Я переключился на “Альманах” и нашел семью Арно Лотрингенов. Она занимала три страницы, но я сразу же отыскал дальнюю родственницу по имени Стефани. Я смело спросил у библиотекарши, есть ли у нее телефонная книга Западных островов Шотландии. У нее не было, но она разрешила мне воспользоваться своим телефоном, чтобы позвонить в справочную, - это было очень удачно, так как я не сомневался в том, что мой телефон прослушивается. Без четверти одиннадцать я был уже у телефона в своей квартире и таким же спокойным, как и раньше, тоном разговаривал с Кадровиком.
- Где ты был? - спросил он.
- В газетном киоске. И в булочной.
- А в библиотеку ходил?
- В библиотеку? А, да. Ходил.
- И что, скажи на милость, ты там взял?
- Да, в общем, ничего. По некоторым причинам, мне оказалось трудно в данный момент на чем-нибудь остановиться. Что мне делать теперь?
В ожидании того, что он скажет, я думал, не слишком ли многословный дал ему ответ, но решил, что сойдет.
- Жди давай. Как и мы.
- Может, мне прийти в штаб-квартиру?
- Поскольку ты ждешь, то можешь с тем же успехом заниматься этим у себя.
- Если хотите, могу вернуться к Монти.
Возможно, благодаря моему сверхбогатому воображению, но мне казалось, что я вижу Смайли, стоящего рядом с ним и подсказывающего ему, как мне отвечать.
- Жди, где сидишь, - грубо ответил он.
Я ждал, но как - одному богу известно. Я делал вид, что читаю. Сгущая краски, я написал Кадровику высокопарное прошение об отставке. Разорвал его на кусочки и сжег. Я смотрел телевизор, а вечером лежал на кровати, наблюдая в зеркало за сменой караула Монти и думал о Стефани, потом о Бене и снова о Стефани, которая теперь крепко засела в моем воображении, всегда недосягаемая, одетая в белое, безукоризненная Стефани, защитница Бена. Позвольте вам напомнить, что я был молод и в том, что касается женщин, был не так опытен, как вам могло бы показаться, если вы слышали, как я о них рассказывал. Адам во мне был скорее ребенком, чем бойцом.
Я прождал до десяти, потом незаметно проскользнул вниз, прихватив бутылку вина для господина Симпсона и его жены, посидел с ними за стаканчиком перед телевизором. Потом отвел господина Симпсона в сторонку.
- Крис, - сказал я, - я понимаю, что это глупо, но меня преследует одна ревнивая дама, и мне бы хотелось выйти через заднюю дверь. Вы бы не разрешили мне выйти через вашу кухню?
Час спустя я был в ночном поезде на Глазго. Я досконально выполнил все правила конспирации и был уверен, что за мной не следят. Все же на Центральном вокзале Глазго я из предосторожности поскучал в буфете над чашкой чаю, выискивая возможных шпиков. В качестве следующей меры предосторожности, прежде чем сесть в кампбеллтаунский автобус до Уэст-Лох-Тарберта, я взял в Хеленсбурге такси, которое перевезло меня на другой берег Клайда. В те дни паром до Западных островов ходил три раза в неделю, кроме короткого летнего сезона. Но судьба ко мне благоволила: лодка ждала и отчалила, как только я в нее сел, поэтому днем мы миновали Джуру, зашли в порт Аскайг и снова в сумерках северного неба взяли курс в открытое море. К тому времени нас было всего трое пассажиров внизу: пожилая пара и я, и, когда я поднялся на палубу, чтобы отвязаться от их расспросов, первый помощник капитана начал радостно задавать мне свои: не каникулы ли у меня? Может, тогда я доктор? Женат ли? Однако я чувствовал себя как рыба в воде. С той самой секунды, как я вышел в море, я начал понимать каждого и все мне, казалось, стало по плечу. Да, с возбуждением подумал я, глядя на приближающиеся огромные утесы и улыбаясь крикам чаек, да, вот где Бен нашел укрытие! Вот где его вагнеровские демоны обретут свободу!
Вы должны понять и постараться простить мою незрелую в те дни чувствительность ко всем формам нордической абстракции. Что двигало Беном, доискивался я. Мифический остров - как будто из Оссиана! - в вихре туч, бурное море со жрицей в одиноком замке - я не мог от этого оторваться. То был самый пик моего периода романтизма, и душа моя была отдана Стефани прежде, чем я увидел ее.
Особняк находился на другом конце острова, как сказали мне в магазине, и лучше попросить, чтобы молодой Фергус довез меня туда на своем джипе. Оказалось, что молодому Фергусу все семьдесят. Мы проехали сквозь железные ворота-развалюхи. Я заплатил молодому Фергусу и позвонил в звонок. Дверь отворилась - на меня глядела прекрасная женщина.
