– Я хочу сказать, моя милая, такое платье – контрабанда!
В ее сумке лежали заказанный по почте лифчик и трусы.
– А туфли найдутся?
– Найдем и туфли, конечно.
– А та дама в доме напротив все еще сдает комнаты на неделю? – обратилась она к лавочнику.
– С моей рекомендацией – сдаст.
– А меня вы порекомендуете?
Его лицо посуровело.
– Я всегда задаю несколько вопросов потенциальным жильцам. Она милая старушка и не очень хорошо слышит.
– О'кей, – быстро кивнула Кристина.
– Только не вздумай мне врать, потому что я занимаюсь и выселением, то есть у меня есть человек, который этим занимается и которому, скажу я тебе, нравится это занятие.
– Понимаю.
А он жесток, подумала она, не проси его больше ни о чем.
Он повесил платье и окинул ее взглядом.
– Стало быть, ты вернулась в город?
– И нуждаюсь в недорогом жилье.
– А где ты жила до этого?
– В тюрьме, мягко выражаясь.
– Ну, тогда даже и не думай! – он взмахнул рукой, словно выносил приговор.
– Что значит – даже не думай?
– Это значит то, что значит. Ты преступница.
– Не совсем.
– Что ты имеешь в виду?
– Я нарушила закон, но я не преступница.
– А что ты натворила?
Она вздохнула. Больше она о тюрьме упоминать не станет. Люди этого не понимают.
– Мой бойфренд был в банде, которая воровала грузы со складов и потом перепродавала краденое. Я немножко помогала ему с погрузкой и отгрузкой. А до этого просто училась в колледже, потом бросила его и много читала. Так вот я попалась, а другие нет, но ни в чем не призналась, что вывело прокуратуру из себя. И они ко мне, скажем так, проявили очень мало сострадания.
– А что случилось с остальными твоими дружками? – спросил лавочник, складывая руки на груди.
– Не имею представления.
– Это были наркотики?
– В фурах? Нет.
– Ты наркоманка? – спросил он Кристину.
– Вы уже посмотрели на мои руки, я заметила.
Он пристально разглядывал ее сквозь бифокальные очки. Затем, как будто теряя интерес к разговору, протянул ей зеркало в тяжелой серебряной оправе.
– Какое милое.
– Лондон, конец века. Я храню его как напоминание о стиле викторианской эпохи. – Глаза его, однако, опять сузились. – А есть ли у тебя постоянный доход?
– Скоро будет.
Он отложил зеркало.
– А дети у тебя есть?
– Нет.
Тогда он вздохнул и покачал головой.
– Расскажи мне что-нибудь, что позволит мне понять тебя, моя милая, что обрисует твою личность.
– Этот вопрос имеет отношение к тому, достаточно ли я респектабельна?
– Можно сказать и так.
Она молча кивнула и огляделась, как бы ища тему для разговора, затем взяла старинное серебряное зеркало и поднесла его к лавочнику так, чтобы он мог видеть свое лицо, свои бакенбарды и мешки под глазами.
– Викторианская Англия, – начала она, – помимо вычурной манерности стиля в высших классах общества, который вы находите столь привлекательным, также известна возвратом к практике бичевания мелких преступников. По указу о бродяжничестве тысяча восемьсот девяносто восьмого года, мужчины, приговоренные за преступления, связанные с извращениями, –включая эксгибиционизм, однополую любовь и трансвестизм, – подвергались бичеванию кнутом,часто весьма жестокому.
Глаза в зеркале смотрели на нее.
– Да, – сказал он. – Да. Теперь я вижу.Это твой период? Викторианская эпоха?
Она пожала плечами.
– Расскажи мне что-нибудь еще.
– Потому что вы мне не доверяете?
– Нет, ради удовольствия тебя слушать. Отхлещи меня еще парочкой фактов.
Она оглядела магазин в поисках вдохновения и заметила длинное мужское шерстяное пальто с тяжелыми пуговицами.
– Когда Чарльз Диккенс скончался, смерть его была столь значительным событием, что могила усопшего в Вестминстерском аббатстве оставалась открытой в течение двух дней. Тысячи людей посетили ее, чтобы бросить прощальный взгляд на писателя в открытом гробу. Они бросали вниз цветы, ставшие ложем гения.
– Да, – лавочник снял телефонную трубку. – Да!

Двадцать минут спустя она вошла в вестибюль голубого шестиэтажного многоквартирного дома и стала трясти корявую лапу миссис Сандерс, старухи, которой на вид было лет восемьдесят. Визит Кристины прервал ее ежедневный ритуал крошения кусочков бычьего сердца для четырех жирных котов. Развалившись, они лежали в обветшалой гостиной, вполне безучастные к источнику их очередной трапезы, в то время как она, шаркая в засаленном халате, поставила перед каждым по маленькой фарфоровой мисочке.
– Значит, так, – обратилась миссис Сандерс к Кристине, – ты желаешь снять комнату, и Дональд тебя ко мне послал? Ну что ж, это очень хорошо. Как тебя зовут?
– Беттина, Беттина Бедфорд.
– Очень приятно познакомиться, Беттина. Можешь платить понедельно. Можно и наличными. Кстати, наличными даже лучше. У меня только одна комната свободна, девушка, которая ее снимала, может вернуться. Возможно, скоро, но кто знает. По этой причине я могу сдать ее очень дешево, потому что если она вернется, тебе придется немедленно съехать без всяких претензий. Прежняя постоялица сказала, что вернется где-то осенью, и полагаю, что я… так, обожди-ка минутку.
Миссис Сандерс ткнула пальцем, к которому прилипли кусочки бычьего сердца, в свое правое ухо, извлекла оттуда слуховой аппарат и начала тыкать в какую-то кнопку. Расстроенная, она нахмурилась.
– Ничего не получается! И зачем их делают такими маленькими! Мисс, пожалуйста… – миссис Сандерс протянула ей аппарат; он напоминал панцирь насекомого с прилипшими кошачьими волосами. Старушка указала на крошечную кнопку. – Нажми вот это дважды, пожалуйста.
Кристина прикоснулась пальцем – точнее, ногтем – к крошечной кнопке и дважды ею щелкнула. Миссис Сандерс вставила маленькую коричневую таблетку обратно в ухо.
– Да, да, похоже, эта штука – о-о! – Она широко раскрыла глаза, как будто это помогало настройке, и улыбнулась Кристине. – Гораздо лучше. А сейчас дай-ка я принесу свой гроссбух, одну минуточку… – и прошаркала к письменному столу, заваленному книжками о кошках, – у меня тут все… так, один момент, да. – Она вернулась с толстой книженцией и села на софу. – Итак, у нас девяносто восьмой…
– Девяносто девятый, – уточнила Кристина.
– Да. В самом деле. Это новый том, – миссис Сандерс распахнула обложку, заклеенную толстой клеящей лентой, – начат в семьдесят седьмом году. А я тут живу с пятьдесят первого.
– Навидались всякого, я полагаю.
– Навидалась? О да. И видела, и слышала, и выносила их тела. Один господин умер в ванной. У нас тут жил кто-то из «Черных пантер», захаживал Вуди Ален, навещал друзей, Дженис Джоплин ночевала три недели. А Аллен Гинзберг однажды забыл здесь свои брюки – о, кто только не перебывал в этом доме, доложу я вам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126