Мойши теперь мог слышать, о чем говорят двое куро за соседним столиком.
– … идут деньги, дон Годе? – презрительно сказал куро с бородкой клинышком. – Весь западный фасад иглесии надо разобрать и расширить. Вы что думаете, что мы можем рассчитывать только на деньги Церкви?
– Но цветное стекло ужасно дорого, – ответил молодой куро, дон Годе. – Ведь, дон Испете, мы, несомненно, можем перестроить расширенную иглесию не в столь дорогом стиле. А сэкономленные деньги можно использовать на одежду и еду для…
– Дорогой мой дон Годе, – перебил его старший куро с таким тяжким вздохом, как будто бремя заботы обо всем мире лежало на его плечах, – вы имеете представление о том, в каком районе Корруньи стоит наша иглесия? Там живут богатые партитионес,мужчины и женщины почтенные и гордые! И наша новая иглесия должна соответствовать этому величию!
– Но наши средства…
– Дада. Знаю, – раздраженно отмахнулся дон Испете. – Я сам некогда учился в семинарии. И все же, о Диос, сейчас мне она кажется слишком далекой от нас. Если бы вы побыли среди нас подольше, вы бы поняли, как тяжко управлять иглесией под покровом Церкви. – Он потянулся к блюду и взял вареную картофелину в сметане. Забросил ее в рот и, жуя, продолжил: – Запомните, дон Годе, здесь, в миру, вы должны забыть обо всем, чему вас учили в семинарии. – Он раскатисто рассмеялся. – Ладно, ладно, мальчик мой. Вы сами понимаете, что я выражаюсь фигурально. Но горькая правда заключается в том, что жизнь здесь, за стенами семинарии, совсем другая. В конце концов, книги жизни не заменят, так ведь? – Он поднял жирный указательный палец. В основание пальца вросло золотое кольцо. – Понимаете? Нет? – Он сунул в рот тонкий ломтик мяса, пожевал. – Согласен, было бы так хорошо использовать деньги, которые мы с таким трудом добыли, на помощь нуждающимся. Но реальность диктует обратное.
Его полуоткрытые губы блестели от жира. К круглой щеке над черной курчавой бородкой прилипло волоконце мяса.
– Сколько бы наши сердца ни говорили нам о том, что поступить надо иначе, мы имеем долг перед Церковью, которая выше наших желаний. – Он отхлебнул вина и рыгнул. – Мы получаем деньги от наших партитионес,дон Годе. Позвольте мне сказать вам, что в наше время свести концы с концами – дело тяжкое. О, много сезонов назад было куда проще, но с тех пор и нас стало больше, и времена изменились. Дело обычное. Теперь все куда сложнее. Церковь процветает именно благодаря деньгам. Не забывайте об этом, дон Голе. Вера – это хорошо. Мы служим ей, и у нее, конечно же, есть свое место. Но одной верой Церковь не проживет. Такой подвиг под силу лишь деньгам.
– Но, прошу прощения, дон Испете, наш первый долг – нести утешение тому, кто в нужде, указывать им путь к спасению! В этом и есть чудо Церкви!
– Мгм, да. – Дон Испете отломил ножку жареного барашка, обнажив белорозовое гнездо сустава. – Но, дон Годе, то, что делают для Церкви деньги, – тоже чудо. А без них… ну, – он пожал плечами, – милость Церкви не осенит никого. – Он впился в мясо белыми зубами. – Успокойтесь, сын мой, – сказал он, – все во славу Диоса.
ФУГА
На Пласа дель Пескиса было совершенно пусто.
Мойши стоял в густой тени оливковых деревьев, выбрав точку с наилучшим обзором на восток и запал, а также на север, откуда он мог незамеченным наблюдать за домом СегильясовиОривара.
Он сидел тут уже довольно долго. И никто ни разу не вошел в дом и не вышел из него. Четыре человека прошли мимо, не останавливаясь.
Он посмотрел в других направлениях. Пусто. Снов: вернулся к наблюдению за домом. Войти в него можно было только через двери.
Теперь Мойши двигался чрезвычайно быстро и беззвучно, ныряя из одной тени в другую. Так он пересечь площадь. Прошел какойто старик, чуть позже в другую сторону проплыла молодая парочка, держась за руки. Никто Мойши не заметил.
Наконец он добрался до темной боковой улочки справа от дома. Второе дерево на ней было как раз то, что нужно, и Мойши влез на него, затем перебрался со ствола на толстый сук, дугой изгибавшийся как раз нал заросшей плющом стеной дома.
Он встал носком сапога в развилку лозы и, убедившись, что она выдержит его вес, подтянулся. Перебирая руками, цепляясь изо всех сил, он медленно и осторожно поднялся вверх.
