Хонно не спалось, у нее была лихорадка, и девочка вертелась на кровати с боку на бок. Случайно она посмотрела в окно и увидела яркую полную луну, освещавшую находившиеся неподалеку горы, которые Хонно излазила вдоль и поперек и которые сейчас ярко выделялись в лунном свете на фоне ночного неба. Однажды она наблюдала в горах движущиеся огоньки и, поскольку ей говорили, что горы населяют разные божества, она была уверена, что светятся именно эти божества. Она часто молилась горным Духам и просила их избавить ее от висевшего над ней проклятия. Ночь была душной, и движущаяся стенка-дверь (фусума) родительской спальни, выходящая во двор, осталась на ночь открытой. Хонно не только слышала голоса родителей, но и видела их силуэты сквозь стенку, сделанную из рисовой бумаги, вернее, их тени, большие, неправильной формы, напоминающие персонажей театра марионеток.
— Я видела сон, — говорила мать Хонно, — про нашу дочь.
— Не хочу ничего слышать о нашей дочери, — отвечал Нобору Ямато.
— Но как же так! Ты должен меня выслушать! — рука одной тени вытянулась вперед и схватила за рукав другую тень. — Этот сон очень важный! Он со значением, суди сам: я видела зиму, все кругом было покрыто снегом, и только деревья стояли совершенно голые, черные, будто опаленные огнем. Итак, была зима. Мы будто бы жили в каком-то уединенном месте, не знаю, где. Дочка наша проснулась, — она, как и сейчас, болела, — и я вывела ее на улицу в туалет, не понимаю, почему именно на улицу, когда на дворе зима и все в снегу, но так было во сне. Девочка присела на корточки, а я стояла рядом, следя, чтобы все было в порядке. И вдруг краем глаза я заметила какое-то движение. Недалеко от меня стоял горностай и наблюдал за мной внимательными, в красных ободках глазами. Это была самка горностая, в черной шубке, она почему-то не сменила свой черный мех на белый зимний, и я увидела, что с ее худого живота свисают соски. Морда у самки была страшной до ужаса, — вся в крови, и я почему-то знала, что она убила отца своих детенышей, чтобы спасти их от голодной смерти. Вдруг она повернула голову в сторону Хонно и с голодной жадностью начала пожирать девочку глазами. Я тоже посмотрела на дочку и в ужасе заметила, что наша дочка писает кровью — на снегу под ней растекалось яркое красное пятно.
— Хиноеума, убийца мужа, — сказал Нобору. — Глупая женщина, и почему ты не приняла нужные меры, чтобы не забеременеть?
— Нам нужно немедленно что-то предпринять. Мой сон — это знак, предостережение. Как предупредить зло, которое совершится в будущем?
— Что ты хочешь от меня?
— Отвези ее к Человеку Одинокое Дерево.
Человек Одинокое Дерево жил на небольшом острове у южного побережья Японии. Остров был каменистым, почти необитаемым. Летом его поливали дожди, а зимой засыпал снег. Почти всю его территорию занимала корневая система огромной старой сосны, и казалось, что сам остров стоит не на скале, а гнездится в извилистых корнях дерева. Благодаря необычному дереву единственный житель острова и получил свое прозвище.
Разговор родителей, случайно подслушанный Хонно, не остался без последствий; Нобору Ямато отправился с дочкой на юг и, добравшись до побережья, нанял лодку, которая отвезла их к каменистому острову. Человек Одинокое Дерево вышел им навстречу, и Хонно в страхе спряталась за спину отца: она увидела перед собой горбуна, похожего на обезьяну, его голова по сравнению с маленьким телом была несоразмерно большой.
Нобору обратился к хозяину острова с такой речью:
— Моя дочь имела несчастье родиться в год хиноеума — в шестидесятый по счету год Лошади. Мы, то есть я и моя жена, боимся, что в будущем наша дочь убьет своего мужа.
Человек Одинокое Дерево вместо ответа уставился на Хонно, которую отец поставил перед собой. Глаза у горбуна были смолянисто-черные, совершенно непроницаемые. Говорили, что родом он из Индонезии или эмигрировал оттуда много лет назад.
Нобору Ямато и его дочь с удивлением смотрели, как Человек Одинокое Дерево взял пять пластин, сделанных из черепашьих панцирей, и кинул их на землю три раза, после чего присел на корточки и, сведя густые брови, начал внимательно изучать расположение рун, вырезанных на внутренней стороне пластин.
