Ссоры из нее сыплются, как дождь из дождевой тучи.
– Ссоры ссорами, – спокойно сказал он, – но она явно боялась этого человека. Он пытал Каскараса, затем убил его. А Каскарас был другом Офейи.
– А, ну так в томто и дело. Хелльстурм ревнив, когда дело касается его женщины.
– Она сказала мне: «Теперь я осталась одна». Я помню, что слышал. В любом случае Каскарас ей в отцы годился.
– Это ее не остановило бы.
– Господь свидетель, сеньора, я вас не понимаю! – прорычал он.
– Да, дорогой, не понимаешь. – Она потянулась к нему. – Иди ко мне.
– Чего ты хочешь?
– А ты как думаешь?
Он встал на колени у кровати, и она притянула его к себе. Он поцеловал ее в открытый рот, скользнул губами по ее стройной гладкой шее. Невозможно было отказать ей. Мойши приходилось бывать со столь же прекрасно сложенными женщинами, но вокруг этой была почти осязаемая аура. Это было чтото вроде сексуальной притягательности, которую он ощущал всеми клеточками своего существа. Губы его скользнули к ее дрожащим грудям.
Она застонала.
Первое, что она сказала потом, было:
– Ты влюблен в Офейю.
Он резко поднял голову и посмотрел ей в глаза:
– Почему ты так думаешь?
– Материнское чутье. – Она рассмеялась не без теплоты.
Он высвободился из ее объятий.
– Смеешься.
– Почему бы и нет? – улыбнулась она. – Мне не так много приходилось смеяться последнее время. – Она прикоснулась к нему пальцами. – Скажи мне честно, разве тебя самого это не забавляет?
– Нет. Но ты прекрасно понимаешь, о чем я.
– Да. – Глаза ее вспыхнули. – Прекрасно понимаю. Но тебе придется положиться на мое слово. Офейя вне опасности. Хелльстурм не причинит ей вреда.
– Почему ты так уверена?
– Потому, – тихо сказала она, – что я обещала вернуться к нему.
Теперь главной сложностью стал неверный лунный свет.
С северозапада набежали облака, то и дело заслоняя месяц, и в разрывах между ними тут и там проблескивал лунный свет.
Изза того, что ночью все цвета сливаются, расстояния трудно было оценивать. Расстояния казались, конечно же, больше. Действовать в таких условиях чрезвычайно тяжело. Но она все время работала головой.
Единственной настоящей опасностью были края крыш.
Чиизаи пробежала по плоской крыше, замедлив бег только у низкой черепичной ограды. Луна снова скрылась за облаком, темная густая мгла искажала расстояния между домами. Пришлось на бегу сделать поправку.
Она перепрыгнула узкий проход, наткнулась при приземлении на маленький камешек, споткнулась и тут же сгруппировалась. Перекат погасил инерцию, и она снова тут же вскочила на ноги, бесшумно передвигаясь среди стаи летучих мышей, парящих над крышей.
Тудеск ни разу не скрылся из виду и, хотя и оглядывался иногда, да и очень хорошо скрывался другими способами, используя, где мог, тень и входные ниши, так и не засек ее.
Они бежали через лабиринт улочек Корруньи – охотник и дичь.
– Такова была часть нашей сделки, – ответила она. – Он не может сейчас ничего ей сделать.
– Но я же рассказал тебе, что он уже сделал!
– Это невозможно.
– Значит, чтото изменилось. Может, есть чтото, о чем ты не знаешь.
– Он не станет подвергать риску то, чего желает превыше всего на свете.
Мойши беспокойно снова вернулся к окну, поискал луну. Теперь о луне говорило лишь бледное сияние изза маленького пухлого облачка, ползущего с севера.
Точно будет шторм, подумал он. Уже почти полночь.
– Я должен идти, – сказал он.
– Вернешься? – Ее голос прозвучал както тихо в этой огромной комнате со сводом, подобным храмовому, и страшной картиной.
– Да, – ответил он, – Как я могу не вернуться? Но, может, не этой ночью.
– Тогда утром.
– Ладно.
Она резко повернулась к нему, и он увидел в ее нефритовых глазах страх. И даже испугался, увидев в ней Офейю.
– Обещай мне, что вернешься, Мойши. – Она стиснула его руку с невероятной силой. – Теперь во всем мире у меня нет никого, кроме тебя.
– Я…
– Разве ты мне не друг, Мойши? – с отчаянием в голосе спросила она. – Неужели эта ночь так мало для тебя значит?
– Она очень много для меня значит, – сказал он, думая, что, наверное, не понял ее сейчас. Ему преподнесли драгоценный дар, то, что она прятала от остального мира. Кроме Хелльстурма. Какая ирония! Почти смешно, если бы все это не было так ужасно. Ее любовь к дочери была превыше всего на свете. Теперь была его очередь. Он мог принять, мог отказаться. – Это очень много для меня значит. И навсегда так и останется.
