Вспомните, тов. Ксандров, нашу беседу в конце ноября вечером, возбужденную мною по поводу моего прошлого. Я вам тогда сказал: «Если вы хотите знать побуждения, которыми я руководствуюсь, отдаваясь работе всецело, поговоримте специально». Многое из того, что теперь пишу, я и тогда вам сказал бы, но беседа наша не состоялась. Повторяю, я глубоко раскаиваюсь в бывшем моем заблуждении к Советской власти и сознаю свою вину. Насколько мог, старался четырехмесячной работой не за страх, а за совесть загладить свою вину. Правдивость настоящего моего заявления и готовность искупить сделанное мною зло готов доказать чем нужно. Первым доказательством этой готовности служить – показание мое, ничего не утаившее, но я готов, если признано будет необходимым, идти на какую угодно работу, подчиниться всяким условиям, лишь бы работать и быть полезным республике. Тот День, когда тов. Эйдук и Ксандров пожмут мне руку и скажут, что верят и возвращают доверие, будет для меня днем счастливым; сознание, что эти товарищи могут себя считать обманутыми мною, невыносимо.
Я приложу все усилия и все свое уменье, чтобы оправдать доверие, когда бы оно ни было оказано мне. Людей же, которым не терять ни поместий, ни капиталов и заводов, призываю подумать над тем, что здесь написано. Пусть бросают предрассудки, пусть поборют они чувство обиды, если таковая случайно нанесена была им революцией, и обратятся в честных товарищей, преданных власти трудящихся.
15 февраля 1920 г. Москва. Н. Виноградский
III
Стараясь припомнить всякие подробности, касающиеся известных мне политических и общественных деятелей Москвы за время 1918–1919 годов, показываю нижеследующее:
1) В состав правой группы Кисловского входил летом 1918 года Морозов, вице-губернатор, живший в Никольском переулке, по левой стороне (от Арбата), в белом одноэтажном особняке (почти против Котляревского), видел его я раза два-три у Леонтьева и после августа 1918 года не встречался.
2) В числе лиц, входивших в состав «Совета общественных деятелей» и посещавших его заседания, были еще Николай Николаевич Лоскутов и профессор-философ Бердяев (Николай Иванович или обратно). Лоскутов, кроме того, входил в земско-городское объединение. Кто еще входил туда персонально – не знаю, но слышал, что бывшие деятели городской думы, избранной при Временном правительстве, занимались они разработкой вопроса о формах, в которых должны быть восстановлены земства и думы в случае падения Советской власти, местными финансами.
3) В мае или июне я, выходя от С. М. Леонтьева, встретился раза два с Сергеем Евгеньевичем Трубецким; я встречался с ним ранее у его тетки Марии Юрьевны Авиновой за обедом или завтраком и, будучи чрезвычайно поражен видеть его у Леонтьева, спросил последнего: «Что у вас делает Трубецкой?» Леонтьев ответил, что приходил по делам, и мельком упомянул, что он входит в «Национальный центр». Затем я Трубецкого не видел до осени, когда меня вызвал к себе в кабинет профессор Классен (член коллегии Главтопа) и спросил, не найдется ли у меня место в отделе. Так как у меня было только место ответственное, требовавшее длительной сверхурочной работы, Трубецкой сказал, что это ему не подходит. После этого я Трубецкого не встречал, и лишь накануне ареста моего он пришел ко мне в Главтоп, сказав, что устроился уполномоченным по закупке лошадей для советских учреждений Москвы и спросил, не нужны ли Главтопу лошади. Нам лошадей не нужно было, так как мы имеем лошадей из Главлескома, а вспомнив, что накануне или за день тов. Эйдук говорил тов. Лихачеву, что ему нужно 70 лошадей, тут же позвонил заведующему хозчастью Центропленбежа Мартову. Так как Мартов мне сказал, что им лошади очень нужны, я сказал, что есть предложение от безусловно честного человека, и сказал, что пришлю его с запиской или заеду, а Трубецкому сказал, что через день собираюсь быть вообще в Центропленбеже у А. А. Благовещенского, могу его захватить. На мой вопрос, как же его известить, он сказал: «Я буду у М. Ю. Авиновой в 11.30–12 часов дня». Уходя, он бросил мне вопрос: «А вы не знаете, Гершельман приехал?» Я был поражен этим, и, так как вообще эта история с Гершельманом меня тяготила, я ответил: «Право не знаю, я его не видал».
4) В числе лиц, которые бывали в «Совете общественных деятелей» с января по май – июнь 1918 года, припоминаю Виктора Николаевича Челищева (бывшего мирового судью и старшего председателя Московской судебной палаты) и Ивана Ивановича Шеймана (бывшего мирового судью, служащего в Плодовощи). Они написали для «Совета» записку о судебной реформе, то есть о восстановлении деятельности старых судов. Шейман с июня 1918 года в «Совете» не показывался.
5) Через несколько дней после того, как Леонтьев в сентябре 1919 года пришел ко мне и сказал, что, не успев заручиться моим разрешением, дал мой адрес здесь Гершельману, пришел ко мне в Главтоп некто Николай Семенович Пучков, которого я мельком знал по службе в Центропленбеже (помощник делопроизводителя) и который еще при мне ушел оттуда, кажется, в управление санитарных поездов. Если я это учреждение назвал неточно, его можно проверить в статистическо-справочном отделе Центропленбежа и у бывших сослуживцев Пучкова – М. Н. Троицкого и Чебышева, или Ключарева, которые, безусловно, знают, куда он перешел. Равным образом, адрес Пучкова можно установить в Центропленбеже по его личной карточке. Видя в коридоре толчею посетителей, Пучков просил принять его на минуту и, нагнувшись, шепнул: «Если придет Гершельман и скажет слово «транспорт», пришлите его ко мне, мой адрес всегда можете узнать на Поварской, 17» (дом, где помещался тогда статистическо-справочный отдел Центропленбежа и, как сокращенно называли, отдел, даже после переезда на Калашный переулок, 12, где он помещается сейчас).
6) В мае 1919 года ко мне позвонил Д. М. Щепкин и сказал, что в Москву приехал мой бывший начальник по главному управлению по делам местного хозяйства – Николай Николаевич, который будет рад меня видеть, и если я хочу его повидать, то он – это Анциферов – будет у Щепкина тогда-то (через день-два). Когда я пришел, то застал между ними политическую беседу: Анциферов говорил, что в Рязани, где он служил в кооперации, была организация, проваленная (расстрел Бергштрессера), что центр, то есть Москва, не поддерживает провинцию, не имеет с ней связи и что над этим нужно подумать. Щепкин отвечал, что на это нет ни денег, ни времени, ни людей. Во время беседы пришел Леонтьев. Через полчаса мы разошлись, и, выходя вместе, Анциферов просил повидаться; я обещал зайти к нему на следующий день. Он остановился в общежитии Рязанского кооперативного объединения (в Георгиевском переулке, между Мясницкой и Маросейкой).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174