Увидеть такое в Черной Горе Виктор никак не ожидал. Макс, по всей видимости, тоже. О таком они даже не слышали никогда. Единственными признаками цивилизации здесь были лифты и чистый, наверняка кондиционированный воздух. Между тем монах уже отправился дальше, и им пришлось поспешить, чтобы от него не отстать. Пройдя метров сто пятьдесят – кривизна коридора уже скрыла от них лифтовые шахты, – они подошли к одной из безликих дверей, обозначенной иероглифами «Рыба» и «Дева». Открыв ее, монах пригласил их войти. Это и была та самая келья, в которой они коротали время уже третьи сутки.
Оружие у них не отобрали. Кормили просто, но сытно и регулярно. Одежду почистили, выдали набор костей для игры, и все. Рекеша не проявлялся. На все вопросы, задаваемые изредка появлявшимся в их келье монахам, ответ был один – ждите, настоятель позовет вас. Время шло, но ничего интересного не происходило. Совсем ничего.
Свободу их никто специально не стеснял. Дверь в келью не запиралась, но бродить по Горе им было не рекомендовано. Очень вежливо. Очень мягко, но по сути категорично. Книг не было. Коммуникаторы пробиться сквозь сферу глушения не могли, так что никаких новостей извне не было тоже. Оставалось спать, жрать и играть в кости. Можно было еще сходить в сортир, помещавшийся в восьми дверях от них вправо по ходу коридора, или в душ – три двери налево. Можно было курить – табак им принесли – и вести неспешные и строго контролируемые обоими разговоры. Кто их знает, этих монахов, может, у них здесь полно жучков! Но вот проверять это предположение с помощью имевшегося у них детектора или глушить прослушку с помощью также оставленного им специального прибора, они не стали. Ни к чему.
«С другой стороны, – лениво, попробуй не облениться в такой обстановке! – подумал Виктор, отпивая из кружки, – не убили, в узилище не ввергли, и на… все четыре стороны не послали. Обнадеживает!»
Макс, встряхнув кости в своей огромной руке, метнул их на столешницу. Веер. И так третий раз.
«Верите ли вы в приметы?» – усмехнулся в душе Виктор.
«Верю», – не без удовольствия признал он, услышав деликатный стук в дверь.
– Войдите! – раздраженным тоном разрешил его светлость Ё, собирая со стола кости. На дверь он принципиально не смотрел. Виктор тоже.
Между тем дверь скрипнула, открываясь, и тихий ровный голос произнес с вежливыми интонациями:
– Господа, прошу вас следовать за мной. Гроссмейстер ждет вас.
«Однако! – мысленно усмехнулся Виктор, неторопливо поворачиваясь к говорившему. – Гроссмейстер? Первый раз слышу, чтобы его так называли. Век живи, век учись».
В дверях стоял незнакомый монах, для разнообразия, очевидно, одетый не в черную хламиду, а во вполне цивильные розовые шаровары и нежно-голубую тунику. Разумеется, ни вышивок, ни драгоценностей на нем не было.
– Не будем заставлять герцога ждать, – сказал Ё, но с места не встал. – Князь, вы не запомнили случайно, что там у меня выпало? Я, видите ли, задумался как раз, а тут постучали.
– У вас был Веер, – процедил сквозь зубы Виктор, вставая. – Пойдемте, Ё, послушаем умного человека.
– Пойдемте, адмирал. – Макс наконец соизволил встать. Впрочем, это громко сказано – встать. Ему пришлось согнуться, вставая, иначе он разбил бы голову о низкий потолок.
И снова перед ними был коридор, тот самый, по которому они пришли сюда три дня назад, и знакомый уже лифт, поднявший их теперь куда-то уж вовсе высоко («Наверх, – подумал Виктор. – На самый верх!»), и новый коридор, мало чем отличающийся от предыдущего. Впрочем, нет. Здесь было совсем мало дверей – не то что внизу, но зато та, к которой они в конце концов подошли, была именно той дверью, ради которой Виктор и Макс пробирались в Черную Гору. На двери, снова простой деревянной двери, был начертан иероглиф «Всё», и это «Всё» позабавило Виктора, хотя, если подумать, ничего забавного во всем этом не было.
«К черту в зубы идем», – отстраненно подумал он, наблюдая, как предупредительный монах открывает перед ними дверь, и входя вслед за недвусмысленным приглашающим жестом в просторную, но скудно, просто поразительно скудно, обставленную комнату. Все здесь было подчеркнуто аскетично: голый каменный пол и каменный потолок, каменные стены без окон, низкий деревянный столик и три табурета рядом с ним. Сам герцог Рекеша, одетый в знакомый многим в Тхолане лиловый костюм, стоял лицом к двери, по всей видимости, ожидая их прихода. В дальнем углу, на таком же табурете, как и те, что были расставлены вокруг столика, сидел незнакомый Виктору крепкий молодой мужчина, одетый в лазоревую пару. Его черные волосы были заплетены в две длинные косы, спускавшиеся на грудь. Глаз его в полумгле, затопившей углы комнаты, было не видно.