Спустя некоторое время он, не вставая и держа руки на коленях, из-за чего выглядел еще более увечным, чем был на самом деле, сказал Нобору:
— Вам следует убить ее.
Хонно захныкала, и отец обнял ее и прижал к себе, пытаясь успокоить.
— Вы, наверное, сошли с ума, — ответил он горбуну. — Эта девочка — моя плоть и кровь. Какой бы она ни была, я никогда не причиню ей вреда. Как могу я убить собственную дочь?
Человек Одинокое Дерево важно кивнул, словно именно такого ответа и ожидал.
— Вы можете оставить девочку у меня, — предложил он другой вариант.
— Надолго? — спросил Нобору. Человек Одинокое Дерево поднялся с корточек и теперь стоял, в упор глядя на своего гостя.
— По истечении необходимого срока ваша дочка вернется домой.
— А моя жена? Что я ей скажу? Когда она сможет увидеться с Хонно?
— Скажите вашей жене, чтобы она забыла о том, что у нее есть дочь. Пусть займет свой ум чем-нибудь другим и не думает о девочке, иначе ей будет очень трудно пережить разлуку.
Хонно разревелась во весь голос, когда ее отец повернулся и ушел, не взяв ее с собой. Она побежала за ним, спотыкаясь об острые камни, которыми была усеяна поверхность острова, крича вслед Нобору: «Папа! Папочка!»
Но Нобору Ямато с решительным видом уже садился в лодку, и вскоре на серой морской воде виднелась лишь точка, двигавшаяся в противоположном острову направлении. Хонно все-таки добежала до самой воды и упала там и долго лежала, сотрясаясь от рыданий. Неожиданно она почувствовала, что ее подняли в воздух и, открыв глаза, увидела, что Человек Одинокое Дерево держит ее на руках с такой легкостью, будто она была пушинкой.
— Почему ты плачешь, малышка? — спросил он. — Для тебя наступила новая жизнь; ты будешь жить, вместо того чтобы умереть.
— Я хочу домой, — продолжала плакать Хонно. — Я понимаю. Но твой дом теперь будет там, куда я тебя отведу.
Меньше чем через год Хонно привыкла к своей жизни на острове и действительно, стала считать его своим домом. Дети есть дети, они более гибкие и восприимчивые, чем взрослые.
Человек Одинокое Дерево оказался на редкость хорошим учителем. Все, что он делал или говорил, представляло для Хонно огромный интерес. Если что-нибудь из сказанного им было ей не совсем понятно, она старалась это получше запомнить, и потом, лежа ночью под ветвями старой сосны, еще и еще раз мысленно возвращалась к словам своего учителя, пытаясь вникнуть в их смысл.
Хонно нравилось ее одиночество, нравилось слушать крики чаек и крачек, звук моря, шелест прибрежной гальки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151
— Я видела сон, — говорила мать Хонно, — про нашу дочь.
— Не хочу ничего слышать о нашей дочери, — отвечал Нобору Ямато.
— Но как же так! Ты должен меня выслушать! — рука одной тени вытянулась вперед и схватила за рукав другую тень. — Этот сон очень важный! Он со значением, суди сам: я видела зиму, все кругом было покрыто снегом, и только деревья стояли совершенно голые, черные, будто опаленные огнем. Итак, была зима. Мы будто бы жили в каком-то уединенном месте, не знаю, где. Дочка наша проснулась, — она, как и сейчас, болела, — и я вывела ее на улицу в туалет, не понимаю, почему именно на улицу, когда на дворе зима и все в снегу, но так было во сне. Девочка присела на корточки, а я стояла рядом, следя, чтобы все было в порядке. И вдруг краем глаза я заметила какое-то движение. Недалеко от меня стоял горностай и наблюдал за мной внимательными, в красных ободках глазами. Это была самка горностая, в черной шубке, она почему-то не сменила свой черный мех на белый зимний, и я увидела, что с ее худого живота свисают соски. Морда у самки была страшной до ужаса, — вся в крови, и я почему-то знала, что она убила отца своих детенышей, чтобы спасти их от голодной смерти. Вдруг она повернула голову в сторону Хонно и с голодной жадностью начала пожирать девочку глазами. Я тоже посмотрела на дочку и в ужасе заметила, что наша дочка писает кровью — на снегу под ней растекалось яркое красное пятно.
— Хиноеума, убийца мужа, — сказал Нобору. — Глупая женщина, и почему ты не приняла нужные меры, чтобы не забеременеть?
— Нам нужно немедленно что-то предпринять. Мой сон — это знак, предостережение. Как предупредить зло, которое совершится в будущем?
