- заявил он. Его провинциальный акцент стал гуще. Казалось, он отпустил вожжи. - Хотите жить со своей женщиной, живите на здоровье, вот вам мой совет. Мы ее проверили, и ею никто не интересуется, она не террористка и не наркоманка какая-нибудь, так чего вы боитесь? Это приличная девушка из приличной семьи, и вам просто повезло. Так беретесь вы за это дело или нет?
Какое-то мгновение я не знал, что ответить. Не было ничего удивительного в том, что Барр знал о моей связи с Салли. В нашем мире о подобных делах лучше заявлять самому, пока на тебя не заявили другие, и поэтому я уже прошел через обязательное собеседование с Кадровиком. Нет, меня поразило умение Барра придать этому личный характер и то, как быстро он проник мне в душу.
- Если вы прикроете меня и дадите полномочия, то, конечно, берусь, - ответил я.
- Тогда приступайте. Держите меня в курсе, но не злоупотребляйте и не темните: о неприятностях всегда говорите напрямик. Он - человек без качеств, этот наш Сирил. Вы читали Роберта Мусила, полагаю?
- Боюсь, что нет.
Он старательно открывал папку Фревина. Я говорю “старательно”, потому что создавалось впечатление, будто его пухлые ручки прежде никогда ничем не занимались: посмотрим, как открывается эта папка, а сейчас обратимся к этому странному предмету под названием “карандаш”.
- У него нет хобби, никаких известных нам увлечений, кроме музыки, нет жены, нет подруги, нет родителей, нет беспокойства по поводу денег, нет у бедняги даже никаких странных сексуальных наклонностей, - жаловался Барр, перебирая страницы досье. (Когда он успел прочитать его, спрашивал я себя. Наверное, рано утром.) - И как, черт побери, может человек с вашим опытом, имеющий дело с современной цивилизацией и ее бедами… как он может не воспользоваться мудростью Роберта Мусила, это вопрос, на который я потребую ответа в более спокойное время. - Он послюнявил палец и перевернул следующую страницу. - Их было пятеро, - продолжал он.
- Мне кажется, он был единственным ребенком.
- Не братьев и сестер, чудак, а на работе. В этом дурацком шифровальном бюро пять сотрудников, а он - один из них. Все они занимаются одним делом, у всех одно звание, все работают давно, и у всех одинаковые грязные мыслишки. - Он впервые посмотрел мне прямо в глаза. - Если он виноват, то каковы его мотивы? Автор об этом не говорит. Забавно. Обычно говорят… Скука, как по-вашему? Скука и жадность - вот и все оставшиеся нынче мотивы. И сведение счетов, конечно, но это - вечное. - Он вновь обратился к папке. - Сирил единственный среди них неженатый, вы обратили внимание? Он с червоточинкой. Так же как и я, да и вы. Мы - одного поля ягоды. Вопрос в том, что в тебе берет верх. У него нет волос, видите? - Передо мной промелькнула фотография Фревина, и он продолжал: - Но, полагаю, быть лысым - преступление не более тяжкое, чем быть женатым. Уж я-то знаю - был женат трижды, и это не предел. Донос необычный, верно? Поэтому вы здесь. Автор письма знает, о чем говорит. Как по-вашему, не Модриян ли его написал?
- Зачем бы ему это делать?
- Я спрашиваю, Нед, не хитрите со мной. Злые мысли не дают мне покоя. Может, уехав в Москву, Модриян решил оставить после себя неразбериху. Этот Модриян - настоящая лиса, когда что-нибудь задумает. Я о нем тоже почитал.
Когда? Где, черт возьми, он находит время? - снова подумал я.
Еще двадцать минут он перескакивал с одного предмета на другой, перебирая то так, то этак разные варианты и проверяя их на мне. И когда наконец, совершенно изможденный, я вышел из кабинета, я вновь столкнулся нос к носу с Питером Гилламом.
- Кто этот Леонард Барр, черт побери? - спросил я его, все еще не приходя в себя.
Питер подивился моему невежеству.
- Барр? Мой дорогой, Барр многие годы был кронпринцем Смайли. Джордж спас его от судьбы похуже, чем смерть в День поминовения.
Что мне сказать о Салли, моей царствующей внебрачной подруге? Она была свободной и говорила с пленником во мне. Моника находилась внутри тех же стен, что и я. Моника была женщиной Службы, привязанной и не привязанной ко мне одним и тем же набором правил. Для Салли же я был всего лишь государственным служащим средних лет, забывшим в свое время поразвлечься. Она была дизайнером, а прежде - танцовщицей; ее страстью был театр, и вся жизнь вокруг казалась ей нереальной. Она была высокого роста, со светлыми волосами, довольно умная, и порой мне кажется, что она, должно быть, напоминала мне Стефани.