Уже будучи довольно высоко, Мойши услышал тихие крики, словно тонкая проволока свистела в воз духе, и один раз ощутил мимолетное легкое прикосновение кожистого крыла. Он не слишком любил летучие мышей, да к тому же они показались ему какимито слишком уж большими, но, хотя они и продолжат метаться рядом с ним и вопить своими характерными высокими голосами, угрозы для него они не представляли, и. притерпевшись к их быстрому полету, он продолжал подъем.
Мойши двигался вдоль стены, как какойто ночной зверь в час охоты. Вскоре он добрался до угла дома. Здесь было посветлее – большей частью от огней с площади. Он глянул на небо – край кучевого облака наполз на восходящую луну, – но он был вполне уверен, что преодолеет этот последний отрезок стены не замеченным снизу.
Мойши осторожно вытянул руку за угол так далеко, как только мог, и нащупал толстую лозу на фасаде дома. Потянул. Лоза держалась крепко. Он схватился покрепче и потянулся ногой.
Потом он думал, как же ему повезло, что он продолжал держаться правой рукой, потому что новая лоза оборвалась под его весом, и он ударился о стену дома, ободрал щеку о плюш и скользнул вниз. Он высвободил левую руку и мгновение висел, раскачиваясь, лишь на одной руке. Сила тяжести тянула его вниз, на улицу.
Упершись носками сапог, он остановил раскачивание и, прижавшись грудью к стене дома, стал искать на фасаде другую лозу. Отыскал, ухватился за нее покрепче. На сей раз она выдержала, и, задержав на несколько мгновений дыхание, Мойши повис на правом балкончике у забранного ставнями окна второго этажа.
На миг он сжался в комок за кованой решеткой, чувствуя себя совершенно беззащитным на свету. К тому же, забравшись сюда, он понял, что балкончик здесь скорее для украшения. Он не был предназначен для таких тяжестей.
Мойши вынул кинжал и всунул его острие в щель между деревянными ставнями. Нащупал простой металлический крючок и поднял его. Проник в комнату и закрыл за собой ставни.
Он оказался в маленькой комнатке с высокой кроватью с пуховиком и резным деревянным комодом, над которым висело очень большое овальное зеркало в бамбуковой лакированной раме. В углу стояло бамбуковое креслокачалка, словно ожидая возвращения хозяина. В комнате слабо пахло ароматами, на столике у кровати горел маленький светильник. Это само по себе было странно, поскольку у комнаты был нежилой вид, несмотря на все явные попытки ее оживить.
В три шага Мойши пересек комнату и приложил ухо к двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
– … идут деньги, дон Годе? – презрительно сказал куро с бородкой клинышком. – Весь западный фасад иглесии надо разобрать и расширить. Вы что думаете, что мы можем рассчитывать только на деньги Церкви?
– Но цветное стекло ужасно дорого, – ответил молодой куро, дон Годе. – Ведь, дон Испете, мы, несомненно, можем перестроить расширенную иглесию не в столь дорогом стиле. А сэкономленные деньги можно использовать на одежду и еду для…
– Дорогой мой дон Годе, – перебил его старший куро с таким тяжким вздохом, как будто бремя заботы обо всем мире лежало на его плечах, – вы имеете представление о том, в каком районе Корруньи стоит наша иглесия? Там живут богатые партитионес,мужчины и женщины почтенные и гордые! И наша новая иглесия должна соответствовать этому величию!
– Но наши средства…
– Дада. Знаю, – раздраженно отмахнулся дон Испете. – Я сам некогда учился в семинарии. И все же, о Диос, сейчас мне она кажется слишком далекой от нас. Если бы вы побыли среди нас подольше, вы бы поняли, как тяжко управлять иглесией под покровом Церкви. – Он потянулся к блюду и взял вареную картофелину в сметане. Забросил ее в рот и, жуя, продолжил: – Запомните, дон Годе, здесь, в миру, вы должны забыть обо всем, чему вас учили в семинарии. – Он раскатисто рассмеялся. – Ладно, ладно, мальчик мой. Вы сами понимаете, что я выражаюсь фигурально. Но горькая правда заключается в том, что жизнь здесь, за стенами семинарии, совсем другая. В конце концов, книги жизни не заменят, так ведь? – Он поднял жирный указательный палец. В основание пальца вросло золотое кольцо. – Понимаете? Нет? – Он сунул в рот тонкий ломтик мяса, пожевал. – Согласен, было бы так хорошо использовать деньги, которые мы с таким трудом добыли, на помощь нуждающимся. Но реальность диктует обратное.
Его полуоткрытые губы блестели от жира. К круглой щеке над черной курчавой бородкой прилипло волоконце мяса.
