И что надежды теперь не осталось. Никакой.
Чиизаи уже видела такое оружие прежде. Длинная деревянная рукоять венчалась серпообразным лезвием. С другого конца рукояти свисала длинная цепь с шишковатым металлическим шариком. Вид этого оружия ужаснул ее. И недаром.
Чиизаи была шуджин, то есть мастер боевых искусств. Только шуджину разрешаюсь носить дайкатану. И мало было в истории Аманомори женщин, столь же искусных, как она.
И все же Чиизаи пришлось пережить в Аманомори поражение.
Ее противник вышел против нее с таким же оружием.
Страх парализовал ее. Ей никогда не удавалось выиграть против такого оружия. Сейчас ей тоже не видать победы.
Цепь развернулась в воздухе с ошарашивающей скоростью. Тульк усмехнулся. Она вскрикнула, когда цепь обвилась вокруг ее шеи. Сила удара и вес шарика опрокинули ее. Звук удара был похож на рык голодного волка.
У нее перехватило дыхание, цепь душила ее, и крики ее превратились в какоето клокотанье в горле – как в страшном сне, когда пытаешься закричать, но не слышно ни звука. Ужас охватил ее, стянул узлом желудок. Она задыхалась, кашляла, видя, как щербатая потная морда склоняется над ней, а жирные руки все сильнее и сильнее потихоньку затягивают цепь на ее горле.
Он небрежно подбросил оружие в воздух, поймал его за рукоять, описав лезвием в воздухе дугу. Серп раскачивался, с каждым взмахом приближаясь к ее груди.
Она попыталась было ударить его ногой, но он дернул ее за цепь, словно рыбу на леске. Легкие ее готовы были лопнуть.
Жемчужный мрак охватил Чиизаи, туманно колеблясь на грани сознания, и она поняла, что приближается смерть. Она, загипнотизированная, неподвижно смотрела на тулька, словно пригвожденная к месту. Нет, это происходит не с ней, с кемто другим…
Не отпуская пени, он перекинул рукоять в другую руку и медленно, не спуская с нее глаз, расстегнул ее пояс. Затем лезвие скользнуло вниз, распоров кожаные ремни, стягивающие кирасу. Этим же лезвием он перевернул кирасу, сбросив ее с Чиизаи. Теперь на ней была лишь тонкая рубашка, и тульк, полуоткрыв рот, уставился на то, что было под шелком. Он расстегнул свои штаны, и они сползли вниз по его волосатым ногам.
Ее взгляд скользнул вниз, к его промежности, и ярость от того, что он собирался с ней сделать, подстегнула ее и вывела из бездействия. Больше она не думала ни о поражении, ни об этом страшном оружии, которое одолело ее.
Теперь имела смысл жизнь, и только она одна.
Чиизаи вернулась к основам. Все, что ей теперь оставалось, было йаи – движение перед ударом или отражением атаки. Она снова услышала голос своего наставника Хендзё: «Если успеваешь с этим движением вовремя, то в остальном уже нет нужды. Понимаешь?»Она так и не поняла этого до конца. Но тем не менее освоила это движение, хорошо освоила, поскольку Хендзё был лучшим йаидзюцу среди всех буджунов. Теперь она это поняла и была благодарна ему.
Тульк даже не заметил движения. Только что она лежала, обнаженная, сдавшаяся на его милость, а он, грозный, душил ее, и вдруг острая, жгучая боль пронзила его промежность и низ живота. Глаза его вылезли из орбит, в углу открытого рта показалась слюна. Он выронил оружие. Он не чувствовал ног, они больше не держали его. Он упал на колени, придавив ей ноги, зажал руками окровавленную промежность. Перед ним, так восхитительно близко, были ее раздвинутые ноги, и он вожделенно воззрился на них, а по телу его разливался холод – он никогда не испытывал такого страшною холода. Он подумал о снежных волках своей скованной морозом степи, о подобной восторгу совокупления радости охоты, об алой крови на девственной земле, такой нагой и в то же время священной. А теперь с каждым ударом сердца его собственная кровь струилась сквозь его бессильные пальцы и уходила в пыль. Последнее, что он увидел, была часть его тела, лежавшая на земле перед ним. Он потянулся к этому комку плоти, словно мог вернуть его к жизни, которая быстро уходила из его тела. Он упал ничком, умерев прежде, чем успел коснуться земли.
Чиизаи отчаянно дергала душившую ее цепь. Само оружие оказалось под тушей гулька, и ей пришлось перевернуть его, чтобы высвободиться и ослабить натяжение. Она уже сорвала ногти, и, когда наконец освободилась, ее пальцы были все в крови.
Слезы навернулись ей на глаза, когда ее легкие непроизвольно расширились. Голова кружилась, и она не решилась встать. Чиизаи лежала на влажной земле, тяжело дыша, все тело покалывало после онемения – начиная от самого носа, щек и губ. Углекислый газ образовывался слишком быстро, и она намеренно замедлила дыхание. Медленно и глубоко. Глубоко и медленно.
