Похоже, Реке не удались его замыслы.
– Он ничего не замышлял против меня, я должна была всего лишь превратиться в чудовище, – с горечью сказала Хизи.
Перкар пожал плечами.
– Там всадники – или один всадник, который приведет остальных. Скоро все они будут здесь. Когда всадники подъедут, спрячься где-нибудь поблизости; они подумают, что ты убежала, а я пока задержу их.
– Я останусь, – возразила Хизи.
– Нет. Делай так, как я говорю.
Хизи взглянула на распростертого великана.
– Он умер? – спросила девочка.
– Еще недавно он был жив. Наверное, я убил его, пытаясь исцелить рану. – Перкар помолчал. – Среди моего народа он слыл бы замечательным храбрецом.
Хизи устало кивнула.
– Это я погубила его.
– Если он умер, то умер ради тебя. Но здесь нет твоей вины, – сказал Перкар. – Поверь мне, я немало размышлял над подобными вещами. Все мы когда-то умрем, Хизи. Но стоит умереть чуть раньше, если это оправданно. А его смерть была не напрасна. Он говорил мне, что любит тебя.
– Да, он любил меня, – согласилась девочка.
– А теперь спрячься. Слышишь? Лошади возвращаются.
Лошадей, судя по топоту, было около дюжины. Перкар глубоко, болезненно вздохнул. Сердце его билось возбужденно, но Перкар еще хранил воспоминание о том, как оно остановилось и окровавленный клинок выскользнул из груди.
– Наверное, на этот раз я погибну, – сказал он Харке.
– И мне опять придется тебя оживлять? Неблагодарный!
– Меня тошнит при мысли о том, чему может подвергнуться мое тело, – сказал Перкар. – Человек не должен помнить о том, как ему пронзили сердце. Смерть изглаживает подобные воспоминания.
– Я не приношу извинений, – ответил Харка. – Возможно, ты когда-нибудь поблагодаришь меня.
– Я поблагодарил бы тебя теперь же, если бы только мог от тебя избавиться.
– Полегче! Ты ранишь мои чувства.
Перкар запрокинул голову и громко завыл:
– Сюда, сюда, бродячие мертвецы! Я покрою поле вашими телами, я вытопчу ваши незрячие глаза!
Перкар подумал, что Эрука, наверное, стал бы им гордиться, зная, что он слагает песни даже перед кончиной. И он опять завыл.
Новые и новые всадники выезжали из-за деревьев. Предводитель их улыбался Перкару, и улыбка его была от уха до уха.
– А мы-то предполагали провести ночь иначе, – сказал он.
Перкар онемел от изумления. Отряд всадников выехал из рощицы – дикого вида люди на красивых скакунах, с гривами, заплетенными в косицы, и украшенных медными, серебряными и золотыми бляхами. Все улыбались, блистая зубами в яростной, волчьей ухмылке.
– Нгангата? – еле выдохнул Перкар.
– Счастлив быть узнанным столь великим героем, – сказал Нгангата; он сидел, опершись ладонями о седло. – Я бы рад спеть тебе два-три хвалебных гимна, но королевская кавалерия вот-вот настигает нас. Братец Конь и остальные готовы задержать их, но лучше все же немедленно ехать.
– Для нас найдутся лошади?
Нгангата кивнул, и Перкару подвели коня и кобылу.
– Великана надо взять с собой, – сказал Перкар.
– Он жив?
Один из воинов-менгов опустился на колени возле Тзэма. Он что-то коротко сказал Нгангате, и тот отвечал ему на наречии менгов. Привели еще одного коня, и трое мужчин положили на него Тзэма.
– Они говорят: этот человек не доживет до утра, – пояснил Нгангата. – Но они все же повезут его, чтобы он умер верхом на лошади.
XII
ПЕСНЬ О ПЕРКАРЕ
Тзэм всех удивил. Он пережил и первую, и вторую ночь; за это время они успели отъехать от Нола на несколько лиг. И от Реки, напомнила себе Хизи. Тело ее отдавалось болью при каждом шаге лошади, при каждом вздохе старого воина-менга, к которому они ее привязали. Хизи не понимала, откуда эта боль – то ли от тоски по Квэй и Гану, по оставленному навсегда дому, то ли таинственная ее суть томилась вдали от отца Реки, взывала к ней, вновь желая восстать. На третий день, когда ее привязали к седлу, чтобы она не спрыгнула и не убежала в Нол, Хизи поняла, что последнее всего вероятнее.
Как раз в этот день, около полудня, всадники остановились и спешились под тополем – старым, узловатым, с корнями, питающимися скудной влагой. Всюду, куда ни кинь взор, простиралась огромная пустыня – изрытые, бугристые красновато-желтые пески.
– Что они собираются делать? – спросила девочка у того, которого звали Братец Конь.
– Принести жертву богу Пустыни, – объяснил старик.
– Кому-кому?
Дикари принялись сжигать пучки травы, между белесоватыми корнями тополя поставили небольшой сосуд.
– Это первый – или последний, смотря в какую сторону идти, – продолжал Братец Конь. – Бог на краю земель Нола.