– Доброй ночи, господа, – сказал герцог шелестящим мертвым голосом.
– О! – сразу же откликнулся Виктор, не разжимая зубов, от чего его «О» превратилось в гнусавое «Ё». – Так на дворе ночь? Браво! Темные дела должны твориться под покровом ночи.
– Я был занят, – коротко ответил на не высказанные явно упреки Рекеша. Не извинение. Просто констатация факта. Не было времени. Случается.
– Доброй ночи, – выдержав уместную паузу, поздоровался Макс.
– Проходите, господа. – Герцог сделал легкое движение рукой в сторону стола. – Садитесь. Будем говорить.
Выглядел он неважно. Лицо осунулось. Под сухой тонкой кожей четко, как на проникающей проекции, проступили кости черепа. Глаза запали и окончательно поблекли.
«Болеет он, что ли? – удивленно подумал Виктор, подходя к столу и занимая один из трехногих табуретов.
– Я ухожу. – Равнодушный, безжизненный голос Рекеши тревожил душу, заставлял сжиматься сердце.
«Мысли читает?»
– Нет, князь, я не читаю мыслей. – Рекеша неспешно подошел к столу и тоже сел. – Сейчас нет. Но я вижу в зеркале то же, что и вы сейчас.
На мгновение в его голосе прорезалась интонация, напомнившая Виктору памятный разговор, состоявшийся в первый день войны. Появилась, как солнечный проблеск на плотно обложенном тучами небе, и пропала.
Рекеша снова сделал легкое движение рукой, обозначил движение – на этот раз в сторону незнакомца:
– Граф Йааш, моя тень. – Граф остался неподвижен и невозмутим, никак не показав, что услышал сказанное о нем. – Когда я уйду, говорить с вами станет он.
За их спинами снова открылась дверь, и бесшумный служка быстро расставил на столе кувшин с вином и три кружки.
– Пейте, – сказал герцог. – Это хорошее вино. Курите.
Он говорил негромко. Его речь была лишена интонаций и цвета, но при этом не воспринималась, как речь иностранца, плохо говорящего на Ахан-Гал-ши, а была чем-то совсем другим. Если это и был акцент, то акцент смерти, мертвого камня, холодного космоса. В голосе Рекеши не было жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135
Оружие у них не отобрали. Кормили просто, но сытно и регулярно. Одежду почистили, выдали набор костей для игры, и все. Рекеша не проявлялся. На все вопросы, задаваемые изредка появлявшимся в их келье монахам, ответ был один – ждите, настоятель позовет вас. Время шло, но ничего интересного не происходило. Совсем ничего.
Свободу их никто специально не стеснял. Дверь в келью не запиралась, но бродить по Горе им было не рекомендовано. Очень вежливо. Очень мягко, но по сути категорично. Книг не было. Коммуникаторы пробиться сквозь сферу глушения не могли, так что никаких новостей извне не было тоже. Оставалось спать, жрать и играть в кости. Можно было еще сходить в сортир, помещавшийся в восьми дверях от них вправо по ходу коридора, или в душ – три двери налево. Можно было курить – табак им принесли – и вести неспешные и строго контролируемые обоими разговоры. Кто их знает, этих монахов, может, у них здесь полно жучков! Но вот проверять это предположение с помощью имевшегося у них детектора или глушить прослушку с помощью также оставленного им специального прибора, они не стали. Ни к чему.
«С другой стороны, – лениво, попробуй не облениться в такой обстановке! – подумал Виктор, отпивая из кружки, – не убили, в узилище не ввергли, и на… все четыре стороны не послали. Обнадеживает!»
Макс, встряхнув кости в своей огромной руке, метнул их на столешницу. Веер. И так третий раз.
«Верите ли вы в приметы?» – усмехнулся в душе Виктор.
«Верю», – не без удовольствия признал он, услышав деликатный стук в дверь.
– Войдите! – раздраженным тоном разрешил его светлость Ё, собирая со стола кости. На дверь он принципиально не смотрел. Виктор тоже.
Между тем дверь скрипнула, открываясь, и тихий ровный голос произнес с вежливыми интонациями:
– Господа, прошу вас следовать за мной. Гроссмейстер ждет вас.