– Мы друзья.
– Ты оказываешь мне великую честь. – Это прозвучало формально, даже казалось несколько высокопарным после их недавней близости. И все же он прекрасно понимал, что человек создан из плоти, а плоть очень легко может притворяться. Но вот втягивать в это еще и душу – совсем другое дело. Тут не принуждение, тут уже разврат.
Словно по знаку, они целомудренно поцеловали друг друга в губы. Он ощутил, как ее дух тянется к нему, как они сплетаются в танце.
В комнате было совершенно тихо.
Они отпрянули друг от друга, она потянулась за платьем, он стал одеваться, чтобы идти.
Прежде чем уйти, он задал ей вопрос:
– Почему у тебя в комнате висит эта картина?
– Эта картина изображает диавола. Ты знаешь о нем? Нет? В далузийской религии диавол – предстоятель тьмы, повелитель зла.
– Это диавол?
– Диавол.
– Зачем он здесь?
– Чтобы служить мне вечным напоминанием.
– Посиди со мной, малышка, – сказал ДайСан. Таков был смысл имени «Чиизаи».
Они были во дворе куншина в пригороде Эйдо, столицы Аманомори.
– Как ты представляешь себе свою будущую жизнь? Она посмотрела на него. Он уже довольно долго на сей раз пробыл в Аманомори, но она неустанно изучала очертания его странного лица. Все время она думала, что это шутки памяти – каждый раз, как она снова видела его, его лицо казалось ей иным, отличающимся от того, которое она запомнила, хотя видела его только вчера. Иногда отличие было совсем незаметным, иногда – очень сильным.
Наверное, другие боялись его, видя в нем воплощенное божество, поскольку он, возможно, и был им. Но для нее он был гораздо большим. Братом. Братом, которого у нее никогда не было, но иметь которого она страстно желала всегда.
– Ты пытаешься изображать моего отца? – полушутливо спросила она.
Он улыбнулся только ему присущей обезоруживающей улыбкой, и она вдруг поняла, как дороги ей его дружба и любовь. Он был намного выше ее. Он взял ее за руку, и она ощутила жесткость его кожаной перчатки.
– Выйдем. – Он вроде бы и спрашивал, но интонация была не вопросительной.
Только что минул полдень. На них хлынула с небес обволакивающая теплота лимонножелтого солнца. Стрекотали цикады, серые ржанки взлетали из своих укрытий в высокой траве.
Окоем был проткан острыми силуэтами криптомерии и острых, как мечи, сосен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74
– Ссоры ссорами, – спокойно сказал он, – но она явно боялась этого человека. Он пытал Каскараса, затем убил его. А Каскарас был другом Офейи.
– А, ну так в томто и дело. Хелльстурм ревнив, когда дело касается его женщины.
– Она сказала мне: «Теперь я осталась одна». Я помню, что слышал. В любом случае Каскарас ей в отцы годился.
– Это ее не остановило бы.
– Господь свидетель, сеньора, я вас не понимаю! – прорычал он.
– Да, дорогой, не понимаешь. – Она потянулась к нему. – Иди ко мне.
– Чего ты хочешь?
– А ты как думаешь?
Он встал на колени у кровати, и она притянула его к себе. Он поцеловал ее в открытый рот, скользнул губами по ее стройной гладкой шее. Невозможно было отказать ей. Мойши приходилось бывать со столь же прекрасно сложенными женщинами, но вокруг этой была почти осязаемая аура. Это было чтото вроде сексуальной притягательности, которую он ощущал всеми клеточками своего существа. Губы его скользнули к ее дрожащим грудям.
Она застонала.
Первое, что она сказала потом, было:
– Ты влюблен в Офейю.
Он резко поднял голову и посмотрел ей в глаза:
– Почему ты так думаешь?
– Материнское чутье. – Она рассмеялась не без теплоты.
Он высвободился из ее объятий.
– Смеешься.
– Почему бы и нет? – улыбнулась она. – Мне не так много приходилось смеяться последнее время. – Она прикоснулась к нему пальцами. – Скажи мне честно, разве тебя самого это не забавляет?
– Нет. Но ты прекрасно понимаешь, о чем я.
– Да. – Глаза ее вспыхнули. – Прекрасно понимаю. Но тебе придется положиться на мое слово. Офейя вне опасности. Хелльстурм не причинит ей вреда.
– Почему ты так уверена?
– Потому, – тихо сказала она, – что я обещала вернуться к нему.
Теперь главной сложностью стал неверный лунный свет.
С северозапада набежали облака, то и дело заслоняя месяц, и в разрывах между ними тут и там проблескивал лунный свет.
Изза того, что ночью все цвета сливаются, расстояния трудно было оценивать. Расстояния казались, конечно же, больше. Действовать в таких условиях чрезвычайно тяжело. Но она все время работала головой.
Единственной настоящей опасностью были края крыш.
