И как по заказу в памяти всплывала сцена в библиотеке…
Если так дальше пойдет, у Маришки появится целый набор: «сцена на дороге», «сцена в библиотеке», еще была «сцена у родника»… Господи помилуй, услышишь такое и можно предполагать все что угодно.
В общем, «что угодно» там и творилось. Но это было настоящее волшебство.
И не в том даже дело, что от прикосновений Орнольфа на ветках яблони один за другим пробуждались и раскрывали лепестки бело-розовые цветки. Это было чудо, конечно, наверняка, потому что чары Орнольфа не спорили с природой. Но… куда большим чудом было то, как смотрел на это Альгирдас. Как он улыбался. И как рассмеялся, когда Орнольф осыпал его целым облаком невесомых цветков. Белые цветы в черных волосах – это было так… Так, словно Альгирдас – бог. Казалось, невозможно сделать его красивее, чем есть, но Орнольф сделал. И это тоже было чудом. А потом он поцеловал каждый цветок, и в волосах Альгирдаса как будто засветились звезды.
Маришка смотрела на них из окна, – знала, что ее не видно, знала, что нехорошо подглядывать, – но не смотреть все равно не могла. И у нее сердце щемило. Так они были красивы, что сердце щемило. От красоты и еще от непонятной жалости, или сожаления. Хотя кого она жалела и о чем сожалела, Маришка не знала.
Подумаешь, невидаль – два красивых, влюбленных парня! Ну и что, что влюбленных друг в друга? Разве возможно увидеть Альгирдаса и не полюбить его? Разве есть на свете хоть одна женщина, которая сможет сравниться с ним? Давно ли Маришка сама была влюблена в него? Если бы не Олег, – ее неправильный ангел, чья любовь убивает, – она сейчас, наверное, страдала бы от ревности и мучительно завидовала Орнольфу.
Которому можно… все.
Господи, да о чем она только думает? Учиться надо. Курсовую дописывать. В заклинаниях тренироваться. Но вот нет же, думалось и думалось, и все не о том.
Тесно ему здесь! Ничего себе запросы!
* * *
Тесно…
Он был бы рад не думать об этом и не мог. Не хотел говорить, но становилось невмоготу и вырывалось против воли:
– Здесь так тесно, Орнольф… так мало места…
И Орнольф терпеливо, снова и снова повторял то, что и так было ясно: нельзя строить дом просторней, потому что тогда его невозможно будет спрятать от смертных. И извинялся. Снова и снова. Как будто он не сделал все, что можно. Как будто он был в чем-то виноват.
Орнольф мог бы не говорить ничего, уж во всяком случае не по десять раз на дню, но от его слов становилось легче, как будто повторение очевидного каким-то образом меняло реальность.
Ненадолго.
Потом все начиналось снова.
Тесно, плохо, холодно, страшно, тесно…
Это Волк – падший ангел, змеиный сын – метался в поисках выхода, заживо погребенный в жилище, которое вот-вот должно было стать склепом. Ему предстояло умереть. Маринка зря спасала своего создателя. Или не зря? Или так и должно было быть: они спасли Волка, и они же погубили его, и очень скоро случится то, чего с равным нетерпением ожидали Змей и Альгирдас. Спасаясь от смерти, Волк уйдет за пределы мира, и оттуда его можно будет забрать. Забрать. Отдать Змею – выполнить свою часть сделки…
А дальше?
Не важно, что дальше. Не сейчас. Сейчас – теснота и тьма, мерзкий, как трупные черви страх, и очень хочется оборвать паутину, инстинкты подсказывают оборвать паутину, потому что слишком тесной стала связь между Пауком и мечущимся в клетке зверем. Тесной и опасной. Для зверя не составит труда сожрать Паука и самому стать Пауком, он уже делает это, уже начал теснить паучью душу, просто пока не понимает, что происходит.
Надо оборвать паутину…
Нельзя ее обрывать.
Большой удачей было то, что к Волку удалось перебросить эту, одну-единственную нить. Второго такого случая не представится. А счет пошел уже на дни, если не на часы, и Паук обязательно должен видеть, куда именно уйдет сын Змея, куда потянется ниточка… скорей бы уже! Ведь невозможно выдерживать этот страх, и, боги, как мало места здесь… там, на том конце нити… Орнольф, да когда же тебе надоест? Когда ты велишь заткнуться и больше не мучить тебя?
В поисках свободы, в неведомой ранее жажде видеть небо, – всегда видеть небо, дышать им, пить сухой холод, – Альгирдас сбежал из дома. Он почти весь день носился по окрестным дорогам на своем «сузуки», и ледяной ветер пробирал до костей, а сердце начало биться, и, замерзая, Альгирдас показался себе живым. А холод, вот этот холод ранней весны, пахнущий морем и небом, почему-то небом, почти согревал, в сравнении с холодом волчьей клетки. Где на самом деле, – и это Альгирдас знал точно, – стояла мертвая духота.
