Хотя я всегда останусь в душе Товиети, но думаю, что теперь это не для меня.
– Это истинное счастье для меня, – ответил я. – Мне трудновато представить себе, как я буду разговаривать с гостями: извините, но моя супруга немного задерживается, потому что ей необходимо задушить пару местных торговцев, которые заламывают совершенно несуразные цены, но она непременно придет, а вы пока что выпейте еще чаю.
– А каким будет наш дом? – спросила она.
– Не знаю, – сказал я и, наклонившись, сорвал на ходу с куста алый цветок и преподнес ей. – Я даже не знаю, хочу ли я вернуться в Симабу, хотя и ору на всех углах о том, что мечтаю о радостях жизни сельского помещика.
– И все же ты… мы… будем жить вдали от главных событий?
– Как бы не так, – ни секунды не задумываясь, ответил я. – Слишком уж крепко я увяз во всех этих передрягах. Но мы могли бы жить в… нет, пожалуй, неподалеку от города, и ты будешь держать меня в курсе всех дел. Каждый вечер ты ездила бы туда и привозила старику свежие сплетни и рассказы о последних модах.
– Ну уж нет! – воскликнула Симея. – Куда ты, туда и я.
– Знаешь, только что мне пришла в голову одна любопытная мысль, – сказал я. – Видишь ли, я никогда в жизни не думал о деньгах. Или у меня не было ни гроша, зато была армия, или же денег было столько, что я при всем старании не смог бы их потратить до конца жизни. Ну а сейчас. – Я запустил руку в кошелек и выгреб оттуда неполную горсть монет. – Это у меня осталось с… С каких же пор? С тех пор, когда мы ограбили лодку? Вот и все золото, которое у меня есть.
– Вряд ли Нумантия позволит тому, кто сделал для нее столько же, сколько ты, пропасть с голоду.
– Я не очень-то полагаюсь на людскую благодарность и великодушие, особенно после того, как беда забудется. Слишком много мне приходилось видеть изувеченных солдат, которые были вынуждены просить милостыню на улицах.
– Может быть, – с мечтательным видом продолжал я, – мне удастся подговорить Линергеса, и мы купим лошадь, фургон и станем торговать выпечкой.
– Тьфу и еще раз тьфу! – сказала Симея. – Но если уж рассуждать на эту тему… Я очень сомневаюсь, что мне когда-либо вернут владения Амбойна в Каллио, и потому, видимо, нам придется терпеть лишения. А раз такое дело, то пропади все пропадом. Давай перейдем через границу и присоединимся к твоему другу Бакру. Ты рассказывал, что негареты живут очень весело.
– А если тебя потом одолеют честолюбивые замыслы, ты всегда сможешь захватить трон в Джарре. Насколько я поняла, майсирские вельможи в основном предпочитают подставлять друг другу подножки и толкать в спину, а не заботиться о стране.
– Плюнуть и растереть! – воскликнул я. – И думать не хочу ни о каких тронах. Неужели ты можешь представить себе короля Дамастеса?
Она как-то странно посмотрела на меня, и я почувствовал, как по спине пробежали мурашки. А Симея сменила тему разговора.
– А ты обратил внимание, – спросила она, – что до сих пор ни один из нас не упомянул о женитьбе?
– А тебя это не привлекает?
– Нет, если только нельзя выйти замуж и не стать «моей» женой наподобие «моей» лошади, «моего» дома… Я не вещь и никогда ею не буду, – сказала она и взглянула на меня с яростным блеском в глазах.
– Насколько я понимаю, единственный смысл брака состоит в том, чтобы, если кто-то из супругов умрет и оставит много имущества, было ясно, кому оно станет принадлежать, но для нас, судя по всему, это не будет иметь особого значения. Или, может быть, когда появляются дети. – Она наклонилась и, громко потянув носом, понюхала цветок, который я ей дал.
– Мне кажется, что я хотела бы этого, – мягко произнесла она.
Я почувствовал пронизывающий холод, как будто по извилистой дороге пронесся порыв майсирского снежного бурана.
– Прошу тебя, Симея, – сказал я. – Пожалуйста, не говори о таких вещах.
– А почему?
Меня захлестнула волна эмоций.
– Потому что… Наверно, покажется, что я жалею себя, и, возможно, так оно и есть, но всякий раз, когда дело доходит до чего-то вроде детей и когда я долго ощущаю себя счастливым, я обязательно теряю все.
Ее лицо словно окаменело.
– Неужели ты все время будешь напоминать мне об этом?
– О, клянусь Ирису-Хранителю! – воскликнул я. – Ничего подобного я даже не имел в виду. Я не думал ни о чем, кроме того, что, когда дела начинают идти хорошо, удача всегда изменяет мне. Так что ты прикажешь делать старому солдату? Может быть, лучше вообще не иметь счастья, чтобы потом не было беды? Иногда я думаю именно так.
