Нед, а ты не врешь?
Похожий на сову не сводил с меня глаз. Он продолжал рассматривать меня с противным состраданием, словно хотел сказать, что всем нам этого не миновать и что ничего не поделаешь.
- Нед, а как открытка была доставлена? - спросил он. Голос его, как и поведение, был вкрадчив и полон сочувствия.
- По почте, как же еще? - грубо ответил я.
- То есть обычной почтой? - грустно предположил очкарик. - А не служебной, например?
- Армейской почтой, - ответил я. - Полевым почтовым отделением. Отправлена из Берлина с британской маркой. Доставлена местным почтальоном.
- Нед, а не помните ли вы случайно номер полевой почты? - спросил, ужасно стесняясь, очкарик. - На штемпеле, я имею в виду.
- По-моему, обыкновенный берлинский номер, - резко ответил я, стараясь сдержать возмущение таким изысканно уважительным отношением. - Кажется, сорок. А почему это так важно? Мне все это уже надоело.
- Но вы сказали, что письмо, во всяком случае, точно было отправлено из Берлина? То есть тогда у вас сложилось именно такое впечатление? Как вам теперь это помнится? Берлинский номер - вы уверены?
- Оно выглядело точно так же, как и все остальные, которые он мне присылал. Я его не рассматривал, - сказал я, и меня снова захлестнул гнев, когда я увидел, как Кадровик вытаскивает следующий ящик и вываливает на стол его содержимое.
- Хорошенькая девочка, Нед? - спросил очкарик с затравленной улыбкой, будто желая извиниться и за Кадровика, и за самого себя.
- Да, обнаженная. Шлюха, скорее всего, с голой задницей. Поэтому я фотографию и выкинул. Из-за моей уборщицы.
- Ах, теперь ты вспомнил! - закричал Кадровик, развернувшись всем корпусом, чтобы посмотреть на меня. - “Я ее выкинул”. Жаль, черт возьми, что ты сразу этого не сказал.
- Не знаю, что и сказать, Рекс, - примирительно сказал очкарик. - Нед, когда вошел, был очень смущен. Да и кто бы на его месте не был? - Его взволнованный взгляд снова остановился на мне. - Вы стажируетесь у наблюдателей, правильно? Монти говорит, что вы неплохо справляетесь. Кстати, а она была цветная? Фотография вашей обнаженной?
- Да.
- Он всегда посылает открытки или иногда письма?
- Только открытки.
- Сколько?
- Три или четыре с тех пор, как он уехал.
- Всегда цветные?
- Не помню. Возможно. Да.
- И всегда девочек?
- По-моему, да.
- Вы ведь на самом деле помните. Конечно же. И всегда голых, я надеюсь?
- Да.
- Где же остальные?
- Вероятно, я выбросил и их.
- Из-за вашей уборщицы?
- Да.
- Чтобы пощадить ее чувства?
- Да!
На этот раз очкарик долго над этим раздумывал.
- Значит, эти вонючие открытки - извините, я никого не хочу обидеть, правда - были у вас чем-то вроде шутки?
- Да, с его стороны.
- А в ответ вы ему ничего не посылали? Пожалуйста, скажите, если посылали. Не смущайтесь. На это нет времени.
- Я не смущаюсь! Я ничего ему не посылал! Да, это было шуткой. И чем дальше, тем более рискованной. Если хотите знать, мне начинало уже немного надоедать, когда пополнение этой коллекции выкладывалось в холле на столе. Да и господину Симпсону тоже. Это наш хозяин. Он предложил мне написать Бену и попросить его больше не присылать их. Он сказал, что иначе дом приобретет дурную репутацию. А теперь пусть кто-нибудь объяснит мне, черт возьми, что происходит?
На этот раз ответил Кадровик.
- Что ж, мы как раз думали, что на этот вопрос ты смог бы нам ответить, - произнес он скорбным голосом. - Бен Кавендиш исчез. Как и его агенты, в некотором смысле. О двух из них написано сегодня утром в “Нойес Дойчланд”. Британская шпионская организация захвачена с поличным. Об этом говорится в последних выпусках лондонских вечерних газет. Его не видели уже три дня. Это господин Смайли. Он хочет с тобой поговорить. Нужно рассказать ему все, что ты знаешь. Абсолютно все. До скорого.
На секунду, наверное, я потерял связь с реальностью, поскольку, когда увидел Смайли снова, он уже стоял в центре ковра, печально глядя вокруг на разгром, который учинили они с Кадровиком.
- У меня на той стороне реки есть дом на Байуотер-стрит, - признался он, словно это было для него тяжким бременем. - Может, отправимся туда, если вы, конечно, не возражаете? Там не очень прибрано, но все же лучше, чем здесь.
* * *
Мы поехали туда на скромном маленьком “Остине” Смайли так медленно, что могло показаться, будто он перевозит инвалида, кем, впрочем, он меня теперь и считал. Наступили сумерки. Отражения белых фонарей моста Альберта плыли на нас по речной поверхности, словно огни старинных карет. Бен, в отчаянии думал я, в чем мы провинились? Бен, что они с тобой сделали?