– Значит, здесь предел ненасытному голоду Реки, – предположил подъехавший к ним Перкар.
Братец Конь рассмеялся.
– Нет предела голоду Владыки Вод, но есть предел его владениям. Здесь властвует бог Пустыни.
– Тогда и я принесу ему жертву, – сказал Перкар. Он улыбнулся Хизи. Выглядел он счастливым. Спрыгнув с лошади, Перкар присоединился к другим мужчинам. Но Хизи чувствовала только неодолимое любопытство, по тому что кругом творились непонятные веши.
Когда все вновь вскочили на лошадей и проехали мимо дерева, Хизи пронзила ужасающая боль, и девочка потеряла сознание.
Когда она очнулась, не понимая, много ли времени прошло, боль постепенно стихала, как после резкого удара. Источник ее был там, где находилась чешуйка. Она была все еще там, над локтем, судя по слабому зуду.
– Дай-ка мне взглянуть на тебя, – сказал Братец Конь.
Он подозвал кобылу, протянул девочке руки и помог спешиться. Слабыми ногами Хизи ступила на горячий песок.
– Хорошо-хорошо, – сказал Братец Конь и легонько потрепал Хизи по волосам.
– Что? Что хорошо? – недоумевала Хизи.
– Видишь ли, дитя, я сызмальства обладал способностью видеть богов. Когда я впервые тебя встретил, я тут же понял, что в тебе что-то такое есть. Я сумел разглядеть это в тебе, понятно?
Хизи кивнула. Наверное, так и она видела нечто необычное в отце, когда он вызывал Речных Призраков.
– Сейчас это все еще внутри тебя, но оно притихло. Ты сама чувствуешь?
Но Хизи не чувствовала ничего, кроме радости.
– Чувствую, – согласилась она.
– Вот и хорошо. Будь весела. Хватка Реки значительно ослабла, и твой друг все еще жив!
Губы Хизи поневоле расплылись в улыбке.
– Садись на лошадь! – приказал ей Братец Конь. Он усадил девочку на кобылу, сел сам в седло и оглушительно гикнул, напугав и позабавив Хизи. Лошадь под ней поднялась на дыбы, и Хизи вспомнила, как Тзэм нес ее на руках. Разница была значительной: Хизи не могла привыкнуть к тряске весь путь из Нола. Ландшафт скакал мимо этого чудного создания – прирученной человеком молнии, называвшейся лошадью. Хизи сама едва не визжала от восторга, переполненная радостью – пусть быстротечной, но все же более настоящей, чем радость богини.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
– Он ничего не замышлял против меня, я должна была всего лишь превратиться в чудовище, – с горечью сказала Хизи.
Перкар пожал плечами.
– Там всадники – или один всадник, который приведет остальных. Скоро все они будут здесь. Когда всадники подъедут, спрячься где-нибудь поблизости; они подумают, что ты убежала, а я пока задержу их.
– Я останусь, – возразила Хизи.
– Нет. Делай так, как я говорю.
Хизи взглянула на распростертого великана.
– Он умер? – спросила девочка.
– Еще недавно он был жив. Наверное, я убил его, пытаясь исцелить рану. – Перкар помолчал. – Среди моего народа он слыл бы замечательным храбрецом.
Хизи устало кивнула.
– Это я погубила его.
– Если он умер, то умер ради тебя. Но здесь нет твоей вины, – сказал Перкар. – Поверь мне, я немало размышлял над подобными вещами. Все мы когда-то умрем, Хизи. Но стоит умереть чуть раньше, если это оправданно. А его смерть была не напрасна. Он говорил мне, что любит тебя.
– Да, он любил меня, – согласилась девочка.
– А теперь спрячься. Слышишь? Лошади возвращаются.
Лошадей, судя по топоту, было около дюжины. Перкар глубоко, болезненно вздохнул. Сердце его билось возбужденно, но Перкар еще хранил воспоминание о том, как оно остановилось и окровавленный клинок выскользнул из груди.
– Наверное, на этот раз я погибну, – сказал он Харке.
– И мне опять придется тебя оживлять? Неблагодарный!
– Меня тошнит при мысли о том, чему может подвергнуться мое тело, – сказал Перкар. – Человек не должен помнить о том, как ему пронзили сердце. Смерть изглаживает подобные воспоминания.
– Я не приношу извинений, – ответил Харка. – Возможно, ты когда-нибудь поблагодаришь меня.
– Я поблагодарил бы тебя теперь же, если бы только мог от тебя избавиться.
– Полегче! Ты ранишь мои чувства.
Перкар запрокинул голову и громко завыл:
– Сюда, сюда, бродячие мертвецы! Я покрою поле вашими телами, я вытопчу ваши незрячие глаза!
Перкар подумал, что Эрука, наверное, стал бы им гордиться, зная, что он слагает песни даже перед кончиной. И он опять завыл.
Новые и новые всадники выезжали из-за деревьев. Предводитель их улыбался Перкару, и улыбка его была от уха до уха.
– А мы-то предполагали провести ночь иначе, – сказал он.