Чиизаи пробежала по плоской крыше, замедлив бег только у низкой черепичной ограды. Луна снова скрылась за облаком, темная густая мгла искажала расстояния между домами. Пришлось на бегу сделать поправку.
Она перепрыгнула узкий проход, наткнулась при приземлении на маленький камешек, споткнулась и тут же сгруппировалась. Перекат погасил инерцию, и она снова тут же вскочила на ноги, бесшумно передвигаясь среди стаи летучих мышей, парящих над крышей.
Тудеск ни разу не скрылся из виду и, хотя и оглядывался иногда, да и очень хорошо скрывался другими способами, используя, где мог, тень и входные ниши, так и не засек ее.
Они бежали через лабиринт улочек Корруньи – охотник и дичь.
– Такова была часть нашей сделки, – ответила она. – Он не может сейчас ничего ей сделать.
– Но я же рассказал тебе, что он уже сделал!
– Это невозможно.
– Значит, чтото изменилось. Может, есть чтото, о чем ты не знаешь.
– Он не станет подвергать риску то, чего желает превыше всего на свете.
Мойши беспокойно снова вернулся к окну, поискал луну. Теперь о луне говорило лишь бледное сияние изза маленького пухлого облачка, ползущего с севера.
Точно будет шторм, подумал он. Уже почти полночь.
– Я должен идти, – сказал он.
– Вернешься? – Ее голос прозвучал както тихо в этой огромной комнате со сводом, подобным храмовому, и страшной картиной.
– Да, – ответил он, – Как я могу не вернуться? Но, может, не этой ночью.
– Тогда утром.
– Ладно.
Она резко повернулась к нему, и он увидел в ее нефритовых глазах страх. И даже испугался, увидев в ней Офейю.
– Обещай мне, что вернешься, Мойши. – Она стиснула его руку с невероятной силой. – Теперь во всем мире у меня нет никого, кроме тебя.
– Я…
– Разве ты мне не друг, Мойши? – с отчаянием в голосе спросила она. – Неужели эта ночь так мало для тебя значит?
– Она очень много для меня значит, – сказал он, думая, что, наверное, не понял ее сейчас. Ему преподнесли драгоценный дар, то, что она прятала от остального мира. Кроме Хелльстурма. Какая ирония! Почти смешно, если бы все это не было так ужасно. Ее любовь к дочери была превыше всего на свете. Теперь была его очередь. Он мог принять, мог отказаться. – Это очень много для меня значит. И навсегда так и останется.
– Мы друзья.
– Ты оказываешь мне великую честь. – Это прозвучало формально, даже казалось несколько высокопарным после их недавней близости. И все же он прекрасно понимал, что человек создан из плоти, а плоть очень легко может притворяться. Но вот втягивать в это еще и душу – совсем другое дело. Тут не принуждение, тут уже разврат.
Словно по знаку, они целомудренно поцеловали друг друга в губы. Он ощутил, как ее дух тянется к нему, как они сплетаются в танце.
В комнате было совершенно тихо.
Они отпрянули друг от друга, она потянулась за платьем, он стал одеваться, чтобы идти.
Прежде чем уйти, он задал ей вопрос:
– Почему у тебя в комнате висит эта картина?
– Эта картина изображает диавола. Ты знаешь о нем? Нет? В далузийской религии диавол – предстоятель тьмы, повелитель зла.
– Это диавол?
– Диавол.
– Зачем он здесь?
– Чтобы служить мне вечным напоминанием.
– Посиди со мной, малышка, – сказал ДайСан. Таков был смысл имени «Чиизаи».
Они были во дворе куншина в пригороде Эйдо, столицы Аманомори.
– Как ты представляешь себе свою будущую жизнь? Она посмотрела на него. Он уже довольно долго на сей раз пробыл в Аманомори, но она неустанно изучала очертания его странного лица. Все время она думала, что это шутки памяти – каждый раз, как она снова видела его, его лицо казалось ей иным, отличающимся от того, которое она запомнила, хотя видела его только вчера. Иногда отличие было совсем незаметным, иногда – очень сильным.
Наверное, другие боялись его, видя в нем воплощенное божество, поскольку он, возможно, и был им. Но для нее он был гораздо большим. Братом. Братом, которого у нее никогда не было, но иметь которого она страстно желала всегда.
– Ты пытаешься изображать моего отца? – полушутливо спросила она.
Он улыбнулся только ему присущей обезоруживающей улыбкой, и она вдруг поняла, как дороги ей его дружба и любовь. Он был намного выше ее. Он взял ее за руку, и она ощутила жесткость его кожаной перчатки.
– Выйдем. – Он вроде бы и спрашивал, но интонация была не вопросительной.
Только что минул полдень. На них хлынула с небес обволакивающая теплота лимонножелтого солнца. Стрекотали цикады, серые ржанки взлетали из своих укрытий в высокой траве.
Окоем был проткан острыми силуэтами криптомерии и острых, как мечи, сосен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74