Целую бесконечность она наслаждалась просто тем, что дышит, таким простым, обычным действием, слепо глядя на блестящие льдинки звезд и кровавокрасную луну, колесом вращавшиеся в небесах, и плакала, плакала, зная, что теперь все будет хорошо.
Мойши наполовину ослеп, а удар последовал как раз с незрячей стороны. Он уклонился было, но недостаточно быстро, и удар пришелся прямо над правым ухом, так что он еще и оглох. Боже, подумал он, это не человек, это чудовище.
Шатаясь, он попятился, соскочил с валуна, но Хелльстурм не отставал. Ощутив спиной гранитную поверхность скалы, Мойши понял, что должен сделать, и, стиснув зубы, ударил правой рукой по камню, прикинув угол удара. Из глаз посыпались искры. Он застонал, живот свело. Он почувствовал щелчок – кость встала на место. Боль вспыхнула огнем – шок прошел, но боль последовала за этим, как гром за молнией. Он весь покрылся испариной, задрожал. Глубоко вздохнул, смахнул здоровой рукой пот с лица и, шатаясь, побрел от скалы. Ощутив позади Хелльстурма, бросился бежать в ночь, карабкаясь вверх по скалам, словно только это могло его спасти.
«Господь, щит мой, – он поймал себя на том, что повторяет в голове эту фразу. – Он все время смотрит на меня». Так говорил ему отец еще в детстве, прежде чем его отправляли спать. Мойши понял, что сейчас уже не насмехается над этими словами. Сейчас эти слова обрели для него свой прямой смысл. Они придавали ему какуюто внутреннюю силу, не позволявшую впасть в отчаяние.
Шаги позади. Хелльстурм приближался. Блоки и постоянное движение бесполезны – с каждым шагом силы покидали Мойши. Но теперь он понимал, что все было бесполезно с самого начала. Это просто отсрочка неизбежного. С чего он взял, что сможет справиться с этим чудовищем? Он сражался плечом к плечу с величайшим героем мира, но почему он вообразил, что он сам герой?
И все же он бежал вперед, его душа не желала смириться с поражением, даже если смерть висела у него за плечами. Он поднял взгляд к небу – кровавое Око Демона внесло над ним, как злорадный, алчный лик Сардоникс.
Каменный гребень, по которому он бежал, резко свернул влево, и Мойши тоже повернул налево.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
Чиизаи уже видела такое оружие прежде. Длинная деревянная рукоять венчалась серпообразным лезвием. С другого конца рукояти свисала длинная цепь с шишковатым металлическим шариком. Вид этого оружия ужаснул ее. И недаром.
Чиизаи была шуджин, то есть мастер боевых искусств. Только шуджину разрешаюсь носить дайкатану. И мало было в истории Аманомори женщин, столь же искусных, как она.
И все же Чиизаи пришлось пережить в Аманомори поражение.
Ее противник вышел против нее с таким же оружием.
Страх парализовал ее. Ей никогда не удавалось выиграть против такого оружия. Сейчас ей тоже не видать победы.
Цепь развернулась в воздухе с ошарашивающей скоростью. Тульк усмехнулся. Она вскрикнула, когда цепь обвилась вокруг ее шеи. Сила удара и вес шарика опрокинули ее. Звук удара был похож на рык голодного волка.
У нее перехватило дыхание, цепь душила ее, и крики ее превратились в какоето клокотанье в горле – как в страшном сне, когда пытаешься закричать, но не слышно ни звука. Ужас охватил ее, стянул узлом желудок. Она задыхалась, кашляла, видя, как щербатая потная морда склоняется над ней, а жирные руки все сильнее и сильнее потихоньку затягивают цепь на ее горле.
Он небрежно подбросил оружие в воздух, поймал его за рукоять, описав лезвием в воздухе дугу. Серп раскачивался, с каждым взмахом приближаясь к ее груди.
Она попыталась было ударить его ногой, но он дернул ее за цепь, словно рыбу на леске. Легкие ее готовы были лопнуть.
Жемчужный мрак охватил Чиизаи, туманно колеблясь на грани сознания, и она поняла, что приближается смерть. Она, загипнотизированная, неподвижно смотрела на тулька, словно пригвожденная к месту. Нет, это происходит не с ней, с кемто другим…
Не отпуская пени, он перекинул рукоять в другую руку и медленно, не спуская с нее глаз, расстегнул ее пояс. Затем лезвие скользнуло вниз, распоров кожаные ремни, стягивающие кирасу. Этим же лезвием он перевернул кирасу, сбросив ее с Чиизаи. Теперь на ней была лишь тонкая рубашка, и тульк, полуоткрыв рот, уставился на то, что было под шелком. Он расстегнул свои штаны, и они сползли вниз по его волосатым ногам.
