я решил подключить Игоря.
Греков пригрозил:
– Если ты не прекратишь перескакивать с одного на другое, я не буду слушать и уйду. Сперва говорил о Вадиме, потом о какой-то записке, теперь о Черновой, Игоре и Гамзине.
– Так она же и попала прямо к нему! – вибрирующим голосом вскричал Федор. – После того как этот пахан потерся около Вадима, записка исчезла у него из кармана и очутилась у Гамзина.
– Ну вот, теперь еще появился какой-то пахан. Вот что, иди поспи, и мне надо час-другой вздремнуть, а потом придешь в политотдел и…
Увидев, что Греков уже поворачивается, чтобы уйти, Федор Сорокин взмолился:
– Нет, Василий Гаврилович, это откладывать нельзя. После того как все завертится, уже поздно будет. – Теперь уже он взял Грекова за локоть и отвел от рельсов, по которым двигался с бетонного завода мотопоезд с бадьями, заполненными жидким бетоном. – Вы же сами ходили к Автономову, чтобы Молчанова перевели в центральный район.
– Ты, Федор, уже и в политотдел прямой провод дотянул. Я еще до Солодовой доберусь. Я знаю, что с твоего ведома Чернова ходила к Автономову.
– Нет, Василий Гаврилович, это ей самой взбрело, но я, конечно, знал, – горячо сказал Федор. – А вот то, что Вадим взялся передать записку Молчанова его невесте, к сожалению, от меня скрыли. И за это я еще вытащу Вадима на комитет. Конечно, записка безобидная, но факт налицо. Явное нарушение закона. А пахан, должно быть, подстерег, как Молчанов с Вадимом договаривались в прорабской во время пересмены, и записка оказалась у него. От него и перекочевала к Гамзину. – Опережая вопрос Грекова, он поспешил пояснить: – Этот ларчик с секретом. Пахан теперь считает, что Молчанов опять у него на поводке. Еще неизвестно, как ему удалось перевестись из правобережного в центральный район, и теперь он там всех ЗК к рукам прибирает. Вы уже должны были приметить его. Мозглявенький такой.
– Краснолицый?
– Вот-вот, – Федор вздохнул. – Щелчком можно сбить, а он всех ЗК подмял. За исключением Молчанова. Вот он и решил поводок натянуть. К Гамзину сумел без мыла влезть, и тот даже расконвоировал его. Даже в дом к Клепиковой наладил посылать, нарубить дров, и вообще для помощи по хозяйству. Но может быть, здесь и случайность, – тут же отрекся от своих подозрений Федор.
Греков кивнул:
– Продолжай.
29
– А теперь он как вор в авторитете начал мстить Молчанову за то, что он настраивает ЗК не подчиняться решению сходки.
– Что за решение?
– Чтобы, как всегда, шестерке, выделенной сходкой, отдавать долю заработка. У них там, Василии Гаврилович, свой банк. Из-за этого между паханом и Молчановым и пошла вражда. А когда-то, еще в тайге, Молчанов у него правой рукой был. Но, кажется, мы и на этого пахана уздечку найдем, хоть и намекнул он мне, что на дурную голову иногда падает дурной кирпич. – Федор презрительно фыркнул. – У нас на эстакаде всё десятники и учетчики – комсомольцы, они не позволят этой шестерке золотую шерстку стричь.
– Значит, на Молчанова надеяться можно?
Федор вздохнул:
– Если выдержит до конца. Трудно, Василий Гаврилович, выдержать. Они могут и через его невесту давить. Вчера он Вадиму вдруг заявил, что для него, должно быть, нигде жизни не будет.
– И после этого Вадим согласился к нему в почтальоны поступить? – неожиданно спросил Греков.
– Да, но… – Федор явно растерялся.
– А начальник политотдела, как вы решили на заседании своего комитета, если об этом узнают, должен будет бросить ему спасательный круг? – жестко продолжал спрашивать Греков.
– Мы, Василий Гаврилович, этот вопрос на комитете не обсуждали.
– Можно было и обсудить. С приглашением Молчанова, его невесты и даже этого пахана.
– Я, Василий Гаврилович, думал…
Греков не дал ему договорить.
– Ты думал, что достаточно Грекову повести бровью, и вся зона превратится в санаторий для ЗК? Ни приказов министра, ни Автономова, ни вообще кого-нибудь здесь, кроме политотдела, нет.
В третий раз Федор уныло повторил:
– Я думал…
И опять Греков прервал его:
– Об одном и том же по разному можно думать. Можно о Молчанове – как о жертве предшествующего воспитания и даже сочувствовать ему, что он с невестой разлучен, а можно как об убийце без пяти минут, который только случайно не пустил в ход свой нож. И помогать ему устанавливать связь со своей наводчицей не игрушка. Закон для всех один. Все остальное, как говорит тот же Автономов, область эмоций. Иначе здесь скоро вся охрана превратится в стаю почтовых голубей. Будут мокрушникам носить приветы от их марусь.
