Финиш. Кончено. Все. Следующий вопрос, прошу.
“Дипломат”, - записал я. “Его”, - записал я. “Рождество”. “Зальцбург”. Уж если я как-то изменил свое поведение, то в сторону еще большей дотошности.
- Им не совсем такой ответ нужен, Сирил, - произнес я, продолжая писать в блокноте. - По правде говоря, это звучит немного уклончиво. Им нужно ответить “да” или “нет”, а если “да”, то “кто”? Им нужен прямой ответ, ничто иное их не устроит. “Он не признался в отношении языка, так почему мы должны верить, что он признается в своих знакомствах из-за Занавеса?” - Вот ведь как они рассуждают, Сирил. Именно это они мне потом и скажут. И все в конце концов вернется опять ко мне, - пригрозил я ему, продолжая писать.
И снова я почувствовал, что моя рассудительность была для него пыткой. Он ходил взад и вперед и щелкал пальцами. Он бормотал, грозно выпячивал челюсть, рычал что-то насчет фамилий. Но я был слишком поглощен записями, чтобы замечать все это. Я ведь - старина Нед, мистер Трудяга из подручных Барра, усердно исполняющий задание Главного управления.
- Ну, так как нам быть с этим, Сирил? - сказал я наконец. И, приподняв блокнот, я прочитал вслух написанное. - “Я, Сирил Фревин, торжественно заявляю, что за последние двенадцать месяцев я не завел знакомства, пусть даже кратковременного, ни с одним советским гражданином, ни с гражданином Восточного блока, кроме тех, которые мною уже названы. Дата и подпись”.
Я опять набил трубку и стал, не торопясь, раскуривать ее. Сунул обгоревшую спичку в коробок, а коробок - в карман. Моя речь, уже раньше перешедшая на шаг, теперь и вовсе замедлилась.
- С другой стороны, Сирил, мой вам совет: если в вашей жизни есть кто-нибудь такой, то не упускайте эту возможность признаться мне сейчас. И им тоже. Все, что вы мне расскажете, я сохраню в тайне; так же как и они, - в зависимости от того, что расскажу им я, а это отнюдь не значит, что они узнают все. В конце концов мы ведь не святые. А будь мы даже святыми, я не уверен, что мы прошли бы проверку на лояльность в Главном управлении.
Умышленно или нет, я задел в нем больную струну. Он только и ждал повода, и вот он его получил.
- Святой? Кто сказал “святой”? Не смейте, черт возьми, называть меня святым, я этого не потерплю! “Святой Сирил” - это мое прозвище. Разве не знали? Конечно, знали, вот и дразните меня!
Напряженное лицо, жесткое. Хлещет меня словами. Фревин прижат к канатам и бьет по чему попало.
- Если бы было такое лицо - хотя его и нет, - я бы не сказал ни вам, ни вашим ищейкам из Отдела проверки благонадежности - я бы сообщил об этом в письменном виде, как положено, в отдел кадров, который…
Я позволил себе прервать его во второй раз. Мне не хотелось, чтобы он задавал тон нашему диалогу.
- Но ведь у вас и впрямь никого нет, верно? - настаивал я, не выходя из взятой на себя пассивной роли. - Никого? Вы не ходили ни на какие мероприятия: приемы, встречи, собрания, официальные или нет, в Лондоне, вне Лондона, даже за границей, на которых мог присутствовать гражданин из-за Железного Занавеса?
- Нужно ли продолжать говорить, что нет?
- Нет, если ответ будет “да”, - ответил я с улыбкой, которая ему не понравилась.
- Отвечаю - нет. Нет, нет, нет. Повторяю - нет. Поняли?
- Спасибо. Значит, я могу написать “нет”, верно? Это значит - никого, даже русского. И вы распишетесь в этом. Да?
- Да.
- Что значит - нет? - уточнил я, как бы снова слегка пошутив. - Простите, Сирил, но мы должны быть кристально чисты, иначе Главное управление навалится на нас всей своей мощью. Вот, я написал за вас. Подпишите.
Я протянул ему карандаш, и он поставил свою подпись. Мне хотелось выработать в нем привычку. Он возвратил мне блокнот, трагически при этом улыбаясь. Он мне лгал и в своем бесстыдстве нуждался в моем утешении. И я ему дал это утешение, хотя, боюсь, только потому, что рассчитывал очень скоро его отобрать. Я запихнул блокнот во внутренний карман, встал и сладко потянулся, как бы объявляя, что в нашей дискуссии наступил перерыв, так как самое сложное позади. Я слегка потер поясницу - обычная проблема пожилого человека.
- А что это вы там копаете, Сирил? - спросил я. - Сооружаете собственный бункер, что ли? По-моему, бесполезная затея в наши-то дни.
Глядя мимо него, я обратил внимание на горку кирпичей, сваленных в углу небольшой площадки и накрытых куском толя. К ним через газон подходила незаконченная траншея глубиной около двух футов.
- Это будет пруд, - отозвался Фревин, с радостью ухватившись за новую тему. - Между прочим, я очень люблю воду.