«Однако! – мысленно усмехнулся Виктор, неторопливо поворачиваясь к говорившему. – Гроссмейстер? Первый раз слышу, чтобы его так называли. Век живи, век учись».
В дверях стоял незнакомый монах, для разнообразия, очевидно, одетый не в черную хламиду, а во вполне цивильные розовые шаровары и нежно-голубую тунику. Разумеется, ни вышивок, ни драгоценностей на нем не было.
– Не будем заставлять герцога ждать, – сказал Ё, но с места не встал. – Князь, вы не запомнили случайно, что там у меня выпало? Я, видите ли, задумался как раз, а тут постучали.
– У вас был Веер, – процедил сквозь зубы Виктор, вставая. – Пойдемте, Ё, послушаем умного человека.
– Пойдемте, адмирал. – Макс наконец соизволил встать. Впрочем, это громко сказано – встать. Ему пришлось согнуться, вставая, иначе он разбил бы голову о низкий потолок.
И снова перед ними был коридор, тот самый, по которому они пришли сюда три дня назад, и знакомый уже лифт, поднявший их теперь куда-то уж вовсе высоко («Наверх, – подумал Виктор. – На самый верх!»), и новый коридор, мало чем отличающийся от предыдущего. Впрочем, нет. Здесь было совсем мало дверей – не то что внизу, но зато та, к которой они в конце концов подошли, была именно той дверью, ради которой Виктор и Макс пробирались в Черную Гору. На двери, снова простой деревянной двери, был начертан иероглиф «Всё», и это «Всё» позабавило Виктора, хотя, если подумать, ничего забавного во всем этом не было.
«К черту в зубы идем», – отстраненно подумал он, наблюдая, как предупредительный монах открывает перед ними дверь, и входя вслед за недвусмысленным приглашающим жестом в просторную, но скудно, просто поразительно скудно, обставленную комнату. Все здесь было подчеркнуто аскетично: голый каменный пол и каменный потолок, каменные стены без окон, низкий деревянный столик и три табурета рядом с ним. Сам герцог Рекеша, одетый в знакомый многим в Тхолане лиловый костюм, стоял лицом к двери, по всей видимости, ожидая их прихода. В дальнем углу, на таком же табурете, как и те, что были расставлены вокруг столика, сидел незнакомый Виктору крепкий молодой мужчина, одетый в лазоревую пару. Его черные волосы были заплетены в две длинные косы, спускавшиеся на грудь. Глаз его в полумгле, затопившей углы комнаты, было не видно.
– Доброй ночи, господа, – сказал герцог шелестящим мертвым голосом.
– О! – сразу же откликнулся Виктор, не разжимая зубов, от чего его «О» превратилось в гнусавое «Ё». – Так на дворе ночь? Браво! Темные дела должны твориться под покровом ночи.
– Я был занят, – коротко ответил на не высказанные явно упреки Рекеша. Не извинение. Просто констатация факта. Не было времени. Случается.
– Доброй ночи, – выдержав уместную паузу, поздоровался Макс.
– Проходите, господа. – Герцог сделал легкое движение рукой в сторону стола. – Садитесь. Будем говорить.
Выглядел он неважно. Лицо осунулось. Под сухой тонкой кожей четко, как на проникающей проекции, проступили кости черепа. Глаза запали и окончательно поблекли.
«Болеет он, что ли? – удивленно подумал Виктор, подходя к столу и занимая один из трехногих табуретов.
– Я ухожу. – Равнодушный, безжизненный голос Рекеши тревожил душу, заставлял сжиматься сердце.
«Мысли читает?»
– Нет, князь, я не читаю мыслей. – Рекеша неспешно подошел к столу и тоже сел. – Сейчас нет. Но я вижу в зеркале то же, что и вы сейчас.
На мгновение в его голосе прорезалась интонация, напомнившая Виктору памятный разговор, состоявшийся в первый день войны. Появилась, как солнечный проблеск на плотно обложенном тучами небе, и пропала.
Рекеша снова сделал легкое движение рукой, обозначил движение – на этот раз в сторону незнакомца:
– Граф Йааш, моя тень. – Граф остался неподвижен и невозмутим, никак не показав, что услышал сказанное о нем. – Когда я уйду, говорить с вами станет он.
За их спинами снова открылась дверь, и бесшумный служка быстро расставил на столе кувшин с вином и три кружки.
– Пейте, – сказал герцог. – Это хорошее вино. Курите.
Он говорил негромко. Его речь была лишена интонаций и цвета, но при этом не воспринималась, как речь иностранца, плохо говорящего на Ахан-Гал-ши, а была чем-то совсем другим. Если это и был акцент, то акцент смерти, мертвого камня, холодного космоса. В голосе Рекеши не было жизни.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135