– Беды? – переспросила Симея. – Неужели бывший первый трибун Дамастес а'Симабу, беглый заключенный а'Симабу, генерал а'Симабу, жалуется на то, что его преследуют несчастья?
– Слава не всегда может возместить потери, – ответил я.
– Так, значит, ты испытываешь жалость к себе? Ну-ка, сейчас же нагнись и позволь мне поцеловать тебя.
Я повиновался, чувствуя себя немного по-дурацки.
– Так вот, ты позаботься о внешней стороне удачи, – повелительно сказала она, – а я послежу за внутренней, ладно? Все, что тебе нужно делать, – это удовлетворять мое неиссякаемое желание. А то, смотри, я начну по ночам ползать в палатку Йонга.
– Да у него язык вдвое короче моего, – ответил я, довольный, что разговор перешел в шутливое русло.
– Ничего не могу об этом сказать, – заявила она. – Я была немного разочарована: он за все время нашего похода не сказал при мне ни одного непристойного слова, не говоря уже о предложениях.
– Йонг? – воскликнул я, чувствуя некоторое изумление. – Этот человек, который имел чуть ли не всех замужних женщин в Никее и каждый день, по поводу или без повода, дрался на дуэли, может вести себя благородно?
– Не в этом воплощении, – сказала она. – Я слышала… Да ведь ты сам мне рассказывал. Он вполне мог стать храмовым стражником. Или храмовой девственницей.
– Я кое-что слышал об этих девственницах, – произнес я, глядя на Симею жадными глазами. – Они очень часто упоминаются в казарменных балладах. А что тебе о них известно?
– А я была одной из них примерно с месяц, – ответила она. – Когда меня перебрасывали с места на место.
– Ты ничего мне об этом не рассказывала.
– Просто нечего рассказывать, – объяснила она. – Спишь на голых камнях, встаешь до рассвета, возвращаешься в келью затемно. Много молишься, а ешь такую пищу, на которую ни один крестьянин и не взглянул бы. А потом снова молишься. Это было нестерпимо скучно, настолько скучно, что мне даже не хотелось играть со своей дырой, хотя там имелась пара женщин, настоятельно предлагавших позаботиться об этой части моего тела. Я никогда в жизни не была так рада переезду в другое место… разве что когда меня в детстве увели из тюрьмы.
Так в праздной болтовне проходило время, и постепенно дороги становились все лучше, чаще попадались фермы, а мосты через ручьи и речушки выглядели новее и оказывались все шире и прочнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
– Это истинное счастье для меня, – ответил я. – Мне трудновато представить себе, как я буду разговаривать с гостями: извините, но моя супруга немного задерживается, потому что ей необходимо задушить пару местных торговцев, которые заламывают совершенно несуразные цены, но она непременно придет, а вы пока что выпейте еще чаю.
– А каким будет наш дом? – спросила она.
– Не знаю, – сказал я и, наклонившись, сорвал на ходу с куста алый цветок и преподнес ей. – Я даже не знаю, хочу ли я вернуться в Симабу, хотя и ору на всех углах о том, что мечтаю о радостях жизни сельского помещика.
– И все же ты… мы… будем жить вдали от главных событий?
– Как бы не так, – ни секунды не задумываясь, ответил я. – Слишком уж крепко я увяз во всех этих передрягах. Но мы могли бы жить в… нет, пожалуй, неподалеку от города, и ты будешь держать меня в курсе всех дел. Каждый вечер ты ездила бы туда и привозила старику свежие сплетни и рассказы о последних модах.
– Ну уж нет! – воскликнула Симея. – Куда ты, туда и я.
– Знаешь, только что мне пришла в голову одна любопытная мысль, – сказал я. – Видишь ли, я никогда в жизни не думал о деньгах. Или у меня не было ни гроша, зато была армия, или же денег было столько, что я при всем старании не смог бы их потратить до конца жизни. Ну а сейчас. – Я запустил руку в кошелек и выгреб оттуда неполную горсть монет. – Это у меня осталось с… С каких же пор? С тех пор, когда мы ограбили лодку? Вот и все золото, которое у меня есть.
– Вряд ли Нумантия позволит тому, кто сделал для нее столько же, сколько ты, пропасть с голоду.
– Я не очень-то полагаюсь на людскую благодарность и великодушие, особенно после того, как беда забудется. Слишком много мне приходилось видеть изувеченных солдат, которые были вынуждены просить милостыню на улицах.
– Может быть, – с мечтательным видом продолжал я, – мне удастся подговорить Линергеса, и мы купим лошадь, фургон и станем торговать выпечкой.
– Тьфу и еще раз тьфу! – сказала Симея. – Но если уж рассуждать на эту тему… Я очень сомневаюсь, что мне когда-либо вернут владения Амбойна в Каллио, и потому, видимо, нам придется терпеть лишения. А раз такое дело, то пропади все пропадом. Давай перейдем через границу и присоединимся к твоему другу Бакру. Ты рассказывал, что негареты живут очень весело.