Она была высока и стройна. Если было правдой то, что она моя ровесница - а так оно и было, - от нее исходила такая сила власти, на приобретение которой у меня ушла бы еще целая жизнь. На ней вместо белого был надет испачканный краской темно-синий рабочий халат. В одной руке она держала мастихин и, когда я заговорил, подняла руку ко лбу и тыльной стороной откинула выбившуюся прядь волос. Потом, опустив руку, она стояла, еще долго слушая меня после того, как я кончил говорить, и вслушивалась в отзвук моих слов, сравнивая их с образом мужчины или мальчика, который стоял перед ней. Но самую странную деталь этого мига мне труднее всего передать. Дело в том, что Стефани оказалась настолько близка тому образу, который существовал в моем воображении, что это противоречило здравому смыслу. Ее бледность, неподкупно-правдивый вид, внутренняя сила вкупе с какой-то трогательной хрупкостью так точно совпадали с тем, что я ожидал увидеть, что, натолкнись я на нее где-то в другом месте, я бы сразу понял - это Стефани.
- Меня зовут Нед, - сказал я, глядя прямо в ее глаза. - Я друг Бена. И его коллега. Я один. Никто не знает, что я здесь.
Я хотел было продолжать. У меня в голове была заготовлена эффектная речь типа: “Пожалуйста, скажите ему, что бы он ни сделал, я - с ним”. Но твердость ее взгляда остановила меня.
- А какое имеет значение, что кто-то знает, что вы здесь, а кто-то нет? - спросила она. Она говорила без акцента, но с немецким ритмом, чуть запинаясь перед открытыми гласными. - Он не прячется. Кто, кроме вас, ищет его? Да и зачем ему прятаться?
- Я понял, что у него могут быть некоторые неприятности, - сказал я, проходя за ней в дом.
Большая комната была наполовину мастерской, а другая половина была приспособлена под жилую комнату. Большая часть мебели была покрыта чехлами. На столе стояла не убранная после еды посуда: две кружки и две тарелки с остатками еды.
- Что за неприятности? - спросила она.
- Это касается его работы в Берлине. Я решил, что он, вероятно, говорил вам об этом.
- Он ничего мне не говорил. Он никогда не говорил со мной о своей работе. Наверное, он знает, что меня это не интересует.
- Можно ли узнать, о чем он говорит?
Она обдумала это.
- Нет, - и затем, вроде бы смягчившись: - Теперь он вообще со мной не разговаривает. Похоже, он стал траппистом [10]. А почему бы и нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
- Где ты был? - спросил он.
- В газетном киоске. И в булочной.
- А в библиотеку ходил?
- В библиотеку? А, да. Ходил.
- И что, скажи на милость, ты там взял?
- Да, в общем, ничего. По некоторым причинам, мне оказалось трудно в данный момент на чем-нибудь остановиться. Что мне делать теперь?
В ожидании того, что он скажет, я думал, не слишком ли многословный дал ему ответ, но решил, что сойдет.
- Жди давай. Как и мы.
- Может, мне прийти в штаб-квартиру?
- Поскольку ты ждешь, то можешь с тем же успехом заниматься этим у себя.
- Если хотите, могу вернуться к Монти.
Возможно, благодаря моему сверхбогатому воображению, но мне казалось, что я вижу Смайли, стоящего рядом с ним и подсказывающего ему, как мне отвечать.
- Жди, где сидишь, - грубо ответил он.
Я ждал, но как - одному богу известно. Я делал вид, что читаю. Сгущая краски, я написал Кадровику высокопарное прошение об отставке. Разорвал его на кусочки и сжег. Я смотрел телевизор, а вечером лежал на кровати, наблюдая в зеркало за сменой караула Монти и думал о Стефани, потом о Бене и снова о Стефани, которая теперь крепко засела в моем воображении, всегда недосягаемая, одетая в белое, безукоризненная Стефани, защитница Бена. Позвольте вам напомнить, что я был молод и в том, что касается женщин, был не так опытен, как вам могло бы показаться, если вы слышали, как я о них рассказывал. Адам во мне был скорее ребенком, чем бойцом.
Я прождал до десяти, потом незаметно проскользнул вниз, прихватив бутылку вина для господина Симпсона и его жены, посидел с ними за стаканчиком перед телевизором. Потом отвел господина Симпсона в сторонку.
- Крис, - сказал я, - я понимаю, что это глупо, но меня преследует одна ревнивая дама, и мне бы хотелось выйти через заднюю дверь. Вы бы не разрешили мне выйти через вашу кухню?