* * *
- Встретиться с вами, капитан? - кричал Горст по телефону. - Проверка нашего Сирила? С удовольствием, сэр.
Мы встретились на следующий день в приемной министерства иностранных дел. Я выступал в роли капитана Йорка, занимающегося очередным раундом проверок благонадежности. Горст был начальником Шифровального отдела, где работал Фревин, больше известного под названием “Танк”. Это был ухмыляющийся пошляк в одежде церковного сторожа, ходивший вразвалку, растопырив локти, а его маленький рот извивался подобно червяку. Когда он садился, то подхватывал полы своего пиджака, будто демонстрировал свой зад. При этом он, как танцовщица в кордебалете, выбрасывал вперед свою пухлую ногу, прежде чем закинуть ее на бедро второй.
- Святой Сирил, так мы зовем мистера Фревина, - заявил он. - Не пьет, не курит, не матерится - ну просто святая невинность. Конец проверки на благонадежность. - Вынув сигарету из пачки на десять штук, он постукал ее концом о ноготь большого пальца и облизал своим подвижным языком. - Единственная слабость - музыка. Любит оперу. Бывает в опере регулярно, как часы. Сам-то я не очень ее уважаю. Не поймешь, то ли там актеры поют, то ли певцы играют. - Он закурил сигарету. От него разило пивом, выпитым в обед. - К тому же, если честно, я не очень люблю толстых женщин. Особенно когда они так вопят. - Он откинул назад голову и выпустил несколько колец дыма, любуясь ими, будто то были символы его власти.
- Позвольте спросить: какие у Фревина отношения с другими сотрудниками Отдела? - спросил я, изображая из себя честно отрабатывающего свой хлеб внештатника, и перевернул страницу блокнота.
- Чудесные, ваша милость. Превосходные.
- С архивистками, регистраторшами, секретаршами - на этом фронте никаких проблем?
- Ни малейших.
- Вы сидите все вместе?
- В большой комнате, где я - номинальный начальник. Притом весьма номинальный.
- А мне говорили, что он вроде женоненавистник, - сказал я, как бы выведывая.
Горст визгливо хохотнул.
- Сирил? Женоненавистник? Чушь. Он просто не любит девушек. Не разговаривает с ними, разве что “доброе утро” скажет. Старается не ходить на предрождественские вечеринки, чтобы не пришлось обмениваться поцелуями. - Он поменял положение ног, предваряя этим новое заявление. - Сирил Артур Фревин - Святой Сирил - весьма надежный, поразительно сознательный, совершенно лысый, невероятно скучный чиновник старой школы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104
Какое-то мгновение я не знал, что ответить. Не было ничего удивительного в том, что Барр знал о моей связи с Салли. В нашем мире о подобных делах лучше заявлять самому, пока на тебя не заявили другие, и поэтому я уже прошел через обязательное собеседование с Кадровиком. Нет, меня поразило умение Барра придать этому личный характер и то, как быстро он проник мне в душу.
- Если вы прикроете меня и дадите полномочия, то, конечно, берусь, - ответил я.
- Тогда приступайте. Держите меня в курсе, но не злоупотребляйте и не темните: о неприятностях всегда говорите напрямик. Он - человек без качеств, этот наш Сирил. Вы читали Роберта Мусила, полагаю?
- Боюсь, что нет.
Он старательно открывал папку Фревина. Я говорю “старательно”, потому что создавалось впечатление, будто его пухлые ручки прежде никогда ничем не занимались: посмотрим, как открывается эта папка, а сейчас обратимся к этому странному предмету под названием “карандаш”.
- У него нет хобби, никаких известных нам увлечений, кроме музыки, нет жены, нет подруги, нет родителей, нет беспокойства по поводу денег, нет у бедняги даже никаких странных сексуальных наклонностей, - жаловался Барр, перебирая страницы досье. (Когда он успел прочитать его, спрашивал я себя. Наверное, рано утром.) - И как, черт побери, может человек с вашим опытом, имеющий дело с современной цивилизацией и ее бедами… как он может не воспользоваться мудростью Роберта Мусила, это вопрос, на который я потребую ответа в более спокойное время. - Он послюнявил палец и перевернул следующую страницу. - Их было пятеро, - продолжал он.
- Мне кажется, он был единственным ребенком.