— Что ты хочешь от меня?
— Отвези ее к Человеку Одинокое Дерево.
Человек Одинокое Дерево жил на небольшом острове у южного побережья Японии. Остров был каменистым, почти необитаемым. Летом его поливали дожди, а зимой засыпал снег. Почти всю его территорию занимала корневая система огромной старой сосны, и казалось, что сам остров стоит не на скале, а гнездится в извилистых корнях дерева. Благодаря необычному дереву единственный житель острова и получил свое прозвище.
Разговор родителей, случайно подслушанный Хонно, не остался без последствий; Нобору Ямато отправился с дочкой на юг и, добравшись до побережья, нанял лодку, которая отвезла их к каменистому острову. Человек Одинокое Дерево вышел им навстречу, и Хонно в страхе спряталась за спину отца: она увидела перед собой горбуна, похожего на обезьяну, его голова по сравнению с маленьким телом была несоразмерно большой.
Нобору обратился к хозяину острова с такой речью:
— Моя дочь имела несчастье родиться в год хиноеума — в шестидесятый по счету год Лошади. Мы, то есть я и моя жена, боимся, что в будущем наша дочь убьет своего мужа.
Человек Одинокое Дерево вместо ответа уставился на Хонно, которую отец поставил перед собой. Глаза у горбуна были смолянисто-черные, совершенно непроницаемые. Говорили, что родом он из Индонезии или эмигрировал оттуда много лет назад.
Нобору Ямато и его дочь с удивлением смотрели, как Человек Одинокое Дерево взял пять пластин, сделанных из черепашьих панцирей, и кинул их на землю три раза, после чего присел на корточки и, сведя густые брови, начал внимательно изучать расположение рун, вырезанных на внутренней стороне пластин.
Спустя некоторое время он, не вставая и держа руки на коленях, из-за чего выглядел еще более увечным, чем был на самом деле, сказал Нобору:
— Вам следует убить ее.
Хонно захныкала, и отец обнял ее и прижал к себе, пытаясь успокоить.
— Вы, наверное, сошли с ума, — ответил он горбуну. — Эта девочка — моя плоть и кровь. Какой бы она ни была, я никогда не причиню ей вреда. Как могу я убить собственную дочь?
Человек Одинокое Дерево важно кивнул, словно именно такого ответа и ожидал.
— Вы можете оставить девочку у меня, — предложил он другой вариант.
— Надолго? — спросил Нобору. Человек Одинокое Дерево поднялся с корточек и теперь стоял, в упор глядя на своего гостя.
— По истечении необходимого срока ваша дочка вернется домой.
— А моя жена? Что я ей скажу? Когда она сможет увидеться с Хонно?
— Скажите вашей жене, чтобы она забыла о том, что у нее есть дочь. Пусть займет свой ум чем-нибудь другим и не думает о девочке, иначе ей будет очень трудно пережить разлуку.
Хонно разревелась во весь голос, когда ее отец повернулся и ушел, не взяв ее с собой. Она побежала за ним, спотыкаясь об острые камни, которыми была усеяна поверхность острова, крича вслед Нобору: «Папа! Папочка!»
Но Нобору Ямато с решительным видом уже садился в лодку, и вскоре на серой морской воде виднелась лишь точка, двигавшаяся в противоположном острову направлении. Хонно все-таки добежала до самой воды и упала там и долго лежала, сотрясаясь от рыданий. Неожиданно она почувствовала, что ее подняли в воздух и, открыв глаза, увидела, что Человек Одинокое Дерево держит ее на руках с такой легкостью, будто она была пушинкой.
— Почему ты плачешь, малышка? — спросил он. — Для тебя наступила новая жизнь; ты будешь жить, вместо того чтобы умереть.
— Я хочу домой, — продолжала плакать Хонно. — Я понимаю. Но твой дом теперь будет там, куда я тебя отведу.
Меньше чем через год Хонно привыкла к своей жизни на острове и действительно, стала считать его своим домом. Дети есть дети, они более гибкие и восприимчивые, чем взрослые.
Человек Одинокое Дерево оказался на редкость хорошим учителем. Все, что он делал или говорил, представляло для Хонно огромный интерес. Если что-нибудь из сказанного им было ей не совсем понятно, она старалась это получше запомнить, и потом, лежа ночью под ветвями старой сосны, еще и еще раз мысленно возвращалась к словам своего учителя, пытаясь вникнуть в их смысл.
Хонно нравилось ее одиночество, нравилось слушать крики чаек и крачек, звук моря, шелест прибрежной гальки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151