Их оказалось четырнадцать человек – не слишком много, но больше того, на что мы рассчитывали. Возраст от пяти до четырнадцати. Лилиас тут же решила, что я возьму шестерых самых маленьких, не старше семи лет; себе она отобрала детей постарше. Я со своими учениками разместилась в одном конце большой классной комнаты, она – в другом.
Начав заниматься с детьми, я испытала странные чувства. Малыши смотрели на меня с любопытством, я чувствовала себя будто на серьезном испытании и мечтала только об одном – выдержать его. Пришлось стараться изо всех сил, а начала я с алфавита и разучивания детских стишков.
Когда дети разошлись по домам, мы с Лилиас приготовили себе поесть и сели в нашей крохотной кухне обсудить свой первый школьный день. Лилиас попала в свою стихию, я чувствовала себя менее уверенно. Я напомнила подруге, что учить – это ее призвание. Мои учительские таланты еще предстояло проверить.
– У тебя получится, – уверяла Лилиас. – Не забывай, что нельзя терять терпение. Не позволяй детям заметить свое раздражение. Если позволишь себе расслабиться, то проиграешь сражение – а в классе ты ведешь именно сражение. Они наблюдают за тобой так же пристально, как ты за ними. Не следует проявлять властность сверх меры. Будь доброй и терпеливой. Но не позволяй им усомниться в том, что только тебе принадлежит в классе первое слово.
– Попытаюсь все это запомнить. Я всегда стараюсь придерживаться правил… если это в моих силах.
Всю первую неделю я почти ни о чем не думала, кроме работы. Дни летели один за другим. Распорядок установился довольно жесткий. С утра уроки. Дети приходили к девяти и уходили в двенадцать. Затем мы готовили себе что-нибудь на скорую руку, быстро съедали, а в два часа дети возвращались в школу и оставались в ней до четырех часов.
О нас в городе узнали, и лавочники проявляли к нам подчеркнутую любезность. У нас создалось впечатление, что горожане довольны возобновлением школьных занятий.
Из всех детей моего класса меня больше других заинтересовала одна девочка. Не давало покоя печальное выражение ее личика. Девочке было пять лет, и звали ее Анной Шрайнер. Мать приводила ее в школу каждое утро и забирала в назначенное время в середине и в конце занятий вместе с другими родителями младших детей. Анна была спокойным ребенком и почти не улыбалась; на мои вопросы отвечала односложно. Мать девочки ничем особенным не выделялась – молодая миловидная женщина со светлыми волосами, голубыми глазами и довольно пухленькая. Мне подумалось, что Анна переживает в себе нечто такое, чего не может выкинуть из головы.
В один из дней дети воспроизводили буквы, которые я написала на доске; это занятие так поглотило их, что не было слышно ни единого постороннего звука – только поскрипывали грифели.
– Что это у тебя – О или Q? У буквы О нет маленького хвостика внизу, правда? А у тебя петелька на букве Р опустилась чересчур низко. Видишь?
Затем я подошла к Анне. Она трудилась старательно, и все буквы выходили у нее идеальными. Я села рядом с нею.
– Очень хорошо, – сказала я.
Она не улыбнулась и продолжала вырисовывать буквы.
– У тебя все в порядке, Анна?
Она кивнула.
– Тебе нравится школа?
Она снова кивнула.
– Ты счастлива здесь?
Опять кивок – и ничего больше.
Она продолжала беспокоить меня. Поведение ее казалось мне неестественным, девочка слишком отличалась от других детей.
Я посмотрела, как Анна держится с матерью. Детское личико не озарялось радостью, когда появлялась мать. Девочка просто подбегала к ней, брал ее за руку, и они уходили.
Я поделилась своими наблюдениями с Лилиас.
– Дети бывают разными, – сказала она. – А эта девочка – очень серьезный ребенок.
– Ее мама – та хорошенькая молодая женщина, которую ты наверняка видела. Интересно, Анна ее единственный ребенок?
– Вероятно, об этом знает Джон Дейл. Спроси его, когда увидишь.
Я не сомневалась, что это произойдет очень скоро. Он наведывался в школу довольно часто. С собой он то и дело приносил вина и какой-нибудь еды, как в день нашего приезда, и мы устраивали что-то наподобие складчины, которую он называл «пикником».
В ответ на мой вопрос об Анне Шрайнер он сказал:
– Несчастный ребенок. Я могу ее понять, ведь она живет в постоянном страхе. Она, вероятно, боится, что стоит ей, к примеру, опоздать на пять минут в школу, как окажется перед распахнутыми настежь вратами ада.
– Мать ее выглядит довольно живой особой.