– А если тебя потом одолеют честолюбивые замыслы, ты всегда сможешь захватить трон в Джарре. Насколько я поняла, майсирские вельможи в основном предпочитают подставлять друг другу подножки и толкать в спину, а не заботиться о стране.
– Плюнуть и растереть! – воскликнул я. – И думать не хочу ни о каких тронах. Неужели ты можешь представить себе короля Дамастеса?
Она как-то странно посмотрела на меня, и я почувствовал, как по спине пробежали мурашки. А Симея сменила тему разговора.
– А ты обратил внимание, – спросила она, – что до сих пор ни один из нас не упомянул о женитьбе?
– А тебя это не привлекает?
– Нет, если только нельзя выйти замуж и не стать «моей» женой наподобие «моей» лошади, «моего» дома… Я не вещь и никогда ею не буду, – сказала она и взглянула на меня с яростным блеском в глазах.
– Насколько я понимаю, единственный смысл брака состоит в том, чтобы, если кто-то из супругов умрет и оставит много имущества, было ясно, кому оно станет принадлежать, но для нас, судя по всему, это не будет иметь особого значения. Или, может быть, когда появляются дети. – Она наклонилась и, громко потянув носом, понюхала цветок, который я ей дал.
– Мне кажется, что я хотела бы этого, – мягко произнесла она.
Я почувствовал пронизывающий холод, как будто по извилистой дороге пронесся порыв майсирского снежного бурана.
– Прошу тебя, Симея, – сказал я. – Пожалуйста, не говори о таких вещах.
– А почему?
Меня захлестнула волна эмоций.
– Потому что… Наверно, покажется, что я жалею себя, и, возможно, так оно и есть, но всякий раз, когда дело доходит до чего-то вроде детей и когда я долго ощущаю себя счастливым, я обязательно теряю все.
Ее лицо словно окаменело.
– Неужели ты все время будешь напоминать мне об этом?
– О, клянусь Ирису-Хранителю! – воскликнул я. – Ничего подобного я даже не имел в виду. Я не думал ни о чем, кроме того, что, когда дела начинают идти хорошо, удача всегда изменяет мне. Так что ты прикажешь делать старому солдату? Может быть, лучше вообще не иметь счастья, чтобы потом не было беды? Иногда я думаю именно так.
– Беды? – переспросила Симея. – Неужели бывший первый трибун Дамастес а'Симабу, беглый заключенный а'Симабу, генерал а'Симабу, жалуется на то, что его преследуют несчастья?
– Слава не всегда может возместить потери, – ответил я.
– Так, значит, ты испытываешь жалость к себе? Ну-ка, сейчас же нагнись и позволь мне поцеловать тебя.
Я повиновался, чувствуя себя немного по-дурацки.
– Так вот, ты позаботься о внешней стороне удачи, – повелительно сказала она, – а я послежу за внутренней, ладно? Все, что тебе нужно делать, – это удовлетворять мое неиссякаемое желание. А то, смотри, я начну по ночам ползать в палатку Йонга.
– Да у него язык вдвое короче моего, – ответил я, довольный, что разговор перешел в шутливое русло.
– Ничего не могу об этом сказать, – заявила она. – Я была немного разочарована: он за все время нашего похода не сказал при мне ни одного непристойного слова, не говоря уже о предложениях.
– Йонг? – воскликнул я, чувствуя некоторое изумление. – Этот человек, который имел чуть ли не всех замужних женщин в Никее и каждый день, по поводу или без повода, дрался на дуэли, может вести себя благородно?
– Не в этом воплощении, – сказала она. – Я слышала… Да ведь ты сам мне рассказывал. Он вполне мог стать храмовым стражником. Или храмовой девственницей.
– Я кое-что слышал об этих девственницах, – произнес я, глядя на Симею жадными глазами. – Они очень часто упоминаются в казарменных балладах. А что тебе о них известно?
– А я была одной из них примерно с месяц, – ответила она. – Когда меня перебрасывали с места на место.
– Ты ничего мне об этом не рассказывала.
– Просто нечего рассказывать, – объяснила она. – Спишь на голых камнях, встаешь до рассвета, возвращаешься в келью затемно. Много молишься, а ешь такую пищу, на которую ни один крестьянин и не взглянул бы. А потом снова молишься. Это было нестерпимо скучно, настолько скучно, что мне даже не хотелось играть со своей дырой, хотя там имелась пара женщин, настоятельно предлагавших позаботиться об этой части моего тела. Я никогда в жизни не была так рада переезду в другое место… разве что когда меня в детстве увели из тюрьмы.
Так в праздной болтовне проходило время, и постепенно дороги становились все лучше, чаще попадались фермы, а мосты через ручьи и речушки выглядели новее и оказывались все шире и прочнее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129