- Не братьев и сестер, чудак, а на работе. В этом дурацком шифровальном бюро пять сотрудников, а он - один из них. Все они занимаются одним делом, у всех одно звание, все работают давно, и у всех одинаковые грязные мыслишки. - Он впервые посмотрел мне прямо в глаза. - Если он виноват, то каковы его мотивы? Автор об этом не говорит. Забавно. Обычно говорят… Скука, как по-вашему? Скука и жадность - вот и все оставшиеся нынче мотивы. И сведение счетов, конечно, но это - вечное. - Он вновь обратился к папке. - Сирил единственный среди них неженатый, вы обратили внимание? Он с червоточинкой. Так же как и я, да и вы. Мы - одного поля ягоды. Вопрос в том, что в тебе берет верх. У него нет волос, видите? - Передо мной промелькнула фотография Фревина, и он продолжал: - Но, полагаю, быть лысым - преступление не более тяжкое, чем быть женатым. Уж я-то знаю - был женат трижды, и это не предел. Донос необычный, верно? Поэтому вы здесь. Автор письма знает, о чем говорит. Как по-вашему, не Модриян ли его написал?
- Зачем бы ему это делать?
- Я спрашиваю, Нед, не хитрите со мной. Злые мысли не дают мне покоя. Может, уехав в Москву, Модриян решил оставить после себя неразбериху. Этот Модриян - настоящая лиса, когда что-нибудь задумает. Я о нем тоже почитал.
Когда? Где, черт возьми, он находит время? - снова подумал я.
Еще двадцать минут он перескакивал с одного предмета на другой, перебирая то так, то этак разные варианты и проверяя их на мне. И когда наконец, совершенно изможденный, я вышел из кабинета, я вновь столкнулся нос к носу с Питером Гилламом.
- Кто этот Леонард Барр, черт побери? - спросил я его, все еще не приходя в себя.
Питер подивился моему невежеству.
- Барр? Мой дорогой, Барр многие годы был кронпринцем Смайли. Джордж спас его от судьбы похуже, чем смерть в День поминовения.
Что мне сказать о Салли, моей царствующей внебрачной подруге? Она была свободной и говорила с пленником во мне. Моника находилась внутри тех же стен, что и я. Моника была женщиной Службы, привязанной и не привязанной ко мне одним и тем же набором правил. Для Салли же я был всего лишь государственным служащим средних лет, забывшим в свое время поразвлечься. Она была дизайнером, а прежде - танцовщицей; ее страстью был театр, и вся жизнь вокруг казалась ей нереальной. Она была высокого роста, со светлыми волосами, довольно умная, и порой мне кажется, что она, должно быть, напоминала мне Стефани.
* * *
- Встретиться с вами, капитан? - кричал Горст по телефону. - Проверка нашего Сирила? С удовольствием, сэр.
Мы встретились на следующий день в приемной министерства иностранных дел. Я выступал в роли капитана Йорка, занимающегося очередным раундом проверок благонадежности. Горст был начальником Шифровального отдела, где работал Фревин, больше известного под названием “Танк”. Это был ухмыляющийся пошляк в одежде церковного сторожа, ходивший вразвалку, растопырив локти, а его маленький рот извивался подобно червяку. Когда он садился, то подхватывал полы своего пиджака, будто демонстрировал свой зад. При этом он, как танцовщица в кордебалете, выбрасывал вперед свою пухлую ногу, прежде чем закинуть ее на бедро второй.
- Святой Сирил, так мы зовем мистера Фревина, - заявил он. - Не пьет, не курит, не матерится - ну просто святая невинность. Конец проверки на благонадежность. - Вынув сигарету из пачки на десять штук, он постукал ее концом о ноготь большого пальца и облизал своим подвижным языком. - Единственная слабость - музыка. Любит оперу. Бывает в опере регулярно, как часы. Сам-то я не очень ее уважаю. Не поймешь, то ли там актеры поют, то ли певцы играют. - Он закурил сигарету. От него разило пивом, выпитым в обед. - К тому же, если честно, я не очень люблю толстых женщин. Особенно когда они так вопят. - Он откинул назад голову и выпустил несколько колец дыма, любуясь ими, будто то были символы его власти.
- Позвольте спросить: какие у Фревина отношения с другими сотрудниками Отдела? - спросил я, изображая из себя честно отрабатывающего свой хлеб внештатника, и перевернул страницу блокнота.
- Чудесные, ваша милость. Превосходные.
- С архивистками, регистраторшами, секретаршами - на этом фронте никаких проблем?
- Ни малейших.
- Вы сидите все вместе?
- В большой комнате, где я - номинальный начальник. Притом весьма номинальный.
- А мне говорили, что он вроде женоненавистник, - сказал я, как бы выведывая.
Горст визгливо хохотнул.
- Сирил? Женоненавистник? Чушь. Он просто не любит девушек. Не разговаривает с ними, разве что “доброе утро” скажет. Старается не ходить на предрождественские вечеринки, чтобы не пришлось обмениваться поцелуями. - Он поменял положение ног, предваряя этим новое заявление. - Сирил Артур Фревин - Святой Сирил - весьма надежный, поразительно сознательный, совершенно лысый, невероятно скучный чиновник старой школы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104