– Грета – да, живая. Была… когда-то. Не понимаю, почему она вышла за старого Шрайнера. Хотя если верить слухам…
– Слухам? – воскликнула я.
– Они весьма скандального свойства.
– Мистер Дейл, – обратилась к нему Лилиас, – нам тем легче учить детей, чем больше мы о них знаем.
– Хорошо, я расскажу вам, что знаю. Пит Шрайнер – довольно мрачная личность. Фанатичный кальвинист. В городе его мало кто любит. Вообще говоря, буры склонны к пуританству. Но он своей истовостью превосходит всех. Могу представить его на Великом фургонном пути – труженик, несгибаемо честен и… благочестив, так он сам о себе говорит. Очень печально, когда человек его добродетелей истолковывает веру таким образом, что сеет несчастье вокруг себя. Для таких, как он, все люди погрязли в грехе. Мне кажется сам он отвел себе роль охранителя.
– Он и есть отец маленькой Анны? – спросила я.
– Как будто, хотя говорят, что это не так.
– Что вы имеете в виду?
– Шрайнер не меньше чем на двадцать лет старше Греты, матери девочки. Когда-то она была хорошенькой и немного взбалмошной девушкой. Семья держала ее в строгости, и, возможно, это ее даже подстегивало вести себя вызывающе. Но суть дела в том, что ее родные очень дружили со Шрайнером. Он мирской проповедник в церкви, которую они посещают. Так или иначе, но Грета вышла за него, попав, видимо, в щекотливое положение; я в этом не уверен, но просто не вижу другого объяснения ее поступка.
– Значит, Шрайнер не является отцом Анны…
– Он называет себя се отцом. Об этом сделаны необходимые записи. И девочку зовут Анна Шрайнер. Но Шрайнер женился на Грете как-то уж чересчур поспешно. Никто не думал, что он вообще когда-либо женится, тем более на такой молоденькой девушке. Пересудов было много. Однако свадьба состоялась. Невеста – девица весьма свободного поведения, жених – неистовый проповедник да к тому же много старше ее. Обсуждали этот брак не меньше, чем случай, когда Бен Карри нашел голубой алмаз и сразу стал миллионером. Но это случилось больше пяти лет назад. Люди уже забыли.
– Значит, бедный ребенок живет с легкомысленной матерью и религиозным фанатиком, который может быть, а может и не быть отцом девочки?
– Несчастная малышка. Не думаю, что жизнь ее радует.
– Кое в чем я смогу ей помочь, – сказала я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
Начав заниматься с детьми, я испытала странные чувства. Малыши смотрели на меня с любопытством, я чувствовала себя будто на серьезном испытании и мечтала только об одном – выдержать его. Пришлось стараться изо всех сил, а начала я с алфавита и разучивания детских стишков.
Когда дети разошлись по домам, мы с Лилиас приготовили себе поесть и сели в нашей крохотной кухне обсудить свой первый школьный день. Лилиас попала в свою стихию, я чувствовала себя менее уверенно. Я напомнила подруге, что учить – это ее призвание. Мои учительские таланты еще предстояло проверить.
– У тебя получится, – уверяла Лилиас. – Не забывай, что нельзя терять терпение. Не позволяй детям заметить свое раздражение. Если позволишь себе расслабиться, то проиграешь сражение – а в классе ты ведешь именно сражение. Они наблюдают за тобой так же пристально, как ты за ними. Не следует проявлять властность сверх меры. Будь доброй и терпеливой. Но не позволяй им усомниться в том, что только тебе принадлежит в классе первое слово.
– Попытаюсь все это запомнить. Я всегда стараюсь придерживаться правил… если это в моих силах.
Всю первую неделю я почти ни о чем не думала, кроме работы. Дни летели один за другим. Распорядок установился довольно жесткий. С утра уроки. Дети приходили к девяти и уходили в двенадцать. Затем мы готовили себе что-нибудь на скорую руку, быстро съедали, а в два часа дети возвращались в школу и оставались в ней до четырех часов.
О нас в городе узнали, и лавочники проявляли к нам подчеркнутую любезность. У нас создалось впечатление, что горожане довольны возобновлением школьных занятий.
Из всех детей моего класса меня больше других заинтересовала одна девочка. Не давало покоя печальное выражение ее личика. Девочке было пять лет, и звали ее Анной Шрайнер. Мать приводила ее в школу каждое утро и забирала в назначенное время в середине и в конце занятий вместе с другими родителями младших детей. Анна была спокойным ребенком и почти не улыбалась; на мои вопросы отвечала односложно. Мать девочки ничем особенным не выделялась – молодая миловидная женщина со светлыми волосами, голубыми глазами и довольно пухленькая. Мне подумалось, что Анна переживает в себе нечто такое, чего не может выкинуть из головы.