Федор взроптал:
– Я же сказал, Василий Гаврилович, что на комитет его вытащу.
– А вот это, пожалуй, не стоит. Как я понял, у Зверева это первый случай.
Федор жарко ухватился:
– Единственный. Мне, Василий Гаврилович, в точности известно.
– Значит, по своей незрелости он мог и не представлять, во что это может вылиться. Решил, что это всего лишь продолжение той игры, когда записочки с парты на парту передают. Достаточно ему будет той бани, которую он от тебя в кабине крана получил. Хорошая была баня?
– Я его, Василий Гаврилович, почти до слез довел.
Греков скупо улыбнулся:
– Ну а раз так, то и предавать это дело дальнейшей огласке вряд ли стоит.
Федор приободрился:
– А как же Гамзин? У него же в руках документ.
– Он где сейчас?
– На своем КП. – Федор помедлил: – На казарменном положении.
– Ступай-ка и ты спать. – И Греков положил руки на плечи Федора Сорокина, поворачивая его лицом к поселку. – Не тот руководитель хорош, кто и себе, и другим сна не дает.
32
КП центрального района выглядывало из-под откоса плотины на эстакаду сразу тремя остекленными стенами. Достаточно было начальнику района встать в своем кабинете из-за стола или просто повернуть голову, и он мог как на ладони увидеть в любой час дня и ночи, что происходит на эстакаде и на монтажной площадке ГРЭС. И то, как носят краны с платформы бадьи с бетоном к блокам плотины: и как электросварщики, повиснув на цепях, сваривают арматуру под заливку бетоном; и как монтажники собирают на отдельном стенде ротор первой турбины:
Но сейчас все три стены КП были наглухо задернуты малиновыми шторами, такими же, как в кабинете Автономова. Когда Греков открыл дверь на КП к Гамзину, там был разлит красный полусвет. Даже мощное электрическое свечение с эстакады лишь слегка пробивалось сквозь плотные шторы. И сбоку стола, на тумбочке, блестела такая же, как у Автономова, батарея телефонов.
Повернув выключатель, Греков при свете люстры, вспыхнувшем под куполообразным потолком, увидел Гамзина. Спал он на раскладушке, высунув из-под края простыни усы. Рядом на спинке стула аккуратно висели китель, галифе, а под стулом, переломив голенища, стояли хромовые сапоги. Автономов уже не раз на диспетчерках ставил Гамзина в пример другим начальникам районов за то, что тот в решающий момент стройки догадался перейти на казарменное положение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Греков пригрозил:
– Если ты не прекратишь перескакивать с одного на другое, я не буду слушать и уйду. Сперва говорил о Вадиме, потом о какой-то записке, теперь о Черновой, Игоре и Гамзине.
– Так она же и попала прямо к нему! – вибрирующим голосом вскричал Федор. – После того как этот пахан потерся около Вадима, записка исчезла у него из кармана и очутилась у Гамзина.
– Ну вот, теперь еще появился какой-то пахан. Вот что, иди поспи, и мне надо час-другой вздремнуть, а потом придешь в политотдел и…
Увидев, что Греков уже поворачивается, чтобы уйти, Федор Сорокин взмолился:
– Нет, Василий Гаврилович, это откладывать нельзя. После того как все завертится, уже поздно будет. – Теперь уже он взял Грекова за локоть и отвел от рельсов, по которым двигался с бетонного завода мотопоезд с бадьями, заполненными жидким бетоном. – Вы же сами ходили к Автономову, чтобы Молчанова перевели в центральный район.
– Ты, Федор, уже и в политотдел прямой провод дотянул. Я еще до Солодовой доберусь. Я знаю, что с твоего ведома Чернова ходила к Автономову.
– Нет, Василий Гаврилович, это ей самой взбрело, но я, конечно, знал, – горячо сказал Федор. – А вот то, что Вадим взялся передать записку Молчанова его невесте, к сожалению, от меня скрыли. И за это я еще вытащу Вадима на комитет. Конечно, записка безобидная, но факт налицо. Явное нарушение закона. А пахан, должно быть, подстерег, как Молчанов с Вадимом договаривались в прорабской во время пересмены, и записка оказалась у него. От него и перекочевала к Гамзину. – Опережая вопрос Грекова, он поспешил пояснить: – Этот ларчик с секретом. Пахан теперь считает, что Молчанов опять у него на поводке. Еще неизвестно, как ему удалось перевестись из правобережного в центральный район, и теперь он там всех ЗК к рукам прибирает. Вы уже должны были приметить его. Мозглявенький такой.
– Краснолицый?
– Вот-вот, – Федор вздохнул. – Щелчком можно сбить, а он всех ЗК подмял. За исключением Молчанова. Вот он и решил поводок натянуть. К Гамзину сумел без мыла влезть, и тот даже расконвоировал его. Даже в дом к Клепиковой наладил посылать, нарубить дров, и вообще для помощи по хозяйству. Но может быть, здесь и случайность, – тут же отрекся от своих подозрений Федор.
