Хрущев заявил: «Разрешите доложить съезду, что перевооружение Советской Армии ракетно-ядерной техникой полностью завершено».
Усиливавшаяся конфронтация между СССР и США в Берлине и советские ядерные испытания спровоцировали рост панических настроений в США. В газетах сообщали о нараставшем в США строительстве индивидуальных бомбоубежищ. Но вдруг совершенно неожиданно тон американской печати изменился. В это время я работал в информационном отделе ИМЭМО и ежедневно обрабатывал некоторые американские газеты, в частности «Нью-Йорк таймс». Примерно в конце сентября в «Нью-Йорк таймс» появилось сообщение о том, что сведения о советской ракетной мощи сильно преувеличены. Затем было объявлено, что советских ракет не 2000, а примерно 500. Потом их число было сокращено до 200. Сокращение числа наших ракет продолжалось на страницах газеты в течение всего октября. В конце октября пришло сообщение о том, что на самом деле в СССР не более 20 ракет, но не исключалась возможность того, что и это число преувеличено, так как в одном случае за межконтинентальную ракету был принят минарет в Средней Азии. Последнее сообщение было похоже на анекдот. «Не могла же советская ракетная мощь испариться в течение нескольких недель?» - думал я. Будучи знакомым с американскими версиями о том, что вместо Гагарина и Титова летали магнитофоны, и зная склонность американцев не признавать чьи-либо успехи, кроме их собственных, я не верил этим сообщениям. Я считал, что правящие круги США, которые сначала пугали американцев советской ракетной мощью, чтобы взвинтить гонку вооружений, теперь испугались размаха той паники, которая охватила их страну, и стараются успокоить население.
Я не знал о том, что публикации этих сообщений были основаны на сведениях, которые поступали от американских разведывательных спутников. Кроме того, тогда никто из советских людей не знал о том, что сведения о советском ракетном потенциале передал завербованный американцами весной 1961 года заместитель начальника иностранного отдела Управления внешних сношений Государственного комитета СССР по координации научно-исследовательских работ О.В. Пеньковский. Он доносил в США о том, что ракеты, которыми хвастался Хрущев, не существуют в природе. О.В. Пеньковский ссылался на своего знакомого Главного маршала артиллерии С.С. Варенцова, который доверительно сообщал ему подлинные сведения о советском ракетном потенциале. Вопреки заявлениям Хрущева к концу 1961 года на боевом дежурстве находилось около 30 советских межконтинентальных ракет.
Великий блеф Хрущева о сотнях советских ракет, нацеленных на различные страны Запада, рухнул. Лишь немногие советские многомегатонные ядерные заряды могли быть доставлены до места назначения. Угрозы Хрущева направить сотни ракет на страны Запада в случае их неуступчивости теряли смысл. Хрущев лишился самого главного козыря в своей внешнеполитической игре. К этому времени стало ясно, что и другие предпосылки, из которых Хрущев исходил, развертывая свое наступление на Запад (сохранение прочности социалистического лагеря, активное выступление большинства стран Азии, Африки и Латинской Америки против империализма), оказались несостоятельными.
Как утверждает историк Н. Верт, «в начале октября Соединенные Штаты сообщили Советскому Союзу, предъявив в подтверждение фотоматериалы, об установленном ими факте наличия у СССР значительно меньшего количества ракет, чем предполагалось, и об очень большом превосходстве США в этой области. После этого возможности Советского Союза «увещевать» оказались значительно меньшими. По-видимому, именно по этой причине Хрущев спустил критическую ситуацию на тормозах». Хотя в своем отчетном докладе на XXII съезде Хрущев заявил, что «германский мирный договор должен быть и будет подписан вместе с западными державами или без них», он сделал оговорку: «Если западные державы проявят готовность к урегулированию германской проблемы, то вопрос о сроках подписания германского мирного договора не будет иметь такого значения, мы не будем тогда настаивать на том, чтобы подписать мирный договор обязательно до 31 декабря 1961 года. Главное - решить вопрос, ликвидировать остатки второй мировой войны, подписать мирный договор, В этом основа, в этом суть». Выступая с заключительным словом 27 октября, Хрущев добавил: «Мы не суеверные люди и считаем, что счастливыми могут быть и 31 и 13 числа». Он явно намекал на события 13 августа и, стало быть, исходил из того, что после 13 августа 1961 года нет необходимости подписывать договор 31 декабря.