В один из дней дети воспроизводили буквы, которые я написала на доске; это занятие так поглотило их, что не было слышно ни единого постороннего звука – только поскрипывали грифели.
– Что это у тебя – О или Q? У буквы О нет маленького хвостика внизу, правда? А у тебя петелька на букве Р опустилась чересчур низко. Видишь?
Затем я подошла к Анне. Она трудилась старательно, и все буквы выходили у нее идеальными. Я села рядом с нею.
– Очень хорошо, – сказала я.
Она не улыбнулась и продолжала вырисовывать буквы.
– У тебя все в порядке, Анна?
Она кивнула.
– Тебе нравится школа?
Она снова кивнула.
– Ты счастлива здесь?
Опять кивок – и ничего больше.
Она продолжала беспокоить меня. Поведение ее казалось мне неестественным, девочка слишком отличалась от других детей.
Я посмотрела, как Анна держится с матерью. Детское личико не озарялось радостью, когда появлялась мать. Девочка просто подбегала к ней, брал ее за руку, и они уходили.
Я поделилась своими наблюдениями с Лилиас.
– Дети бывают разными, – сказала она. – А эта девочка – очень серьезный ребенок.
– Ее мама – та хорошенькая молодая женщина, которую ты наверняка видела. Интересно, Анна ее единственный ребенок?
– Вероятно, об этом знает Джон Дейл. Спроси его, когда увидишь.
Я не сомневалась, что это произойдет очень скоро. Он наведывался в школу довольно часто. С собой он то и дело приносил вина и какой-нибудь еды, как в день нашего приезда, и мы устраивали что-то наподобие складчины, которую он называл «пикником».
В ответ на мой вопрос об Анне Шрайнер он сказал:
– Несчастный ребенок. Я могу ее понять, ведь она живет в постоянном страхе. Она, вероятно, боится, что стоит ей, к примеру, опоздать на пять минут в школу, как окажется перед распахнутыми настежь вратами ада.
– Мать ее выглядит довольно живой особой.
– Грета – да, живая. Была… когда-то. Не понимаю, почему она вышла за старого Шрайнера. Хотя если верить слухам…
– Слухам? – воскликнула я.
– Они весьма скандального свойства.
– Мистер Дейл, – обратилась к нему Лилиас, – нам тем легче учить детей, чем больше мы о них знаем.
– Хорошо, я расскажу вам, что знаю. Пит Шрайнер – довольно мрачная личность. Фанатичный кальвинист. В городе его мало кто любит. Вообще говоря, буры склонны к пуританству. Но он своей истовостью превосходит всех. Могу представить его на Великом фургонном пути – труженик, несгибаемо честен и… благочестив, так он сам о себе говорит. Очень печально, когда человек его добродетелей истолковывает веру таким образом, что сеет несчастье вокруг себя. Для таких, как он, все люди погрязли в грехе. Мне кажется сам он отвел себе роль охранителя.
– Он и есть отец маленькой Анны? – спросила я.
– Как будто, хотя говорят, что это не так.
– Что вы имеете в виду?
– Шрайнер не меньше чем на двадцать лет старше Греты, матери девочки. Когда-то она была хорошенькой и немного взбалмошной девушкой. Семья держала ее в строгости, и, возможно, это ее даже подстегивало вести себя вызывающе. Но суть дела в том, что ее родные очень дружили со Шрайнером. Он мирской проповедник в церкви, которую они посещают. Так или иначе, но Грета вышла за него, попав, видимо, в щекотливое положение; я в этом не уверен, но просто не вижу другого объяснения ее поступка.
– Значит, Шрайнер не является отцом Анны…
– Он называет себя се отцом. Об этом сделаны необходимые записи. И девочку зовут Анна Шрайнер. Но Шрайнер женился на Грете как-то уж чересчур поспешно. Никто не думал, что он вообще когда-либо женится, тем более на такой молоденькой девушке. Пересудов было много. Однако свадьба состоялась. Невеста – девица весьма свободного поведения, жених – неистовый проповедник да к тому же много старше ее. Обсуждали этот брак не меньше, чем случай, когда Бен Карри нашел голубой алмаз и сразу стал миллионером. Но это случилось больше пяти лет назад. Люди уже забыли.
– Значит, бедный ребенок живет с легкомысленной матерью и религиозным фанатиком, который может быть, а может и не быть отцом девочки?
– Несчастная малышка. Не думаю, что жизнь ее радует.
– Кое в чем я смогу ей помочь, – сказала я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100