что-то изменилось. И Орнольф, даже не сняв куртку, быстро пошел, почти побежал на третий этаж. А Маришка, может, и позлорадствовала бы по поводу того, как, не озаботившись и предлогом, ее парни заторопились вслед за датчанином, если бы сама всей душой не стремилась туда же.
Увидеть его! Ничего больше не нужно.
Паук, скрестив ноги, сидел на диванчике и сосредоточенно расчесывал волосы. Вдумчивый и серьезный. Он не бывал таким, даже когда беседовал с Орнольфом о каких-нибудь жизненно важных материях. Разве что, когда ногти красил.
Как только они вошли… то есть Орнольф вошел, а парни, те вломились, чуть не отталкивая друг друга, Паук бросил на всех скучающий взгляд, положил гребень и свернул волосы в узел на затылке.
– Привет, – бросил Орнольф.
– Привет, рыжий, – пропел Паук, – здравствуй, Маринка.
Она только кивнула, глядя на него во все глаза. И не она одна смотрела, это уж точно.
Выглядел он… Ну, вот как Дюха с Максом о нем отзывались, так он и выглядел. И одновременно – не так. Совсем не так.
Кожаные штаны, облегающие, как… хм… ну, как могут облегать мягкие кожаные штаны, сшитые точно по мерке? Кожаная жилетка, надетая прямо на голое тело. Черное – на фарфоровой, светящейся белизне. Резкий контраст, подчеркивающий хрупкость точеной фигуры, длинную шею, тонкие ключицы, перечеркнутые серебряными ручейками цепочки с пауком.
Хрустальная статуэтка, рядом с которой страшно даже дышать.
Но вот он встал, неспешно и гибко, так вода течет, так разворачивает кольца большая змея. И перелились мускулы под гладкой кожей. А в темных глазах откровенная, недобрая насмешка.
Темные глаза. У Маришки уже и у самой выработалось что-то вроде рефлекса – заглядывать в глаза Пауку. Какие они? Цвет его радужки менялся без признаков какой-либо системы, но чем светлее она становилась, тем бо'льшие проблемы это означало. Для Паука. И чаще всего – для Орнольфа.
А если глазищи его, как сейчас, такой насыщенной синевы, что кажутся черными, значит, все в порядке. Все хорошо. И если чем и недоволен Альгирдас, так… чем-то, что ему не нравится. Да уж! Никогда не угадаешь, что именно разозлило его высочество на сей раз.
Впрочем, сейчас-то как раз все понятно. Альгирдас ждал Орнольфа. А вломилась толпа придурков, причем двое из них и так-то, по его мнению, лишние, а уж в подобной ситуации…
В какой?
Он ждал Орнольфа. Ждал. Орнольфа. Одетый… или, уж, правильнее будет сказать – раздетый так, что… что места не остается двусмысленностям. Вечер на дворе. Почти ночь. И какого черта они все тут делают?!
– И какого черта они тут делают, рыжий? – спросил Альгирдас прохладно. – Маринка, к тебе это не относится. Хотя, в это время детям пора ложиться спать.
– Зашли на минуту, – ответил Орнольф. Добрый, хороший, замечательный Орнольф, всегда готовый спасти жертв Паука, даже если сам мечтает притопить их поглубже! – Уже уходят.
Сказал, как будто вычеркнул их троих. И пошел к Альгирдасу.
Тот заглянул ему в лицо, в беспросветной синеве взгляда мелькнуло что-то кошачье, и закрыл глаза, когда Орнольф обнял его за талию, мягко притянув к себе.
– Давно ты вернулся?
– Уже устал ждать.
– Нашел что-нибудь?
– Что-нибудь, любовь моя. Нечто, что тебе понравится.
Их поцелуй, мимолетный как тень от падающего листа, мог растопить ледяную глыбу. Столько тепла в коротком прикосновении губ. Как же они любят друг друга!
– Вы долго будете пялиться? – буркнула Маришка, ткнув Дюху в бок. – Неясно что ли – не до нас сейчас.
Закрывая дверь, она думала, что если Дюха или Макс скажут что-нибудь, какую-нибудь мерзость, она убьет обоих.
Они не сказали. Ничего. И Маришка их не убила.
Макс заглянул к ней, когда она просматривала почту.
– Ты прикинь, они уехали! Куда-то на юг, вдоль берега. Представляю себе! – он прикурил две сигареты, одну протянул Маришке. – Я телефон в машине забыл, а он же с маячком. Как думаешь, Орнольф, когда его найдет, не подумает, будто мы шпионим?
– Кино обсмотрелся, – буркнула Маришка. – Орнольф не дурак и не параноик. Долго бы вы тут прожили, если б шпионили?
– Не знаю даже, – лейтенант Адасов вздохнул, печально глядя на струйку дыма, – Чавдарова, вот ты же маг, да? Ты скажи, это какое-то воздействие? Приворот? Что с этим делать?
– С чем, Макс?
Все она поняла. И так отчетливо вспомнила то, что они успели увидеть в гостиной, что аж зажмурилась, стараясь прогнать воспоминания.
…Большая загорелая рука на девически тонкой талии обнимает с осторожной нежностью. Пальцы пробегают по пояснице, и их ласковое прикосновение заставляет Альгирдаса податься вперед, прижаться к Орнольфу бедрами, гибко прогнуться, подняв лицо для поцелуя.
– С чем? – переспросила Маришка еще раз, мучительно краснея.
– С этим. Это же ненормально. Я эти два дня ни о чем больше думать не мог, и Дюха тоже. Блин, Маришка, они ведь не желают нам зла, я знаю, я же эмпат, но как так получается, что все хуже и хуже? Мне сны снятся, – он помолчал, – так не должно быть.
– Максик, – Маришка глубоко затянулась, – нет никакого приворота, никаких заклинаний. Все у тебя в голове, но это нормально. Честное слово, нормально. Хочешь, я сделаю так, чтобы тебе ничего не снилось?
– Хочу, – печально сказал Макс.
– Тогда иди спать. Больше никаких снов, обещаю.
– Спокойной ночи, – Макс погасил в пепельнице сигарету, пошел к дверям и уже на пороге остановился: – Ты уверена, что это нормально?
– Уверена, – улыбнулась Маришка.
Дверь за Максом закрылась. Мягко щелкнул автоматический замок.
Забыв о почте, Маришка бессмысленно смотрела в монитор, машинально выпевая заклятие спокойного сна. Для Макса и, на всякий случай, для Дюхи. Командир ведь не придет и не попросит. О таком – точно не попросит.
Заклятие было несложным. И думалось Маришке не о чарах. А если о чарах, то совсем не о тех.
Они ничего не стыдятся. Им нечего стыдиться. И Маришка знала: расскажи она Орнольфу о том… о том, что говорят о них, он даже не рассердится. Он, может быть, удивится, потому что наверняка они с Пауком даже представить не могут, что кто-то посмеет мешать с грязью их любовь. Потому что это невозможно – грязь невозможна там, где сердце плачет от хрустальной чистоты и нежности. Орнольф не рассердится, он удивится, он засмеется, он скажет: «Что нам за дело до них? Что нам за дело до всего мира? Ведь мы – это мы».
Орнольф скажет это другими словами, но именно так. И будет прав. Однако как объяснить это Максу? Как объяснить командиру? Как… что сказать тем ипээсовцам, которые на свое счастье или беду видели Паука в Прибрежном? Видели его с Орнольфом, а сейчас пачкали слухами и пересудами, грязными словами, еще более грязными мыслями. Им не нужно ничего говорить, объяснять бесполезно, да и не знает она, как это объяснить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187