– Великий государь! – сказал тогда Пожарский. – Я вижу твое платье царское на атамане. Ты, знать, пожаловал посла от Дона, – так не казни, а вознаграждай дальше. Донцы ведь за тебя пролили под Кремлем немало крови. И ныне под Азовом – за тебя же! Пожалуй их новым твоим царским знаменем!
Татаринов словно огнем зажегся. А князь продолжал:
– Пожалуй казаков донских и атаманов свинцом да порохом. Пожалуй их, как прежде жаловал, казною царской. Вели склонять ногайцев под твою руку государеву. Вели купцам на Дон ездить без задержек, беспошлинно, и хлеб возить, и всякие товары продавать по ценам сходным. Вели им, казакам, давать отпор и туркам, и татарам. Вели им, атаманам и казакам, жить с запорожцами в ладу и в крепкой дружбе. Пожалуй, государь, их всемилостивейше наградами…
И государь, успокоившись, сказал:
– Спасибо, князь! Иди.
Князь ушел.
– Где Савва Языков? – спросил царь.
Савва вошел лисицей хитрой:
– Великий государь, я перед твоими светлыми очами. Повелевай!
– Савва! – тихо сказал царь. – Сведи меня в палату нашу.
Пристав Языков увел царя в его опочивальню. А атаман Татаринов, словно в чаду или во сне, отправился в Посольский двор.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Князь Василий Ахмашуков-Черкасский и дьяки Большого приказа Александр Дуров и Димитрий Ключаров, получив повеление государя о выдаче атаману Михаилу Татаринову и казакам его станицы денег на поденный корм, были в большом недоумении. Они долго вертели в руках царскую бумагу и сомневались в ее подлинности. Сомнения брали их еще и потому, что государь велел им выдать государево жалованье на поденный прокорм вчетверо больше против прежних выдач.
Казакам, как было сказано в царской бумаге, двадцати одному человеку, «дать каждому по два алтына на день». Раньше такие деньги давались только атаманам. А атаману Татаринову «дать по четыре алтына на день», есаулу Петру Щадееву – «по два алтына и по две деньги…»
И другие денежные выдачи атаману Татаринову и казакам повергали распорядителей приказов в крайнее изумление. Даже удостоверившись в подлинности бумаги, дьяки неохотно выдали деньги.
Не меньше князя Ахмашукова-Черкасского был смущен Василий Иванович Стрешнев, ведавший приказом Новой Чети. Ему и дьякам предписывалось немедленно выдать казакам и атаману поденное питье.
– Ну, господи! – возмутился Стрешнев. – Их бы давно повесить надобно, а им питья хмельного царь пожаловал… Да сколько дать?! Татаринову, главному разбойнику донскому, дать по четыре кружки вина, да по две кружки меду – облизывайся языком, чтоб слаще было, – да по две кружки пива на день: пей – не хочу! Петру Щадееву – три кружки вина, две кружки меду, две кружки пива! Не света ли преставление на Москве?.. А казакам! А ну-ка напои злодеев – двадцать один человек! По две кружки вина, по кружке меду, по кружке пива на день каждому! Эко попьют! – покачивал головой прижимистый боярин Стрешнев.
А больше всех был удивлен царским приказом брат купца Василия Облезова, дьяк Гаврило Облезов, в ведении которого был Казенный двор. Гавриле Облезову предписывалось: незамедлительно выдать атаману Татаринову и казакам «на приезд и отъезд» всяких подарков: «Татаринову – камки куфтери двадцать аршин; сукна лундышу – десять аршин. Есаулу – вдвое меньше; казакам: сукна английского, парчовые поддевки, кожи на сапоги и новые тульские самопалы…»
Заговорили в Москве на все лады, во всех домах о том, что государь повелел выдать в Воронеже казакам Татариновой станицы сто пятьдесят ведер вина, пятьсот пудов сухарей, сто пудов зелья, пятьдесят пудов свинца. В прибавку дал еще государь из казны: сто пудов зелья, пятьдесят пудов свинца да из своей личной казны, сверх прочего, пятьсот рублей прикупных денег на хлебные запасы!
Князю Алексею Михайловичу Львову, ведавшему приказом Большого двора, и дьяку Максиму Чирикову было приказано послать в Азов для церквей богослужебные книги и изготовить знамя точно по заказу. «Середина – камка-кармазин, крущатая; около середины – опушки из камки-адамашки лазоревой; длина тому знамени – шесть аршин с четью, ширина – три аршина с четью. На знамени написать в середине орла большого, а в орле – клеймо, а в клейме – всадник колет змею. Подпись у того знамени: «Повелением великого государя, царя и великого князя Михаила Федоровича, всея Руси самодержца, и при его государеве сыне, при благоверном царевиче и великом князе Алексее Михайловиче, писано сие знамя на Дон – донским атаманам и казакам, лета 7146 апреля в 16-й день».
Кроме того, государь разрешил всем казакам отныне свободно ездить в Соловецкий монастырь молиться богу. «И что им доведетца купить или свое продать – и с них воеводам пошлин не имати, вина у них не отбирать; что купят про себя, с тем пропущать без задержанья. И кто на продажу к ним какой запас хлебный повезет, и тех по рассмотренью отпущать с запискою, смотря по людям».
И велел еще государь, дав «память» Ямской приказ князю Андрею Васильевичу Хилкову, отпустить от Москвы до Коломны, и до Переяславля-Рязанского, и до Воронежа донским казакам и войсковому атаману Татаринову тридцать пять телег для провозу добра, данного государем: особо – телегу под книги богослужебные, особо – две подводы атаману, особо – подводу есаулу, каждому казаку – по подводе. На все телеги и подводы давалось по одному проводнику.
А в царской грамоте Донскому войску было написано:
«Нашего царского повеленья на Азовское взятье к вам не бывало, то вам самим ведомо. И вам для того надобно нам, великому государю, службу свою с великим раденьем показать и государству нашему от войны помочь чинить, чтоб православных хрестьян в плен и расхищенье не дати. И впредь бы писали к нам о всем с нарочным, с легкими станицами, почасту, чтоб нам о всем, что на Дону делаетца, и про всякие вести было ведомо…»
На редкость обласканная и пожалованная станица выехала из Москвы в воскресный день. Толпы народа провожали казаков. Стрельцы сопровождали их до Коломны. Оскольский воевода усомнился в том, что казаки отпущены царем с почестями. «Не сотворили ли они в Москве убийства? – спросил оскольский воевода у подводчиков. – Жив ли еще в Москве великий государь? И живы ль все бояре?»
Елецкий воевода поил всех казаков вином и угощал их сдобными караваями и медом, заглаживая свою вину.
А воронежский воевода – как волка ни корми!.. – косился, хмурился, ругался и неохотно дал казакам суда.
Будары, груженные добром, отправились из Воронежа вниз по реке. Татаринов поехал с малым количеством конных казаков через Валуйки, чтоб за дальнюю дорогу разведать о новых татарских замышлениях и грабежах русских окраин.
В Валуйках дожидались уже для встречи казаки из Азова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133