– Сколько бы наши сердца ни говорили нам о том, что поступить надо иначе, мы имеем долг перед Церковью, которая выше наших желаний. – Он отхлебнул вина и рыгнул. – Мы получаем деньги от наших партитионес,дон Годе. Позвольте мне сказать вам, что в наше время свести концы с концами – дело тяжкое. О, много сезонов назад было куда проще, но с тех пор и нас стало больше, и времена изменились. Дело обычное. Теперь все куда сложнее. Церковь процветает именно благодаря деньгам. Не забывайте об этом, дон Голе. Вера – это хорошо. Мы служим ей, и у нее, конечно же, есть свое место. Но одной верой Церковь не проживет. Такой подвиг под силу лишь деньгам.
– Но, прошу прощения, дон Испете, наш первый долг – нести утешение тому, кто в нужде, указывать им путь к спасению! В этом и есть чудо Церкви!
– Мгм, да. – Дон Испете отломил ножку жареного барашка, обнажив белорозовое гнездо сустава. – Но, дон Годе, то, что делают для Церкви деньги, – тоже чудо. А без них… ну, – он пожал плечами, – милость Церкви не осенит никого. – Он впился в мясо белыми зубами. – Успокойтесь, сын мой, – сказал он, – все во славу Диоса.
ФУГА
На Пласа дель Пескиса было совершенно пусто.
Мойши стоял в густой тени оливковых деревьев, выбрав точку с наилучшим обзором на восток и запал, а также на север, откуда он мог незамеченным наблюдать за домом СегильясовиОривара.
Он сидел тут уже довольно долго. И никто ни разу не вошел в дом и не вышел из него. Четыре человека прошли мимо, не останавливаясь.
Он посмотрел в других направлениях. Пусто. Снов: вернулся к наблюдению за домом. Войти в него можно было только через двери.
Теперь Мойши двигался чрезвычайно быстро и беззвучно, ныряя из одной тени в другую. Так он пересечь площадь. Прошел какойто старик, чуть позже в другую сторону проплыла молодая парочка, держась за руки. Никто Мойши не заметил.
Наконец он добрался до темной боковой улочки справа от дома. Второе дерево на ней было как раз то, что нужно, и Мойши влез на него, затем перебрался со ствола на толстый сук, дугой изгибавшийся как раз нал заросшей плющом стеной дома.
Он встал носком сапога в развилку лозы и, убедившись, что она выдержит его вес, подтянулся. Перебирая руками, цепляясь изо всех сил, он медленно и осторожно поднялся вверх.
Уже будучи довольно высоко, Мойши услышал тихие крики, словно тонкая проволока свистела в воз духе, и один раз ощутил мимолетное легкое прикосновение кожистого крыла. Он не слишком любил летучие мышей, да к тому же они показались ему какимито слишком уж большими, но, хотя они и продолжат метаться рядом с ним и вопить своими характерными высокими голосами, угрозы для него они не представляли, и. притерпевшись к их быстрому полету, он продолжал подъем.
Мойши двигался вдоль стены, как какойто ночной зверь в час охоты. Вскоре он добрался до угла дома. Здесь было посветлее – большей частью от огней с площади. Он глянул на небо – край кучевого облака наполз на восходящую луну, – но он был вполне уверен, что преодолеет этот последний отрезок стены не замеченным снизу.
Мойши осторожно вытянул руку за угол так далеко, как только мог, и нащупал толстую лозу на фасаде дома. Потянул. Лоза держалась крепко. Он схватился покрепче и потянулся ногой.
Потом он думал, как же ему повезло, что он продолжал держаться правой рукой, потому что новая лоза оборвалась под его весом, и он ударился о стену дома, ободрал щеку о плюш и скользнул вниз. Он высвободил левую руку и мгновение висел, раскачиваясь, лишь на одной руке. Сила тяжести тянула его вниз, на улицу.
Упершись носками сапог, он остановил раскачивание и, прижавшись грудью к стене дома, стал искать на фасаде другую лозу. Отыскал, ухватился за нее покрепче. На сей раз она выдержала, и, задержав на несколько мгновений дыхание, Мойши повис на правом балкончике у забранного ставнями окна второго этажа.
На миг он сжался в комок за кованой решеткой, чувствуя себя совершенно беззащитным на свету. К тому же, забравшись сюда, он понял, что балкончик здесь скорее для украшения. Он не был предназначен для таких тяжестей.
Мойши вынул кинжал и всунул его острие в щель между деревянными ставнями. Нащупал простой металлический крючок и поднял его. Проник в комнату и закрыл за собой ставни.
Он оказался в маленькой комнатке с высокой кроватью с пуховиком и резным деревянным комодом, над которым висело очень большое овальное зеркало в бамбуковой лакированной раме. В углу стояло бамбуковое креслокачалка, словно ожидая возвращения хозяина. В комнате слабо пахло ароматами, на столике у кровати горел маленький светильник. Это само по себе было странно, поскольку у комнаты был нежилой вид, несмотря на все явные попытки ее оживить.
В три шага Мойши пересек комнату и приложил ухо к двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74