Скорей бы уже! Сделайте что-нибудь, смертные! Убейте Волка, не заставляйте его ждать так долго!
А Орнольф вновь сотворил чудо, специальное чудо для Паука. Светлое, красивое и доброе, как все, что делает рыжий. И стало легко.
Яблоневые цветы с розовыми прожилками на лепестках.
Запах, как дома, в саду Поместья. Тамошние яблони еще помнят наставника Сина…
Альгирдас вспомнил и увидел, что ему всегда нравились эти места. Сопки, заросшие лесом, скалы и болота, и серое море, звуки, запахи, краски – все было таким же, как столетия назад. И дом был большим, просторным и светлым, как он любил, чтобы солнце сквозь окна – насквозь, и можно пальцами коснуться золотых, прозрачных солнечных полотен, а полы и стены деревянные и пахнут деревом, и так приятны на ощупь, потому что живые. Много места, много света, много тепла.
Он не сразу понял, что Волк сбежал, вырвался из клетки в небо. Живой, даже почти не поврежденный, очень голодный, но настолько счастливый, что голода не чувствовал. Волк все еще пребывал в своем мире. Он в очередной раз избежал смерти. И он поделился с Пауком своим беспредельным счастьем так же щедро, как делился страхом и отчаяньем.
Ему тоже не место было среди смертных. И у него не было Орнольфа.
Защищать Волка от людей было некому.
А Малышка за полтора дня не успела приспособиться к местному времени. Жила вне дня и ночи – засыпала и просыпалась на свое усмотрение. Она, впрочем, в отличие от Паука, от восходов и закатов не зависела, так что могла просто не обращать внимания на движение солнца. Как бы там ни было, Альгирдас был совсем не против того, что девчонка составила ему компанию в библиотеке, после того как Орнольф отправился спать.
Он растянулся на диване, выбрав книжку. Она уселась за компьютер. Сказала, что будет учиться, но, уж на что Альгирдас не знал людей, однако в это поверил слабо.
Подумалось, что вот и завелся у них с рыжим кто-то, кроме домашних духов. Человечек, который не раздражает, не злит и даже забавляет иногда. Еще полгода назад представить себе не мог, что сможет делить кров со смертной. Привыкнув к фейри, очень тяжело выносить общество людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187
Если так дальше пойдет, у Маришки появится целый набор: «сцена на дороге», «сцена в библиотеке», еще была «сцена у родника»… Господи помилуй, услышишь такое и можно предполагать все что угодно.
В общем, «что угодно» там и творилось. Но это было настоящее волшебство.
И не в том даже дело, что от прикосновений Орнольфа на ветках яблони один за другим пробуждались и раскрывали лепестки бело-розовые цветки. Это было чудо, конечно, наверняка, потому что чары Орнольфа не спорили с природой. Но… куда большим чудом было то, как смотрел на это Альгирдас. Как он улыбался. И как рассмеялся, когда Орнольф осыпал его целым облаком невесомых цветков. Белые цветы в черных волосах – это было так… Так, словно Альгирдас – бог. Казалось, невозможно сделать его красивее, чем есть, но Орнольф сделал. И это тоже было чудом. А потом он поцеловал каждый цветок, и в волосах Альгирдаса как будто засветились звезды.
Маришка смотрела на них из окна, – знала, что ее не видно, знала, что нехорошо подглядывать, – но не смотреть все равно не могла. И у нее сердце щемило. Так они были красивы, что сердце щемило. От красоты и еще от непонятной жалости, или сожаления. Хотя кого она жалела и о чем сожалела, Маришка не знала.
Подумаешь, невидаль – два красивых, влюбленных парня! Ну и что, что влюбленных друг в друга? Разве возможно увидеть Альгирдаса и не полюбить его? Разве есть на свете хоть одна женщина, которая сможет сравниться с ним? Давно ли Маришка сама была влюблена в него? Если бы не Олег, – ее неправильный ангел, чья любовь убивает, – она сейчас, наверное, страдала бы от ревности и мучительно завидовала Орнольфу.
Которому можно… все.
Господи, да о чем она только думает? Учиться надо. Курсовую дописывать. В заклинаниях тренироваться. Но вот нет же, думалось и думалось, и все не о том.
Тесно ему здесь! Ничего себе запросы!
* * *
Тесно…
Он был бы рад не думать об этом и не мог. Не хотел говорить, но становилось невмоготу и вырывалось против воли:
– Здесь так тесно, Орнольф… так мало места…
И Орнольф терпеливо, снова и снова повторял то, что и так было ясно: нельзя строить дом просторней, потому что тогда его невозможно будет спрятать от смертных. И извинялся. Снова и снова. Как будто он не сделал все, что можно. Как будто он был в чем-то виноват.