- Пруд для золотых рыбок, Сирил?
- Декоративный пруд. - К нему возвращалось благодушие. Он успокоился, он улыбался, и его улыбка была такой теплой и искренней, что я невольно улыбнулся ему в ответ. - Что я собираюсь сделать, Нед, - начал он, придвигаясь по-дружески ко мне, - так это соорудить каскад на трех разных уровнях, начиная с четырех футов, и с интервалом по нисходящей в восемнадцать дюймов до траншеи. Каждый прудок будет подсвечен снизу скрытой лампой. Вода будет подаваться при помощи электрического насоса. Вечерами вместо того, чтобы задергивать шторы, я смогу любоваться своим собственным декоративным водяным каскадом с иллюминацией!
- И наслаждаться музыкой! - воскликнул я, полностью поддерживая его энтузиазм. - По-моему, это великолепно, Сирил! Гениально! Я просто потрясен. Мне бы хотелось показать это жене. Кстати, как вам Зальцбург?
Его повело, подумал я, глядя, как дернулась его голова прочь от меня. Я наношу удар - и его ведет, а я выжидаю и, как только он приходит в себя, наношу еще один удар.
- Мне говорили, что вы ездите в Зальцбург послушать музыку. Говорят, этот Зальцбург просто Мекка для вас, меломанов. На Рождество там оперы исполняются или вы предпочитаете рождественские песенки и гимны?
Должно быть, улицу перекрыли, подумал я, вслушиваясь в невероятную тишину. Пожалуй, Фревин думает о том же, по-прежнему уставившись в свой дворик.
- А вам-то что? - ответил он. - Вы же полный невежда в музыке. Сами сказали. И к тому же вечно суете нос в чужие дела.
- Верди? Я слышал о Верди. Моцарт? Он ведь австриец, верно? Я видел фильм. Готов поспорить, что на Рождество там непременно исполняют Моцарта. Разве я не прав?
Снова молчание. Я сел и опять приготовился писать под его диктовку.
- Вы один ездите? - спросил я.
- Конечно.
- Всегда?
- Конечно.
- И в прошлый раз?
- Да!
- В номере проживаете один?
Он громко рассмеялся.
- Я-то? Ни одной минуты. Что вы. К моему приезду в номере меня ждут танцовщицы. Каждый день новые.
- Но слушать музыку вечер за вечером - вам это нравится?
- Кто вам сказал, что мне нравится?
- Четырнадцать вечеров музыки. Пожалуй, двенадцать, если учесть дорогу.
- Может, двенадцать. Может, четырнадцать. Может, тринадцать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
“Дипломат”, - записал я. “Его”, - записал я. “Рождество”. “Зальцбург”. Уж если я как-то изменил свое поведение, то в сторону еще большей дотошности.
- Им не совсем такой ответ нужен, Сирил, - произнес я, продолжая писать в блокноте. - По правде говоря, это звучит немного уклончиво. Им нужно ответить “да” или “нет”, а если “да”, то “кто”? Им нужен прямой ответ, ничто иное их не устроит. “Он не признался в отношении языка, так почему мы должны верить, что он признается в своих знакомствах из-за Занавеса?” - Вот ведь как они рассуждают, Сирил. Именно это они мне потом и скажут. И все в конце концов вернется опять ко мне, - пригрозил я ему, продолжая писать.
И снова я почувствовал, что моя рассудительность была для него пыткой. Он ходил взад и вперед и щелкал пальцами. Он бормотал, грозно выпячивал челюсть, рычал что-то насчет фамилий. Но я был слишком поглощен записями, чтобы замечать все это. Я ведь - старина Нед, мистер Трудяга из подручных Барра, усердно исполняющий задание Главного управления.
- Ну, так как нам быть с этим, Сирил? - сказал я наконец. И, приподняв блокнот, я прочитал вслух написанное. - “Я, Сирил Фревин, торжественно заявляю, что за последние двенадцать месяцев я не завел знакомства, пусть даже кратковременного, ни с одним советским гражданином, ни с гражданином Восточного блока, кроме тех, которые мною уже названы. Дата и подпись”.
Я опять набил трубку и стал, не торопясь, раскуривать ее. Сунул обгоревшую спичку в коробок, а коробок - в карман. Моя речь, уже раньше перешедшая на шаг, теперь и вовсе замедлилась.
- С другой стороны, Сирил, мой вам совет: если в вашей жизни есть кто-нибудь такой, то не упускайте эту возможность признаться мне сейчас. И им тоже. Все, что вы мне расскажете, я сохраню в тайне; так же как и они, - в зависимости от того, что расскажу им я, а это отнюдь не значит, что они узнают все. В конце концов мы ведь не святые. А будь мы даже святыми, я не уверен, что мы прошли бы проверку на лояльность в Главном управлении.
Умышленно или нет, я задел в нем больную струну. Он только и ждал повода, и вот он его получил.
- Святой? Кто сказал “святой”? Не смейте, черт возьми, называть меня святым, я этого не потерплю! “Святой Сирил” - это мое прозвище. Разве не знали? Конечно, знали, вот и дразните меня!