Хрущев не желал признавать своего поражения в Берлине даже в узком кругу своих коллег. Он старался сделать хорошую мину при плохой игре. Выступая на заседании 8 января 1962 года по германскому вопросу, Хрущев заявлял: «Можем ли мы при нынешних условиях получить максимум? Пожалуй, нет, так как Запад к этому не готов. После 13 августа кость в горле беспокоит больше западников. Если реально смотреть - мы уже одержали победу и противник говорит о сосуществовании… Не надо, товарищи, уподобляться офицеру, который громко испустил воздух на балу и из-за этого застрелился… У нас цветущее положение, экономика развивается, - и ставить это все в зависимость от Западного Берлина? Одним словом, сейчас говорить, что мы не выиграем - рано. Мы еще должны нажимать. Я беру худшее - они не пойдут (очевидно, на подписание мирного договора с ГДР. - Прим. авт.). Но уже сейчас соглашаться с тем, что ничего не принесет, рано. Так что эта игра стоит свеч». «У них положение не блестящее, - уверял Хрущев. - Мы еще какие-то нажимы будем делать, у нас еще ходов много. Сейчас, шутка ли сказать, они настроили бомбоубежищ. Это не от хорошей жизни. Если американцев мы заставили бомбоубежища строить, вы можете представить, что это за положение».
Глава 6
«ЗА РАБОТУ, ТОВАРИЩИ!»
Несмотря на эти хвастливые заявления и шуточки Хрущева, У. Хайленд и Р. Шрайок имели основания утверждать, что «к концу 1961 года самая вопиющая неудача Хрущева была в Берлине». Однако внимание западной пропаганды было переключено на воздвигнутую в Берлине стену и попытки немцев из ГДР преодолеть ее. Сам факт существования берлинской стены не свидетельствовал о победе Запада в Берлине и поражении СССР. В Советской же стране провал попыток добиться капитуляции Запада в Берлине был скрыт усилиями пропаганды. Хотя в советской печати писали о «провокациях» в Берлине, внимание советских людей было умело переключено на темы, не позволявшие думать о вероятности мировой войны. В это время вся политически активная часть советского общества изучала проект новой программы партии, который исходил из того, что в ближайшие 20 лет страна будет занята мирным строительством коммунистического общества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147
Усиливавшаяся конфронтация между СССР и США в Берлине и советские ядерные испытания спровоцировали рост панических настроений в США. В газетах сообщали о нараставшем в США строительстве индивидуальных бомбоубежищ. Но вдруг совершенно неожиданно тон американской печати изменился. В это время я работал в информационном отделе ИМЭМО и ежедневно обрабатывал некоторые американские газеты, в частности «Нью-Йорк таймс». Примерно в конце сентября в «Нью-Йорк таймс» появилось сообщение о том, что сведения о советской ракетной мощи сильно преувеличены. Затем было объявлено, что советских ракет не 2000, а примерно 500. Потом их число было сокращено до 200. Сокращение числа наших ракет продолжалось на страницах газеты в течение всего октября. В конце октября пришло сообщение о том, что на самом деле в СССР не более 20 ракет, но не исключалась возможность того, что и это число преувеличено, так как в одном случае за межконтинентальную ракету был принят минарет в Средней Азии. Последнее сообщение было похоже на анекдот. «Не могла же советская ракетная мощь испариться в течение нескольких недель?» - думал я. Будучи знакомым с американскими версиями о том, что вместо Гагарина и Титова летали магнитофоны, и зная склонность американцев не признавать чьи-либо успехи, кроме их собственных, я не верил этим сообщениям. Я считал, что правящие круги США, которые сначала пугали американцев советской ракетной мощью, чтобы взвинтить гонку вооружений, теперь испугались размаха той паники, которая охватила их страну, и стараются успокоить население.
Я не знал о том, что публикации этих сообщений были основаны на сведениях, которые поступали от американских разведывательных спутников. Кроме того, тогда никто из советских людей не знал о том, что сведения о советском ракетном потенциале передал завербованный американцами весной 1961 года заместитель начальника иностранного отдела Управления внешних сношений Государственного комитета СССР по координации научно-исследовательских работ О.В. Пеньковский. Он доносил в США о том, что ракеты, которыми хвастался Хрущев, не существуют в природе. О.В. Пеньковский ссылался на своего знакомого Главного маршала артиллерии С.С. Варенцова, который доверительно сообщал ему подлинные сведения о советском ракетном потенциале. Вопреки заявлениям Хрущева к концу 1961 года на боевом дежурстве находилось около 30 советских межконтинентальных ракет.