Байуотер-стрит была забита машинами, и мы припарковались на территории конюшен. Поставить машину на стоянку было для Смайли все равно что ввести судно в док, но он справился с этим, и мы пошли пешком. Я вспоминаю, как невероятно трудно было идти с ним рядом, как шел он - вразвалку и размахивая рукой, словно меня рядом и не было. Я вспоминаю, как он весь подобрался, прежде чем отпереть свою собственную дверь, и как насторожился, когда вошел в холл, будто дом таил в себе опасность для него. И теперь я знаю, что так оно и было. В прихожей стояли бутылки с молоком, накопившиеся за несколько дней, а в гостиной - тарелка с недоеденной отбивной с горошком. Безмолвно вращалась вертушка проигрывателя. И не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что его вызвали срочно - надо полагать, это сделал Кадровик вчера вечером, когда Смайли уплетал свою котлету и слушал музыку.
Чтобы принести содовой для нашего виски, он прошел на кухню. Я последовал за ним. В Смайли было нечто такое, что налагало на тебя ответственность за его одиночество. Повсюду стояли открытые консервные банки, а раковина была завалена грязными тарелками. Пока он смешивал виски с содовой, я начал мыть посуду, поэтому, выудив из-за двери кухонное полотенце, он стал вытирать ее и расставлять по местам.
- Вы с Беном были хорошими товарищами, правда? - спросил он.
- Да, у нас в Сэррате было общее жилье.
- То есть кухня, две спальни, ванная?
- Кухни не было.
- И занимались вы с ним тоже вместе?
- В последний год обучения, когда выбираешь себе напарника и учишься с ним работать.
- Выбираешь? Или выбирают за тебя?
- Сначала выбираешь сам, потом они или одобряют, или забодают.
- И после этого вы и оказались вместе друг с другом на горе и на радость?
- В общем, да.
- Весь последний год? Практически полкурса? День и ночь, так? Просто как семейная жизнь?
Я не мог взять в толк, зачем он выдавливает из меня то, о чем должен был знать.
- И вы все делали вместе? - продолжал он. - Извините, но с тех пор, как обучался я, прошло немало времени. Письменные работы, практические занятия, физическая подготовка, общий беспорядок, общее жилье - фактически вся жизнь.
- Мы вместе посещали поточные лекции и занимались физической подготовкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
Похожий на сову не сводил с меня глаз. Он продолжал рассматривать меня с противным состраданием, словно хотел сказать, что всем нам этого не миновать и что ничего не поделаешь.
- Нед, а как открытка была доставлена? - спросил он. Голос его, как и поведение, был вкрадчив и полон сочувствия.
- По почте, как же еще? - грубо ответил я.
- То есть обычной почтой? - грустно предположил очкарик. - А не служебной, например?
- Армейской почтой, - ответил я. - Полевым почтовым отделением. Отправлена из Берлина с британской маркой. Доставлена местным почтальоном.
- Нед, а не помните ли вы случайно номер полевой почты? - спросил, ужасно стесняясь, очкарик. - На штемпеле, я имею в виду.
- По-моему, обыкновенный берлинский номер, - резко ответил я, стараясь сдержать возмущение таким изысканно уважительным отношением. - Кажется, сорок. А почему это так важно? Мне все это уже надоело.
- Но вы сказали, что письмо, во всяком случае, точно было отправлено из Берлина? То есть тогда у вас сложилось именно такое впечатление? Как вам теперь это помнится? Берлинский номер - вы уверены?
- Оно выглядело точно так же, как и все остальные, которые он мне присылал. Я его не рассматривал, - сказал я, и меня снова захлестнул гнев, когда я увидел, как Кадровик вытаскивает следующий ящик и вываливает на стол его содержимое.
- Хорошенькая девочка, Нед? - спросил очкарик с затравленной улыбкой, будто желая извиниться и за Кадровика, и за самого себя.
- Да, обнаженная. Шлюха, скорее всего, с голой задницей. Поэтому я фотографию и выкинул. Из-за моей уборщицы.
- Ах, теперь ты вспомнил! - закричал Кадровик, развернувшись всем корпусом, чтобы посмотреть на меня. - “Я ее выкинул”. Жаль, черт возьми, что ты сразу этого не сказал.
- Не знаю, что и сказать, Рекс, - примирительно сказал очкарик. - Нед, когда вошел, был очень смущен. Да и кто бы на его месте не был? - Его взволнованный взгляд снова остановился на мне. - Вы стажируетесь у наблюдателей, правильно? Монти говорит, что вы неплохо справляетесь. Кстати, а она была цветная? Фотография вашей обнаженной?
- Да.
- Он всегда посылает открытки или иногда письма?
- Только открытки.
- Сколько?
- Три или четыре с тех пор, как он уехал.