Напряженное лицо, жесткое. Хлещет меня словами. Фревин прижат к канатам и бьет по чему попало.
- Если бы было такое лицо - хотя его и нет, - я бы не сказал ни вам, ни вашим ищейкам из Отдела проверки благонадежности - я бы сообщил об этом в письменном виде, как положено, в отдел кадров, который…
Я позволил себе прервать его во второй раз. Мне не хотелось, чтобы он задавал тон нашему диалогу.
- Но ведь у вас и впрямь никого нет, верно? - настаивал я, не выходя из взятой на себя пассивной роли. - Никого? Вы не ходили ни на какие мероприятия: приемы, встречи, собрания, официальные или нет, в Лондоне, вне Лондона, даже за границей, на которых мог присутствовать гражданин из-за Железного Занавеса?
- Нужно ли продолжать говорить, что нет?
- Нет, если ответ будет “да”, - ответил я с улыбкой, которая ему не понравилась.
- Отвечаю - нет. Нет, нет, нет. Повторяю - нет. Поняли?
- Спасибо. Значит, я могу написать “нет”, верно? Это значит - никого, даже русского. И вы распишетесь в этом. Да?
- Да.
- Что значит - нет? - уточнил я, как бы снова слегка пошутив. - Простите, Сирил, но мы должны быть кристально чисты, иначе Главное управление навалится на нас всей своей мощью. Вот, я написал за вас. Подпишите.
Я протянул ему карандаш, и он поставил свою подпись. Мне хотелось выработать в нем привычку. Он возвратил мне блокнот, трагически при этом улыбаясь. Он мне лгал и в своем бесстыдстве нуждался в моем утешении. И я ему дал это утешение, хотя, боюсь, только потому, что рассчитывал очень скоро его отобрать. Я запихнул блокнот во внутренний карман, встал и сладко потянулся, как бы объявляя, что в нашей дискуссии наступил перерыв, так как самое сложное позади. Я слегка потер поясницу - обычная проблема пожилого человека.
- А что это вы там копаете, Сирил? - спросил я. - Сооружаете собственный бункер, что ли? По-моему, бесполезная затея в наши-то дни.
Глядя мимо него, я обратил внимание на горку кирпичей, сваленных в углу небольшой площадки и накрытых куском толя. К ним через газон подходила незаконченная траншея глубиной около двух футов.
- Это будет пруд, - отозвался Фревин, с радостью ухватившись за новую тему. - Между прочим, я очень люблю воду.
- Пруд для золотых рыбок, Сирил?
- Декоративный пруд. - К нему возвращалось благодушие. Он успокоился, он улыбался, и его улыбка была такой теплой и искренней, что я невольно улыбнулся ему в ответ. - Что я собираюсь сделать, Нед, - начал он, придвигаясь по-дружески ко мне, - так это соорудить каскад на трех разных уровнях, начиная с четырех футов, и с интервалом по нисходящей в восемнадцать дюймов до траншеи. Каждый прудок будет подсвечен снизу скрытой лампой. Вода будет подаваться при помощи электрического насоса. Вечерами вместо того, чтобы задергивать шторы, я смогу любоваться своим собственным декоративным водяным каскадом с иллюминацией!
- И наслаждаться музыкой! - воскликнул я, полностью поддерживая его энтузиазм. - По-моему, это великолепно, Сирил! Гениально! Я просто потрясен. Мне бы хотелось показать это жене. Кстати, как вам Зальцбург?
Его повело, подумал я, глядя, как дернулась его голова прочь от меня. Я наношу удар - и его ведет, а я выжидаю и, как только он приходит в себя, наношу еще один удар.
- Мне говорили, что вы ездите в Зальцбург послушать музыку. Говорят, этот Зальцбург просто Мекка для вас, меломанов. На Рождество там оперы исполняются или вы предпочитаете рождественские песенки и гимны?
Должно быть, улицу перекрыли, подумал я, вслушиваясь в невероятную тишину. Пожалуй, Фревин думает о том же, по-прежнему уставившись в свой дворик.
- А вам-то что? - ответил он. - Вы же полный невежда в музыке. Сами сказали. И к тому же вечно суете нос в чужие дела.
- Верди? Я слышал о Верди. Моцарт? Он ведь австриец, верно? Я видел фильм. Готов поспорить, что на Рождество там непременно исполняют Моцарта. Разве я не прав?
Снова молчание. Я сел и опять приготовился писать под его диктовку.
- Вы один ездите? - спросил я.
- Конечно.
- Всегда?
- Конечно.
- И в прошлый раз?
- Да!
- В номере проживаете один?
Он громко рассмеялся.
- Я-то? Ни одной минуты. Что вы. К моему приезду в номере меня ждут танцовщицы. Каждый день новые.
- Но слушать музыку вечер за вечером - вам это нравится?
- Кто вам сказал, что мне нравится?
- Четырнадцать вечеров музыки. Пожалуй, двенадцать, если учесть дорогу.
- Может, двенадцать. Может, четырнадцать. Может, тринадцать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104