Деревня Шум
Сегодня с утра пошел смотреть места декабрьских боев. Ходил до разрушенного колхоза «Новый быт». Подошел к речке, - валяются обрывки немецких газет. Поднял одну: «Westfalischer Beobachter» No 304, den 4 November 1941»
Передовая статья «Die Krim wird zum Soviet…» (оборвано).
Рассуждения о том, что достанется немцам в Курске, в заметке «Kursk wurde genommen»; смакуются богатства Украины и пр.
После чтения этого грязного листка мою руки в речной воде.
И вот сижу на гранитном валуне, на самом берегу прозрачно-коричневой, сверкающей в лучах жаркого солнца речки. Привел в порядок все записи в этой тетради и написал письмо родным в Ярославль:
«… День, как и вчера, изумительно хорош, он тепел и ярок в полную силу молодого свежего лета. Весь в сочной зеленой траве поднимается берег. Пойма извивающейся речки расцвечена желтыми цветками. Щебечут птицы, журчит на перепаде вода, шумит в деревьях прохладный, ласковый вегер. Дальше вокруг - пашни, обработанные колхозницами; в пестрых одеждах, они трудятся на полях. А еще дальше вокруг - зеленеют леса. Чудесен праздник природы. И если б деревья надо мной не были искромсаны, изувечены, расщеплены, виднеющиеся вдали развалины не свидетельствовали, что они были когда-то домами; если б берег не был изрыт, изуродован пустыми сейчас, брошенными, провалившимися взорванными блиндажами, а на травянистых полях повсюду не было бы «черных ран земли» - наполненных водою воронок, - если бы не было всего этого, можно было бы на миг забыть о войне.
Зимою здесь хозяйничали немцы. Один берег реки занимали они, другой берег не уступили мы, и после ожесточенных боев, после потоков крови, пролившихся вот на этом самом месте, немцы откатились обратно, мы погнали их далеко отсюда, и теперь из лесов и болот не доносится даже гул их орудийной стрельбы. Здесь, под Войбокалой и Шумом, войска блокированного Ленинграда одержали свою первую в Отечественной войне большую победу!
Я прошелся сейчас по берегам этой реки. Всматривался в землю, давшую жизнь траве, но усеянную рваными гильзами, кусками ручных гранат, обломками винтовок, пробитыми касками, обрывками изрешеченного солдатского сукна и всяческими остатками, всегда уснащающими поле боя… Сколько еще боев впереди, сколько еще горя, страданий, крови!..
Последние два дня я был свидетелем ожесточенных воздушных боев, происходивших прямо над моей головой, и видел море огня, исхлеставшего голубое небо, после разрывов бомб. Вчера часа два мне пришлось лежать в кустах, но я был спокоен и ни на минуту не забывал о моей профессии писателя, записывал все наблюдаемое мною в тетрадь.
Сегодня, впервые в этом году, я ощутил аромат цветов. На столе в столовой летчиков стоял букет пряной черемухи. Как приятно вдыхать этот запах! Вся деревня в цвету, и, наслаждаясь цветеньем, думаешь о том, какой же презренной сволочью должно быть то двуногое животное, которое придумало и внесло в мир эту войн)!.. Но уж если пришлось нам биться, то надо биться с величайшей злобою, с величайшей ненавистью к врагу, с предельным самозабвением и мужеством. И гордость за мой русский, за мой советский народ растет в душе, когда видишь сам, своими глазами, как работают в небесах наши летчики.
С одним из них я никак не успеваю довести до конца дружескую беседу: только сядешь с ним рядышком поговорить, только затянешься табачком, как вдруг возглас: «По машинам!» И мой собеседник, оборвав речь на полуслове, ровно через минуту уже сечет облака в поднебесье, и глядишь за ним, и волнуешься за него… Но еще немного - и он опять сидит рядом со мной и весело продолжает беседу, с того недоговоренного полуслова…»
… По пути в деревню - кладбище. Много могил без надписей, на некоторых лежат осколки снарядов и бомб. На другом конце кладбища - присыпанные битым кирпичом могилы летчиков. Красные фанерные пирамидки с надписями. Большая фотография в венке из искусственных цветов:
«Мл. лейтенант Мефодий Молошок - погиб 13. 4. 42»
Вот другая:
«Еременко Георгий Кузьмич. 13. VII. 41».
На краю кладбища над полуразбитым домом, где штаб бао, ржавая вывеска:
«Начальная школа Мгинского района».
И прямо против нее две могилы рядом, покрыты еловыми ветками с шишками. Некрашеные деревянные стойки с перекладинами. На них надписи чернилами:
«Здесь погребен Лева Плисткин 13 лет. Погиб 1 мая 1942».
«Здесь погребен Геня Плисткин 15 лет. Погиб 1 мая 1942».
Мины!.. Опасен ныне колхозный труд!..
В совхозе «Красный Октябрь»
31 мая
А что же все-таки делают здесь те, кого в дни войны принято называть «гражданскими людьми» или «мирным населением»?