- Всегда цветные?
- Не помню. Возможно. Да.
- И всегда девочек?
- По-моему, да.
- Вы ведь на самом деле помните. Конечно же. И всегда голых, я надеюсь?
- Да.
- Где же остальные?
- Вероятно, я выбросил и их.
- Из-за вашей уборщицы?
- Да.
- Чтобы пощадить ее чувства?
- Да!
На этот раз очкарик долго над этим раздумывал.
- Значит, эти вонючие открытки - извините, я никого не хочу обидеть, правда - были у вас чем-то вроде шутки?
- Да, с его стороны.
- А в ответ вы ему ничего не посылали? Пожалуйста, скажите, если посылали. Не смущайтесь. На это нет времени.
- Я не смущаюсь! Я ничего ему не посылал! Да, это было шуткой. И чем дальше, тем более рискованной. Если хотите знать, мне начинало уже немного надоедать, когда пополнение этой коллекции выкладывалось в холле на столе. Да и господину Симпсону тоже. Это наш хозяин. Он предложил мне написать Бену и попросить его больше не присылать их. Он сказал, что иначе дом приобретет дурную репутацию. А теперь пусть кто-нибудь объяснит мне, черт возьми, что происходит?
На этот раз ответил Кадровик.
- Что ж, мы как раз думали, что на этот вопрос ты смог бы нам ответить, - произнес он скорбным голосом. - Бен Кавендиш исчез. Как и его агенты, в некотором смысле. О двух из них написано сегодня утром в “Нойес Дойчланд”. Британская шпионская организация захвачена с поличным. Об этом говорится в последних выпусках лондонских вечерних газет. Его не видели уже три дня. Это господин Смайли. Он хочет с тобой поговорить. Нужно рассказать ему все, что ты знаешь. Абсолютно все. До скорого.
На секунду, наверное, я потерял связь с реальностью, поскольку, когда увидел Смайли снова, он уже стоял в центре ковра, печально глядя вокруг на разгром, который учинили они с Кадровиком.
- У меня на той стороне реки есть дом на Байуотер-стрит, - признался он, словно это было для него тяжким бременем. - Может, отправимся туда, если вы, конечно, не возражаете? Там не очень прибрано, но все же лучше, чем здесь.
* * *
Мы поехали туда на скромном маленьком “Остине” Смайли так медленно, что могло показаться, будто он перевозит инвалида, кем, впрочем, он меня теперь и считал. Наступили сумерки. Отражения белых фонарей моста Альберта плыли на нас по речной поверхности, словно огни старинных карет. Бен, в отчаянии думал я, в чем мы провинились? Бен, что они с тобой сделали?
Байуотер-стрит была забита машинами, и мы припарковались на территории конюшен. Поставить машину на стоянку было для Смайли все равно что ввести судно в док, но он справился с этим, и мы пошли пешком. Я вспоминаю, как невероятно трудно было идти с ним рядом, как шел он - вразвалку и размахивая рукой, словно меня рядом и не было. Я вспоминаю, как он весь подобрался, прежде чем отпереть свою собственную дверь, и как насторожился, когда вошел в холл, будто дом таил в себе опасность для него. И теперь я знаю, что так оно и было. В прихожей стояли бутылки с молоком, накопившиеся за несколько дней, а в гостиной - тарелка с недоеденной отбивной с горошком. Безмолвно вращалась вертушка проигрывателя. И не нужно было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что его вызвали срочно - надо полагать, это сделал Кадровик вчера вечером, когда Смайли уплетал свою котлету и слушал музыку.
Чтобы принести содовой для нашего виски, он прошел на кухню. Я последовал за ним. В Смайли было нечто такое, что налагало на тебя ответственность за его одиночество. Повсюду стояли открытые консервные банки, а раковина была завалена грязными тарелками. Пока он смешивал виски с содовой, я начал мыть посуду, поэтому, выудив из-за двери кухонное полотенце, он стал вытирать ее и расставлять по местам.
- Вы с Беном были хорошими товарищами, правда? - спросил он.
- Да, у нас в Сэррате было общее жилье.
- То есть кухня, две спальни, ванная?
- Кухни не было.
- И занимались вы с ним тоже вместе?
- В последний год обучения, когда выбираешь себе напарника и учишься с ним работать.
- Выбираешь? Или выбирают за тебя?
- Сначала выбираешь сам, потом они или одобряют, или забодают.
- И после этого вы и оказались вместе друг с другом на горе и на радость?
- В общем, да.
- Весь последний год? Практически полкурса? День и ночь, так? Просто как семейная жизнь?
Я не мог взять в толк, зачем он выдавливает из меня то, о чем должен был знать.
- И вы все делали вместе? - продолжал он. - Извините, но с тех пор, как обучался я, прошло немало времени. Письменные работы, практические занятия, физическая подготовка, общий беспорядок, общее жилье - фактически вся жизнь.
- Мы вместе посещали поточные лекции и занимались физической подготовкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104