Перкар онемел от изумления. Отряд всадников выехал из рощицы – дикого вида люди на красивых скакунах, с гривами, заплетенными в косицы, и украшенных медными, серебряными и золотыми бляхами. Все улыбались, блистая зубами в яростной, волчьей ухмылке.
– Нгангата? – еле выдохнул Перкар.
– Счастлив быть узнанным столь великим героем, – сказал Нгангата; он сидел, опершись ладонями о седло. – Я бы рад спеть тебе два-три хвалебных гимна, но королевская кавалерия вот-вот настигает нас. Братец Конь и остальные готовы задержать их, но лучше все же немедленно ехать.
– Для нас найдутся лошади?
Нгангата кивнул, и Перкару подвели коня и кобылу.
– Великана надо взять с собой, – сказал Перкар.
– Он жив?
Один из воинов-менгов опустился на колени возле Тзэма. Он что-то коротко сказал Нгангате, и тот отвечал ему на наречии менгов. Привели еще одного коня, и трое мужчин положили на него Тзэма.
– Они говорят: этот человек не доживет до утра, – пояснил Нгангата. – Но они все же повезут его, чтобы он умер верхом на лошади.
XII
ПЕСНЬ О ПЕРКАРЕ
Тзэм всех удивил. Он пережил и первую, и вторую ночь; за это время они успели отъехать от Нола на несколько лиг. И от Реки, напомнила себе Хизи. Тело ее отдавалось болью при каждом шаге лошади, при каждом вздохе старого воина-менга, к которому они ее привязали. Хизи не понимала, откуда эта боль – то ли от тоски по Квэй и Гану, по оставленному навсегда дому, то ли таинственная ее суть томилась вдали от отца Реки, взывала к ней, вновь желая восстать. На третий день, когда ее привязали к седлу, чтобы она не спрыгнула и не убежала в Нол, Хизи поняла, что последнее всего вероятнее.
Как раз в этот день, около полудня, всадники остановились и спешились под тополем – старым, узловатым, с корнями, питающимися скудной влагой. Всюду, куда ни кинь взор, простиралась огромная пустыня – изрытые, бугристые красновато-желтые пески.
– Что они собираются делать? – спросила девочка у того, которого звали Братец Конь.
– Принести жертву богу Пустыни, – объяснил старик.
– Кому-кому?
Дикари принялись сжигать пучки травы, между белесоватыми корнями тополя поставили небольшой сосуд.
– Это первый – или последний, смотря в какую сторону идти, – продолжал Братец Конь. – Бог на краю земель Нола.
– Значит, здесь предел ненасытному голоду Реки, – предположил подъехавший к ним Перкар.
Братец Конь рассмеялся.
– Нет предела голоду Владыки Вод, но есть предел его владениям. Здесь властвует бог Пустыни.
– Тогда и я принесу ему жертву, – сказал Перкар. Он улыбнулся Хизи. Выглядел он счастливым. Спрыгнув с лошади, Перкар присоединился к другим мужчинам. Но Хизи чувствовала только неодолимое любопытство, по тому что кругом творились непонятные веши.
Когда все вновь вскочили на лошадей и проехали мимо дерева, Хизи пронзила ужасающая боль, и девочка потеряла сознание.
Когда она очнулась, не понимая, много ли времени прошло, боль постепенно стихала, как после резкого удара. Источник ее был там, где находилась чешуйка. Она была все еще там, над локтем, судя по слабому зуду.
– Дай-ка мне взглянуть на тебя, – сказал Братец Конь.
Он подозвал кобылу, протянул девочке руки и помог спешиться. Слабыми ногами Хизи ступила на горячий песок.
– Хорошо-хорошо, – сказал Братец Конь и легонько потрепал Хизи по волосам.
– Что? Что хорошо? – недоумевала Хизи.
– Видишь ли, дитя, я сызмальства обладал способностью видеть богов. Когда я впервые тебя встретил, я тут же понял, что в тебе что-то такое есть. Я сумел разглядеть это в тебе, понятно?
Хизи кивнула. Наверное, так и она видела нечто необычное в отце, когда он вызывал Речных Призраков.
– Сейчас это все еще внутри тебя, но оно притихло. Ты сама чувствуешь?
Но Хизи не чувствовала ничего, кроме радости.
– Чувствую, – согласилась она.
– Вот и хорошо. Будь весела. Хватка Реки значительно ослабла, и твой друг все еще жив!
Губы Хизи поневоле расплылись в улыбке.
– Садись на лошадь! – приказал ей Братец Конь. Он усадил девочку на кобылу, сел сам в седло и оглушительно гикнул, напугав и позабавив Хизи. Лошадь под ней поднялась на дыбы, и Хизи вспомнила, как Тзэм нес ее на руках. Разница была значительной: Хизи не могла привыкнуть к тряске весь путь из Нола. Ландшафт скакал мимо этого чудного создания – прирученной человеком молнии, называвшейся лошадью. Хизи сама едва не визжала от восторга, переполненная радостью – пусть быстротечной, но все же более настоящей, чем радость богини.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105