Я - в правлении совхоза «Красный Октябрь», Мгинского района, Ленмолокотреста НКСХ РСФСР.
Зашел к директору молокотреста, пожилому коммунисту Федору Михайловичу Овчинникову, в отдельный, стоящий на отшибе домик. Озабоченный своими делами, заросший желтоватой щетинкой, директор сутулясь сидит за грубо сбитым столом в жарком ватнике. А перед ним, в крашенной луком кофте из мешковины, опершись худыми узловатыми руками на край стола, стоит рыжеволосая, тощая женщина лет сорока, что-то настойчиво и голосисто от него требуя.
Увидев меня, она умолкает, отодвигается от стола, но не уходит.
Ты постой, постой, Евдокия Егоровна! - кидает ей Овчинников. - Отвечу человеку, а с тобой у меня разговор долгий!.. Так вот, товарищ военный корреспондент, время терять не будем, совхоз наш, значит, был зоной пустыни в результате девятнадцатидневного пребывания немцев… С тридцатого ноября по восемнадцатое декабря они тут владычествовали… Ни одного метра жилья; разбитые производственные постройки и поля, усеянные минами, трупами, железом. Оставшихся здесь рабочих и главным образом их семьи (было семьдесят два человека) немцы собрали в одну комнату, и дом загорелся. Восемнадцать человек сгорело, одиннадцать искалечено, у остальных тяжелое моральное потрясение… Да вот она тут при немцах была, все пережила!
Была, была, - на высокой ноте сразу взяла в голос рыжеволосая женщина. - Ребеночек маленький замерз, Анатолий, восьми месяцев! - Женщина вдруг расплакалась. - Наши отступали, директор совхоза свою семью отвез на лошади… «А как мы?» - «Машина придет!» Мы и остались. Которых ранили, которые сгорели. Снаряды рвались, а мы - в домах. Побежали в землянку, ждали машин. Налетел немец, ох, тошнехонько, закрылись, а он - махает к дому. Там все - на крючок… Утром выскочила я, - вижу, там немец в халате белом, с биноклем. Кричу: «Где ребеночек?» Он по-русски: «Там, в доме!» Побежала, - ребеночек один в пустой комнате, он уже замерз, часа три, как пришли они, помер ночью.
Из землянки немец всех выгнал в дома по ту сторону речки, - два дома большие были. Хлеб сгорел, - выскочишь под снарядами, принесешь… Голодовали, жмыхи попросишь, турнепса мороженого пососешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179
Сегодня с утра пошел смотреть места декабрьских боев. Ходил до разрушенного колхоза «Новый быт». Подошел к речке, - валяются обрывки немецких газет. Поднял одну: «Westfalischer Beobachter» No 304, den 4 November 1941»
Передовая статья «Die Krim wird zum Soviet…» (оборвано).
Рассуждения о том, что достанется немцам в Курске, в заметке «Kursk wurde genommen»; смакуются богатства Украины и пр.
После чтения этого грязного листка мою руки в речной воде.
И вот сижу на гранитном валуне, на самом берегу прозрачно-коричневой, сверкающей в лучах жаркого солнца речки. Привел в порядок все записи в этой тетради и написал письмо родным в Ярославль:
«… День, как и вчера, изумительно хорош, он тепел и ярок в полную силу молодого свежего лета. Весь в сочной зеленой траве поднимается берег. Пойма извивающейся речки расцвечена желтыми цветками. Щебечут птицы, журчит на перепаде вода, шумит в деревьях прохладный, ласковый вегер. Дальше вокруг - пашни, обработанные колхозницами; в пестрых одеждах, они трудятся на полях. А еще дальше вокруг - зеленеют леса. Чудесен праздник природы. И если б деревья надо мной не были искромсаны, изувечены, расщеплены, виднеющиеся вдали развалины не свидетельствовали, что они были когда-то домами; если б берег не был изрыт, изуродован пустыми сейчас, брошенными, провалившимися взорванными блиндажами, а на травянистых полях повсюду не было бы «черных ран земли» - наполненных водою воронок, - если бы не было всего этого, можно было бы на миг забыть о войне.
Зимою здесь хозяйничали немцы. Один берег реки занимали они, другой берег не уступили мы, и после ожесточенных боев, после потоков крови, пролившихся вот на этом самом месте, немцы откатились обратно, мы погнали их далеко отсюда, и теперь из лесов и болот не доносится даже гул их орудийной стрельбы. Здесь, под Войбокалой и Шумом, войска блокированного Ленинграда одержали свою первую в Отечественной войне большую победу!
Я прошелся сейчас по берегам этой реки. Всматривался в землю, давшую жизнь траве, но усеянную рваными гильзами, кусками ручных гранат, обломками винтовок, пробитыми касками, обрывками изрешеченного солдатского сукна и всяческими остатками, всегда уснащающими поле боя… Сколько еще боев впереди, сколько еще горя, страданий, крови!..