Греков кивнул:
– Продолжай.
29
– А теперь он как вор в авторитете начал мстить Молчанову за то, что он настраивает ЗК не подчиняться решению сходки.
– Что за решение?
– Чтобы, как всегда, шестерке, выделенной сходкой, отдавать долю заработка. У них там, Василии Гаврилович, свой банк. Из-за этого между паханом и Молчановым и пошла вражда. А когда-то, еще в тайге, Молчанов у него правой рукой был. Но, кажется, мы и на этого пахана уздечку найдем, хоть и намекнул он мне, что на дурную голову иногда падает дурной кирпич. – Федор презрительно фыркнул. – У нас на эстакаде всё десятники и учетчики – комсомольцы, они не позволят этой шестерке золотую шерстку стричь.
– Значит, на Молчанова надеяться можно?
Федор вздохнул:
– Если выдержит до конца. Трудно, Василий Гаврилович, выдержать. Они могут и через его невесту давить. Вчера он Вадиму вдруг заявил, что для него, должно быть, нигде жизни не будет.
– И после этого Вадим согласился к нему в почтальоны поступить? – неожиданно спросил Греков.
– Да, но… – Федор явно растерялся.
– А начальник политотдела, как вы решили на заседании своего комитета, если об этом узнают, должен будет бросить ему спасательный круг? – жестко продолжал спрашивать Греков.
– Мы, Василий Гаврилович, этот вопрос на комитете не обсуждали.
– Можно было и обсудить. С приглашением Молчанова, его невесты и даже этого пахана.
– Я, Василий Гаврилович, думал…
Греков не дал ему договорить.
– Ты думал, что достаточно Грекову повести бровью, и вся зона превратится в санаторий для ЗК? Ни приказов министра, ни Автономова, ни вообще кого-нибудь здесь, кроме политотдела, нет.
В третий раз Федор уныло повторил:
– Я думал…
И опять Греков прервал его:
– Об одном и том же по разному можно думать. Можно о Молчанове – как о жертве предшествующего воспитания и даже сочувствовать ему, что он с невестой разлучен, а можно как об убийце без пяти минут, который только случайно не пустил в ход свой нож. И помогать ему устанавливать связь со своей наводчицей не игрушка. Закон для всех один. Все остальное, как говорит тот же Автономов, область эмоций. Иначе здесь скоро вся охрана превратится в стаю почтовых голубей. Будут мокрушникам носить приветы от их марусь.
Федор взроптал:
– Я же сказал, Василий Гаврилович, что на комитет его вытащу.
– А вот это, пожалуй, не стоит. Как я понял, у Зверева это первый случай.
Федор жарко ухватился:
– Единственный. Мне, Василий Гаврилович, в точности известно.
– Значит, по своей незрелости он мог и не представлять, во что это может вылиться. Решил, что это всего лишь продолжение той игры, когда записочки с парты на парту передают. Достаточно ему будет той бани, которую он от тебя в кабине крана получил. Хорошая была баня?
– Я его, Василий Гаврилович, почти до слез довел.
Греков скупо улыбнулся:
– Ну а раз так, то и предавать это дело дальнейшей огласке вряд ли стоит.
Федор приободрился:
– А как же Гамзин? У него же в руках документ.
– Он где сейчас?
– На своем КП. – Федор помедлил: – На казарменном положении.
– Ступай-ка и ты спать. – И Греков положил руки на плечи Федора Сорокина, поворачивая его лицом к поселку. – Не тот руководитель хорош, кто и себе, и другим сна не дает.
32
КП центрального района выглядывало из-под откоса плотины на эстакаду сразу тремя остекленными стенами. Достаточно было начальнику района встать в своем кабинете из-за стола или просто повернуть голову, и он мог как на ладони увидеть в любой час дня и ночи, что происходит на эстакаде и на монтажной площадке ГРЭС. И то, как носят краны с платформы бадьи с бетоном к блокам плотины: и как электросварщики, повиснув на цепях, сваривают арматуру под заливку бетоном; и как монтажники собирают на отдельном стенде ротор первой турбины:
Но сейчас все три стены КП были наглухо задернуты малиновыми шторами, такими же, как в кабинете Автономова. Когда Греков открыл дверь на КП к Гамзину, там был разлит красный полусвет. Даже мощное электрическое свечение с эстакады лишь слегка пробивалось сквозь плотные шторы. И сбоку стола, на тумбочке, блестела такая же, как у Автономова, батарея телефонов.
Повернув выключатель, Греков при свете люстры, вспыхнувшем под куполообразным потолком, увидел Гамзина. Спал он на раскладушке, высунув из-под края простыни усы. Рядом на спинке стула аккуратно висели китель, галифе, а под стулом, переломив голенища, стояли хромовые сапоги. Автономов уже не раз на диспетчерках ставил Гамзина в пример другим начальникам районов за то, что тот в решающий момент стройки догадался перейти на казарменное положение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81