Ее взгляд скользнул вниз, к его промежности, и ярость от того, что он собирался с ней сделать, подстегнула ее и вывела из бездействия. Больше она не думала ни о поражении, ни об этом страшном оружии, которое одолело ее.
Теперь имела смысл жизнь, и только она одна.
Чиизаи вернулась к основам. Все, что ей теперь оставалось, было йаи – движение перед ударом или отражением атаки. Она снова услышала голос своего наставника Хендзё: «Если успеваешь с этим движением вовремя, то в остальном уже нет нужды. Понимаешь?»Она так и не поняла этого до конца. Но тем не менее освоила это движение, хорошо освоила, поскольку Хендзё был лучшим йаидзюцу среди всех буджунов. Теперь она это поняла и была благодарна ему.
Тульк даже не заметил движения. Только что она лежала, обнаженная, сдавшаяся на его милость, а он, грозный, душил ее, и вдруг острая, жгучая боль пронзила его промежность и низ живота. Глаза его вылезли из орбит, в углу открытого рта показалась слюна. Он выронил оружие. Он не чувствовал ног, они больше не держали его. Он упал на колени, придавив ей ноги, зажал руками окровавленную промежность. Перед ним, так восхитительно близко, были ее раздвинутые ноги, и он вожделенно воззрился на них, а по телу его разливался холод – он никогда не испытывал такого страшною холода. Он подумал о снежных волках своей скованной морозом степи, о подобной восторгу совокупления радости охоты, об алой крови на девственной земле, такой нагой и в то же время священной. А теперь с каждым ударом сердца его собственная кровь струилась сквозь его бессильные пальцы и уходила в пыль. Последнее, что он увидел, была часть его тела, лежавшая на земле перед ним. Он потянулся к этому комку плоти, словно мог вернуть его к жизни, которая быстро уходила из его тела. Он упал ничком, умерев прежде, чем успел коснуться земли.
Чиизаи отчаянно дергала душившую ее цепь. Само оружие оказалось под тушей гулька, и ей пришлось перевернуть его, чтобы высвободиться и ослабить натяжение. Она уже сорвала ногти, и, когда наконец освободилась, ее пальцы были все в крови.
Слезы навернулись ей на глаза, когда ее легкие непроизвольно расширились. Голова кружилась, и она не решилась встать. Чиизаи лежала на влажной земле, тяжело дыша, все тело покалывало после онемения – начиная от самого носа, щек и губ. Углекислый газ образовывался слишком быстро, и она намеренно замедлила дыхание. Медленно и глубоко. Глубоко и медленно.
Целую бесконечность она наслаждалась просто тем, что дышит, таким простым, обычным действием, слепо глядя на блестящие льдинки звезд и кровавокрасную луну, колесом вращавшиеся в небесах, и плакала, плакала, зная, что теперь все будет хорошо.
Мойши наполовину ослеп, а удар последовал как раз с незрячей стороны. Он уклонился было, но недостаточно быстро, и удар пришелся прямо над правым ухом, так что он еще и оглох. Боже, подумал он, это не человек, это чудовище.
Шатаясь, он попятился, соскочил с валуна, но Хелльстурм не отставал. Ощутив спиной гранитную поверхность скалы, Мойши понял, что должен сделать, и, стиснув зубы, ударил правой рукой по камню, прикинув угол удара. Из глаз посыпались искры. Он застонал, живот свело. Он почувствовал щелчок – кость встала на место. Боль вспыхнула огнем – шок прошел, но боль последовала за этим, как гром за молнией. Он весь покрылся испариной, задрожал. Глубоко вздохнул, смахнул здоровой рукой пот с лица и, шатаясь, побрел от скалы. Ощутив позади Хелльстурма, бросился бежать в ночь, карабкаясь вверх по скалам, словно только это могло его спасти.
«Господь, щит мой, – он поймал себя на том, что повторяет в голове эту фразу. – Он все время смотрит на меня». Так говорил ему отец еще в детстве, прежде чем его отправляли спать. Мойши понял, что сейчас уже не насмехается над этими словами. Сейчас эти слова обрели для него свой прямой смысл. Они придавали ему какуюто внутреннюю силу, не позволявшую впасть в отчаяние.
Шаги позади. Хелльстурм приближался. Блоки и постоянное движение бесполезны – с каждым шагом силы покидали Мойши. Но теперь он понимал, что все было бесполезно с самого начала. Это просто отсрочка неизбежного. С чего он взял, что сможет справиться с этим чудовищем? Он сражался плечом к плечу с величайшим героем мира, но почему он вообразил, что он сам герой?
И все же он бежал вперед, его душа не желала смириться с поражением, даже если смерть висела у него за плечами. Он поднял взгляд к небу – кровавое Око Демона внесло над ним, как злорадный, алчный лик Сардоникс.
Каменный гребень, по которому он бежал, резко свернул влево, и Мойши тоже повернул налево.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74