Тенгере завопил от ужаса и с трудом вырвал руку. Вырвал – и тут же пожалел об этом. Прикасаться к ней было так… так прекрасно… так… Весь дрожа от пережитого испуга, он вытаращенными глазами глядел на шар, а сердце тоскливо ныло от непереносимой утраты. Словно бы вот сейчас, только что, он обрел что-то, чего ему всегда не хватало, к чему он всегда стремился, стремился, даже не зная что стремится… обрел – и тут же потерял.
– Это что еще такое?! – сердито спросила девушка из шара. – Ты зачем хватал меня за задницу?!
Наружу из шара протянулась тонкая девичья рука. Протянулась – и с размаху, влепила Тенгере звонкую пощечину. Узревшие это демоны завопили от ужаса и удивления: говорящий магический шар – сам по себе явление необычное, а шар, из которого руки вылазят, тем более.
Однако Тенгере оказался на высоте. Недаром, видать, Зикер с ним возился. Мгновенно он перехватил руку, успел поцеловать – про это тоже мальчишки трепали, но почему-то поступить именно так показалось ему правильным – потом аккуратно упихал руку в шар, отпустил, убедился что она исчезла, погасил видение, выключил шар… вздохнул.
Сказать, что он тяжело вздохнул, значит ничего не сказать. Огромность потери мешалась с огромностью облегчения… какая там удача, кто о ней помнит, кто о ней думает!.. тому, кто заглянул на небо и посмотрел в бездну… наверное, это только так казалось, наверное, на самом деле все было куда проще, наверное… тому, с кем происходит такое, этого все равно не объяснить…
Дверь кабинета с грохотом упала вовнутрь, и на пороге воздвигся взбешенный мастер Зикер.
– Вы что творите, неслухи?!! – грянул он громовым голосом, и стеклянные колбы в углу кабинета задребезжали мелким жалобным звоном.
– Что же вы, негодяи, творите? – тихо и жалобно повторил он, опускаясь на пол. Несчастные колбы затрепетали еще сильней.
Тенгере поднял испуганно опущенные глаза и вздрогнул: в глазах Учителя стояли слезы.
– Бедный мальчик… – растерянно сказал Учитель. – Как же теперь…
С угрожающим звоном одна за другой лопались колбы. Стеклянное крошево сухим дождем падало на пол. Каждая лопнувшая колба казалась Тенгере оглушительной пощечиной. Наотмашь. Учитель никогда его не бил. И сейчас не будет. А лучше бы побил. « Но я же не виноват!» Хотелось кричать, оправдываться… Но как оправдаешься, если не обвиняют? Как оправдаешься, если на тебя смотрят… вот так. С ужасом и жалостью… «Но я же не виноват!» А колбы лопались, лопались одна за другой, и Тенгере начинал понимать – что-то случилось. Что-то ужасное. Непоправимое. Учитель никогда не боялся. Ничего. Никогда.
Что же я такое натворил?! Что?!
Далеко-далеко слышался грохот копыт и протяжное пение рога. Тенгере не знал зачем оно, отчего… но ему вдруг стало немного легче.
Военный Комендант города Денгера, скрестив ноги, сидел на собственном рабочем столе. На коленях у него лежал древний родовой меч. Вокруг него, кто на стульях, а кто и попросту на полу, расположился весь его комендантский взвод. Ну… скажем так – почти весь. Разведчики. Вся его боевая команда. Вот нескольких посторонних вояк, тех не было. Бывшие разведчики внимательно смотрели на своего командира. Он и позвал их, как командир. Не комендант – командир. Как раньше. "Стало быть, дело серьезное, " – думал каждый. Случайных людей не было. Лишних слов не требовалось. "Стало быть, дело серьезное, " – читалось на лицах.
Дело и было серьезным.
Недаром же всякие важные бумаги комендатуры с устрашающими надписями и угрожающими печатями валялись на полу, словно ненужный хлам, а господин Комендант города Денгера восседал на столе в своей любимой привычной позе командира разведчиков. Поза говорила о большом привале. За большим привалом обычно следует большой поход. А перед каждым большим походом – большой совет. Так было всегда с тех пор, как зазвенели мечи и засвистели стрелы. Так было всегда с того момента, как первый разведчик ушел в свой первый рейд. Так будет и сейчас. Весь облик господина Коменданта – нет, теперь уже командира – говорил об этом. И бывалые вояки радостно ухмылялись уголками губ, расправляя плечи.
– Что, командир, кажись, свежим ветром подуло? – в один голос поинтересовались братья-близнецы Данелаи, великие мастера метать ножи и подражать птичьим голосам. В тех краях, откуда они были родом, близнецам давали одно имя на двоих. Это были особые имена, существовавшие только во множественном числе – как ножницы, часы, штаны. Имя-ножницы – так называли такие имена: ведь ножницы существуют только потому, что состоят из двух половинок. Братья-близнецы считались как бы одним человеком.
– Подуло, – кивнул командир. – Вот только свежим ли?
– А что такое, командир? – спросил Рыжий Хэк, отчаянный рубака и лучший аналитик отряда. "Как странно, " – подумал командир. – «Вот я опять уже воспринимаю их как СВОЙ отряд. Как немного надо…»
– Да вот сдается мне, что свежесть этого ветра даже не на годы – на века меряется, – сказал он.
– Опять какие-нибудь мерзопакостные древние тайны, – прокомментировал Рыжий Хэк.
– Можно сказать и так, – ответил командир.
– Как с той башней? – спросил Уме Болих, отличный плотник, неутомимый ходок и просто отличный парень.
– Хуже. Гораздо хуже, – вздохнул командир.
– Тогда рассказывай, – потребовал Рыжий Хэк.
– Расскажу, – кивнул командир. – Только… это тогда я мог приказывать. Вы были моей боевой группой, я – вашим командиром…
– А сейчас мы – комендантский взвод. Вроде как гражданские, – усмехнулся Орн Тарнай, парень несговорчивый и горячий, такие на войне долго не живут, а в разведке таких и вовсе не бывает – а ведь выжил же как-то! И воевал хорошо. Сколько раз именно его несговорчивость спасала их? – Вы об этом, командир? Вас смущает то, что наша жизнь уже вам как бы и не принадлежит? Вы опасаетесь, что мы можем не захотеть того, что вы нам предложите, а приказывать вы не хотите. Не считаете себя вправе приказать? Так ведь? – продолжал Орн Тарнай. – Ну да, у меня плохо сгибается нога, часто болит голова и все такое, остальные могут сказать о себе тоже самое, но даже и теперь мы опаснее любой роты этих салаг. И уж конечно, никто из нас не откажется от того, что вы нам предложите. Потому что это предложите вы.
– То, что я скажу, поставит вас перед выбором, – медленно промолвил командир. – Быть может, самым страшным выбором в вашей жизни. Сейчас еще можно выйти из этого кабинета. Те, кто останутся, будут обречены остаться со мной. На том пути, что я выбрал. Остаться до конца. Остаться или умереть – потому что я не могу себе позволить живых свидетелей. Только соучастники и трупы. Впрочем, у тех кто пойдет со мной, и вообще маловато шансов на жизнь. Так что… думайте. Возможно, выйти за дверь значит… уцелеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100