Орнольф мог бы не говорить ничего, уж во всяком случае не по десять раз на дню, но от его слов становилось легче, как будто повторение очевидного каким-то образом меняло реальность.
Ненадолго.
Потом все начиналось снова.
Тесно, плохо, холодно, страшно, тесно…
Это Волк – падший ангел, змеиный сын – метался в поисках выхода, заживо погребенный в жилище, которое вот-вот должно было стать склепом. Ему предстояло умереть. Маринка зря спасала своего создателя. Или не зря? Или так и должно было быть: они спасли Волка, и они же погубили его, и очень скоро случится то, чего с равным нетерпением ожидали Змей и Альгирдас. Спасаясь от смерти, Волк уйдет за пределы мира, и оттуда его можно будет забрать. Забрать. Отдать Змею – выполнить свою часть сделки…
А дальше?
Не важно, что дальше. Не сейчас. Сейчас – теснота и тьма, мерзкий, как трупные черви страх, и очень хочется оборвать паутину, инстинкты подсказывают оборвать паутину, потому что слишком тесной стала связь между Пауком и мечущимся в клетке зверем. Тесной и опасной. Для зверя не составит труда сожрать Паука и самому стать Пауком, он уже делает это, уже начал теснить паучью душу, просто пока не понимает, что происходит.
Надо оборвать паутину…
Нельзя ее обрывать.
Большой удачей было то, что к Волку удалось перебросить эту, одну-единственную нить. Второго такого случая не представится. А счет пошел уже на дни, если не на часы, и Паук обязательно должен видеть, куда именно уйдет сын Змея, куда потянется ниточка… скорей бы уже! Ведь невозможно выдерживать этот страх, и, боги, как мало места здесь… там, на том конце нити… Орнольф, да когда же тебе надоест? Когда ты велишь заткнуться и больше не мучить тебя?
В поисках свободы, в неведомой ранее жажде видеть небо, – всегда видеть небо, дышать им, пить сухой холод, – Альгирдас сбежал из дома. Он почти весь день носился по окрестным дорогам на своем «сузуки», и ледяной ветер пробирал до костей, а сердце начало биться, и, замерзая, Альгирдас показался себе живым. А холод, вот этот холод ранней весны, пахнущий морем и небом, почему-то небом, почти согревал, в сравнении с холодом волчьей клетки. Где на самом деле, – и это Альгирдас знал точно, – стояла мертвая духота.
Скорей бы уже! Сделайте что-нибудь, смертные! Убейте Волка, не заставляйте его ждать так долго!
А Орнольф вновь сотворил чудо, специальное чудо для Паука. Светлое, красивое и доброе, как все, что делает рыжий. И стало легко.
Яблоневые цветы с розовыми прожилками на лепестках.
Запах, как дома, в саду Поместья. Тамошние яблони еще помнят наставника Сина…
Альгирдас вспомнил и увидел, что ему всегда нравились эти места. Сопки, заросшие лесом, скалы и болота, и серое море, звуки, запахи, краски – все было таким же, как столетия назад. И дом был большим, просторным и светлым, как он любил, чтобы солнце сквозь окна – насквозь, и можно пальцами коснуться золотых, прозрачных солнечных полотен, а полы и стены деревянные и пахнут деревом, и так приятны на ощупь, потому что живые. Много места, много света, много тепла.
Он не сразу понял, что Волк сбежал, вырвался из клетки в небо. Живой, даже почти не поврежденный, очень голодный, но настолько счастливый, что голода не чувствовал. Волк все еще пребывал в своем мире. Он в очередной раз избежал смерти. И он поделился с Пауком своим беспредельным счастьем так же щедро, как делился страхом и отчаяньем.
Ему тоже не место было среди смертных. И у него не было Орнольфа.
Защищать Волка от людей было некому.
А Малышка за полтора дня не успела приспособиться к местному времени. Жила вне дня и ночи – засыпала и просыпалась на свое усмотрение. Она, впрочем, в отличие от Паука, от восходов и закатов не зависела, так что могла просто не обращать внимания на движение солнца. Как бы там ни было, Альгирдас был совсем не против того, что девчонка составила ему компанию в библиотеке, после того как Орнольф отправился спать.
Он растянулся на диване, выбрав книжку. Она уселась за компьютер. Сказала, что будет учиться, но, уж на что Альгирдас не знал людей, однако в это поверил слабо.
Подумалось, что вот и завелся у них с рыжим кто-то, кроме домашних духов. Человечек, который не раздражает, не злит и даже забавляет иногда. Еще полгода назад представить себе не мог, что сможет делить кров со смертной. Привыкнув к фейри, очень тяжело выносить общество людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187