Великий блеф Хрущева о сотнях советских ракет, нацеленных на различные страны Запада, рухнул. Лишь немногие советские многомегатонные ядерные заряды могли быть доставлены до места назначения. Угрозы Хрущева направить сотни ракет на страны Запада в случае их неуступчивости теряли смысл. Хрущев лишился самого главного козыря в своей внешнеполитической игре. К этому времени стало ясно, что и другие предпосылки, из которых Хрущев исходил, развертывая свое наступление на Запад (сохранение прочности социалистического лагеря, активное выступление большинства стран Азии, Африки и Латинской Америки против империализма), оказались несостоятельными.
Как утверждает историк Н. Верт, «в начале октября Соединенные Штаты сообщили Советскому Союзу, предъявив в подтверждение фотоматериалы, об установленном ими факте наличия у СССР значительно меньшего количества ракет, чем предполагалось, и об очень большом превосходстве США в этой области. После этого возможности Советского Союза «увещевать» оказались значительно меньшими. По-видимому, именно по этой причине Хрущев спустил критическую ситуацию на тормозах». Хотя в своем отчетном докладе на XXII съезде Хрущев заявил, что «германский мирный договор должен быть и будет подписан вместе с западными державами или без них», он сделал оговорку: «Если западные державы проявят готовность к урегулированию германской проблемы, то вопрос о сроках подписания германского мирного договора не будет иметь такого значения, мы не будем тогда настаивать на том, чтобы подписать мирный договор обязательно до 31 декабря 1961 года. Главное - решить вопрос, ликвидировать остатки второй мировой войны, подписать мирный договор, В этом основа, в этом суть». Выступая с заключительным словом 27 октября, Хрущев добавил: «Мы не суеверные люди и считаем, что счастливыми могут быть и 31 и 13 числа». Он явно намекал на события 13 августа и, стало быть, исходил из того, что после 13 августа 1961 года нет необходимости подписывать договор 31 декабря.
Хрущев не желал признавать своего поражения в Берлине даже в узком кругу своих коллег. Он старался сделать хорошую мину при плохой игре. Выступая на заседании 8 января 1962 года по германскому вопросу, Хрущев заявлял: «Можем ли мы при нынешних условиях получить максимум? Пожалуй, нет, так как Запад к этому не готов. После 13 августа кость в горле беспокоит больше западников. Если реально смотреть - мы уже одержали победу и противник говорит о сосуществовании… Не надо, товарищи, уподобляться офицеру, который громко испустил воздух на балу и из-за этого застрелился… У нас цветущее положение, экономика развивается, - и ставить это все в зависимость от Западного Берлина? Одним словом, сейчас говорить, что мы не выиграем - рано. Мы еще должны нажимать. Я беру худшее - они не пойдут (очевидно, на подписание мирного договора с ГДР. - Прим. авт.). Но уже сейчас соглашаться с тем, что ничего не принесет, рано. Так что эта игра стоит свеч». «У них положение не блестящее, - уверял Хрущев. - Мы еще какие-то нажимы будем делать, у нас еще ходов много. Сейчас, шутка ли сказать, они настроили бомбоубежищ. Это не от хорошей жизни. Если американцев мы заставили бомбоубежища строить, вы можете представить, что это за положение».
Глава 6
«ЗА РАБОТУ, ТОВАРИЩИ!»
Несмотря на эти хвастливые заявления и шуточки Хрущева, У. Хайленд и Р. Шрайок имели основания утверждать, что «к концу 1961 года самая вопиющая неудача Хрущева была в Берлине». Однако внимание западной пропаганды было переключено на воздвигнутую в Берлине стену и попытки немцев из ГДР преодолеть ее. Сам факт существования берлинской стены не свидетельствовал о победе Запада в Берлине и поражении СССР. В Советской же стране провал попыток добиться капитуляции Запада в Берлине был скрыт усилиями пропаганды. Хотя в советской печати писали о «провокациях» в Берлине, внимание советских людей было умело переключено на темы, не позволявшие думать о вероятности мировой войны. В это время вся политически активная часть советского общества изучала проект новой программы партии, который исходил из того, что в ближайшие 20 лет страна будет занята мирным строительством коммунистического общества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147