Час спустя я был в ночном поезде на Глазго. Я досконально выполнил все правила конспирации и был уверен, что за мной не следят. Все же на Центральном вокзале Глазго я из предосторожности поскучал в буфете над чашкой чаю, выискивая возможных шпиков. В качестве следующей меры предосторожности, прежде чем сесть в кампбеллтаунский автобус до Уэст-Лох-Тарберта, я взял в Хеленсбурге такси, которое перевезло меня на другой берег Клайда. В те дни паром до Западных островов ходил три раза в неделю, кроме короткого летнего сезона. Но судьба ко мне благоволила: лодка ждала и отчалила, как только я в нее сел, поэтому днем мы миновали Джуру, зашли в порт Аскайг и снова в сумерках северного неба взяли курс в открытое море. К тому времени нас было всего трое пассажиров внизу: пожилая пара и я, и, когда я поднялся на палубу, чтобы отвязаться от их расспросов, первый помощник капитана начал радостно задавать мне свои: не каникулы ли у меня? Может, тогда я доктор? Женат ли? Однако я чувствовал себя как рыба в воде. С той самой секунды, как я вышел в море, я начал понимать каждого и все мне, казалось, стало по плечу. Да, с возбуждением подумал я, глядя на приближающиеся огромные утесы и улыбаясь крикам чаек, да, вот где Бен нашел укрытие! Вот где его вагнеровские демоны обретут свободу!
Вы должны понять и постараться простить мою незрелую в те дни чувствительность ко всем формам нордической абстракции. Что двигало Беном, доискивался я. Мифический остров - как будто из Оссиана! - в вихре туч, бурное море со жрицей в одиноком замке - я не мог от этого оторваться. То был самый пик моего периода романтизма, и душа моя была отдана Стефани прежде, чем я увидел ее.
Особняк находился на другом конце острова, как сказали мне в магазине, и лучше попросить, чтобы молодой Фергус довез меня туда на своем джипе. Оказалось, что молодому Фергусу все семьдесят. Мы проехали сквозь железные ворота-развалюхи. Я заплатил молодому Фергусу и позвонил в звонок. Дверь отворилась - на меня глядела прекрасная женщина.
Она была высока и стройна. Если было правдой то, что она моя ровесница - а так оно и было, - от нее исходила такая сила власти, на приобретение которой у меня ушла бы еще целая жизнь. На ней вместо белого был надет испачканный краской темно-синий рабочий халат. В одной руке она держала мастихин и, когда я заговорил, подняла руку ко лбу и тыльной стороной откинула выбившуюся прядь волос. Потом, опустив руку, она стояла, еще долго слушая меня после того, как я кончил говорить, и вслушивалась в отзвук моих слов, сравнивая их с образом мужчины или мальчика, который стоял перед ней. Но самую странную деталь этого мига мне труднее всего передать. Дело в том, что Стефани оказалась настолько близка тому образу, который существовал в моем воображении, что это противоречило здравому смыслу. Ее бледность, неподкупно-правдивый вид, внутренняя сила вкупе с какой-то трогательной хрупкостью так точно совпадали с тем, что я ожидал увидеть, что, натолкнись я на нее где-то в другом месте, я бы сразу понял - это Стефани.
- Меня зовут Нед, - сказал я, глядя прямо в ее глаза. - Я друг Бена. И его коллега. Я один. Никто не знает, что я здесь.
Я хотел было продолжать. У меня в голове была заготовлена эффектная речь типа: “Пожалуйста, скажите ему, что бы он ни сделал, я - с ним”. Но твердость ее взгляда остановила меня.
- А какое имеет значение, что кто-то знает, что вы здесь, а кто-то нет? - спросила она. Она говорила без акцента, но с немецким ритмом, чуть запинаясь перед открытыми гласными. - Он не прячется. Кто, кроме вас, ищет его? Да и зачем ему прятаться?
- Я понял, что у него могут быть некоторые неприятности, - сказал я, проходя за ней в дом.
Большая комната была наполовину мастерской, а другая половина была приспособлена под жилую комнату. Большая часть мебели была покрыта чехлами. На столе стояла не убранная после еды посуда: две кружки и две тарелки с остатками еды.
- Что за неприятности? - спросила она.
- Это касается его работы в Берлине. Я решил, что он, вероятно, говорил вам об этом.
- Он ничего мне не говорил. Он никогда не говорил со мной о своей работе. Наверное, он знает, что меня это не интересует.
- Можно ли узнать, о чем он говорит?
Она обдумала это.
- Нет, - и затем, вроде бы смягчившись: - Теперь он вообще со мной не разговаривает. Похоже, он стал траппистом [10]. А почему бы и нет?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104