако это не имело ни малейшего значения – дух Клинка взмыл к небесам.
Потом, когда, обессиленные, они лежали, сжимая друг друга в объятиях, Темпл гладила мужа по лицу, восхищаясь мужественным, чеканным профилем своего избранника. Она лениво провела пальцем по белому шраму, пересекавшему его левую скулу.
Клинок поцеловал ее в ладонь и сказал:
– Ты тоже оставила на мне шрам.
– Какой же?
– Подумать только, какая невинность. Ничего она не знает, ничего не понимает, – насмешливо произнес он, и Темпл почувствовала, как в ней вновь нарастает возбуждение. Их тела опять переплелись в любовном объятии, и Темпл уже ни о чем больше не думала.
Когда Элайза увидела свою бывшую ученицу впервые после свадьбы – прошла ровно неделя, – вид Темпл просто потряс ее. Вчерашняя девочка в одночасье превратилась в счастливую зрелую женщину. Теперь она была женой, хозяйкой, любовницей, и это читалось в каждом жесте, каждом слове, каждом взгляде.
Относиться к Темпл по-прежнему Элайза уже не могла. Теперь они были на равных – две женщины, две подруги. Когда Темпл спросила, известно ли что-нибудь о преподобном Коуле, Элайза воспользовалась случаем облегчить душу.
Джорджийские гвардейцы арестовали в общей сложности одиннадцать белых, почти все они были миссионерами. Скованные цепями, словно рабы, арестованные под дулами ружей преодолели шестьдесят миль по горам и болотам и были помещены в лагерь Кэмп-Гилмер. Там их содержали в душных и тесных камерах. Командир гвардейцев запретил священникам проводить религиозные службы для заключенных, ибо, по утверждению этого господина, миссионеров арестовали не для того, чтобы они продолжали свою деятельность, а для того, «чтобы дать им укорот». В конце месяца должно было состояться судебное слушание.
Двадцать третьего июля судья графства Гвиннетт выпустил всех миссионеров под залог, назначив процесс на сентябрь. Нэйтан Коул временно оказался на свободе, но вернуться на земли чероки ему не дали. Он прислал Элайзе письмо из Алабамы, выражая опасение, что грядущий процесс окажется фарсом. Штат Джорджия наверняка признает миссионеров виновными и присудит каждого из них к четырем годам каторги.
«Если я окажусь в темнице, разве смогу я нести индейцам свет и утешение? А ведь именно сейчас они нуждаются в этом, как никогда», – писал Коул. Элайза поняла, что Нэйтан уже раскаивается в своем упорстве и готов пойти на уступки.
Она написала ответ – напомнила, что у миссионеров много союзников и в Бостоне, и в Балтиморе, и в самой Джорджии. Если произойдет худшее и Нэйтан окажется на каторге, его мужество поможет индейцам в борьбе за их права.
Как и предвидел Коул, сентябрьский суд был чистейшей формальностью. Судья объявил, что «каждый христианин должен подчиняться гражданским властям». Поскольку миссионеры этого не сделали, они признаются виновными и каждый из них должен отбыть четыре года на каторжных работах в Милледжвильской тюрьме.
За три дня до вступления приговора в силу Нэйтан приехал в Гордон-Глен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79