Последние два дня я был свидетелем ожесточенных воздушных боев, происходивших прямо над моей головой, и видел море огня, исхлеставшего голубое небо, после разрывов бомб. Вчера часа два мне пришлось лежать в кустах, но я был спокоен и ни на минуту не забывал о моей профессии писателя, записывал все наблюдаемое мною в тетрадь.
Сегодня, впервые в этом году, я ощутил аромат цветов. На столе в столовой летчиков стоял букет пряной черемухи. Как приятно вдыхать этот запах! Вся деревня в цвету, и, наслаждаясь цветеньем, думаешь о том, какой же презренной сволочью должно быть то двуногое животное, которое придумало и внесло в мир эту войн)!.. Но уж если пришлось нам биться, то надо биться с величайшей злобою, с величайшей ненавистью к врагу, с предельным самозабвением и мужеством. И гордость за мой русский, за мой советский народ растет в душе, когда видишь сам, своими глазами, как работают в небесах наши летчики.
С одним из них я никак не успеваю довести до конца дружескую беседу: только сядешь с ним рядышком поговорить, только затянешься табачком, как вдруг возглас: «По машинам!» И мой собеседник, оборвав речь на полуслове, ровно через минуту уже сечет облака в поднебесье, и глядишь за ним, и волнуешься за него… Но еще немного - и он опять сидит рядом со мной и весело продолжает беседу, с того недоговоренного полуслова…»
… По пути в деревню - кладбище. Много могил без надписей, на некоторых лежат осколки снарядов и бомб. На другом конце кладбища - присыпанные битым кирпичом могилы летчиков. Красные фанерные пирамидки с надписями. Большая фотография в венке из искусственных цветов:
«Мл. лейтенант Мефодий Молошок - погиб 13. 4. 42»
Вот другая:
«Еременко Георгий Кузьмич. 13. VII. 41».
На краю кладбища над полуразбитым домом, где штаб бао, ржавая вывеска:
«Начальная школа Мгинского района».
И прямо против нее две могилы рядом, покрыты еловыми ветками с шишками. Некрашеные деревянные стойки с перекладинами. На них надписи чернилами:
«Здесь погребен Лева Плисткин 13 лет. Погиб 1 мая 1942».
«Здесь погребен Геня Плисткин 15 лет. Погиб 1 мая 1942».
Мины!.. Опасен ныне колхозный труд!..
В совхозе «Красный Октябрь»
31 мая
А что же все-таки делают здесь те, кого в дни войны принято называть «гражданскими людьми» или «мирным населением»?
Я - в правлении совхоза «Красный Октябрь», Мгинского района, Ленмолокотреста НКСХ РСФСР.
Зашел к директору молокотреста, пожилому коммунисту Федору Михайловичу Овчинникову, в отдельный, стоящий на отшибе домик. Озабоченный своими делами, заросший желтоватой щетинкой, директор сутулясь сидит за грубо сбитым столом в жарком ватнике. А перед ним, в крашенной луком кофте из мешковины, опершись худыми узловатыми руками на край стола, стоит рыжеволосая, тощая женщина лет сорока, что-то настойчиво и голосисто от него требуя.
Увидев меня, она умолкает, отодвигается от стола, но не уходит.
Ты постой, постой, Евдокия Егоровна! - кидает ей Овчинников. - Отвечу человеку, а с тобой у меня разговор долгий!.. Так вот, товарищ военный корреспондент, время терять не будем, совхоз наш, значит, был зоной пустыни в результате девятнадцатидневного пребывания немцев… С тридцатого ноября по восемнадцатое декабря они тут владычествовали… Ни одного метра жилья; разбитые производственные постройки и поля, усеянные минами, трупами, железом. Оставшихся здесь рабочих и главным образом их семьи (было семьдесят два человека) немцы собрали в одну комнату, и дом загорелся. Восемнадцать человек сгорело, одиннадцать искалечено, у остальных тяжелое моральное потрясение… Да вот она тут при немцах была, все пережила!
Была, была, - на высокой ноте сразу взяла в голос рыжеволосая женщина. - Ребеночек маленький замерз, Анатолий, восьми месяцев! - Женщина вдруг расплакалась. - Наши отступали, директор совхоза свою семью отвез на лошади… «А как мы?» - «Машина придет!» Мы и остались. Которых ранили, которые сгорели. Снаряды рвались, а мы - в домах. Побежали в землянку, ждали машин. Налетел немец, ох, тошнехонько, закрылись, а он - махает к дому. Там все - на крючок… Утром выскочила я, - вижу, там немец в халате белом, с биноклем. Кричу: «Где ребеночек?» Он по-русски: «Там, в доме!» Побежала, - ребеночек один в пустой комнате, он уже замерз, часа три, как пришли они, помер ночью.
Из землянки немец всех выгнал в дома по ту сторону речки, - два дома большие были. Хлеб сгорел, - выскочишь под снарядами, принесешь… Голодовали, жмыхи попросишь, турнепса мороженого пососешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179