Она ревновала, устраивала ему сцены. Неужели она воображала, что он будет сохранять ей верность! Мартине он был верен довольно долго, сначала потому, что любил ее, потом уважая ее любовь к нему… Но Жинетта не была ни первой, ни последней женщиной, с которой Даниель изменял Мартине после того, как он перестал искать ее в лесах и убедился, что она окончательно погрязла в комбинированном гарнитуре. Если не считать Мартины, то отношения с женщинами не составляли для Даниеля проблемы, а ведь на ловца и зверь бежит.
Вот приблизительно каковы были мысли Даниеля, когда он вел машину. Через неделю он отплывал в Нью-Йорк и собирался пробыть в Америке год или даже больше, чтобы сравнить американские методы выращивания и использования роз с французскими. Мсье Донель старший заметно постарел, Даниелю надо торопиться с этим путешествием, пока еще была возможность отлучаться. Донеля из садоводческой фирмы Донелей ждал радушный прием у садоводов любой части света, а Даниель Донель, внук славного Даниеля Донеля, к тому же стал уже и сам известен своими выдающимися работами по генетике, и одна из крупнейших фирм, культивирующих розы в Калифорнии, пригласила его заняться у них опытами. Эта фирма выращивала 17 миллионов розовых кустов в год, в то время как все французские садоводства, вместе взятые, выращивают лишь 15 миллионов! Там исследования и эксперименты производятся в широчайших масштабах, так как для этого имеются неограниченные возможности. А потом, по возвращении, Даниель возглавит «Садоводство Донеля», Эти планы были выработаны им совместно с отцом. Даниель не знал, как примет Мартина известие о его отъезде. Он осторожно скажет ей, что уезжает ненадолго, очень скоро вернется обратно. Он мог бы уехать и не попрощавшись с ней, но не было бы ли это похоже на бегство? С Мартиной никогда заранее нельзя знать… Она может просто сказать: «Ах, ты уезжаешь…» и заговорить о другом; но точно так же она способна и заявить: «Я тебя не пущу» или «Я поеду с тобой»… Правда, последнего варианта нечего бояться: у Мартины нет ни паспорта, ни визы. Но Даниелю хотелось избежать подобного разговора. У него уже был один - с Жинеттой.
Он остановил машину перед домом Мартины. После сцены у Жинетты он так устал, что решился на этот раз воспользоваться лифтом - несгораемым шкафом, которого он обычно избегал. Было около одиннадцати часов вечера. Мартина, должно быть, еще не вернулась со своей ежедневной партии бриджа. Только бы ему не застать игроков у нее дома! Если никого нет, он подождет. Он останется ночевать, и, если ему удастся заснуть до прихода Мартины, он сможет отложить разговор об отъезде до утра. Две сцены одна за другой - многовато, к тому же утром больше шансов на то, что все сойдет гладко. Мартина, всегда пунктуальная, будет спешить на работу.
Даниель открыл дверь своим ключом. Направо, в спальне, горел свет, налево была распахнута дверь в кухню, тоже освещенную. Даниель позвал:
- Мартина! - и вошел в спальню. Там царил странный беспорядок: на полу валялась одежда, постель была смята…
Мартина вышла из ванной в ночной рубашке, с растрепанными волосами, осунувшаяся.
- Что тут происходит? - Даниель с удивлением смотрел на Мартину, оказавшуюся в таком необычном для нее виде.
- Я больна, - Мартина повалилась на постель.
- Что с тобой? Что у тебя болит?
- Видимо, печень…
- Ложись как следует, под одеяло!… Надо тебе что-нибудь? Грелку?
Мартине понадобилось бы все что угодно, лишь бы Даниель занялся ею. Грелка, которую он ей принес, была бальзамом на ее раны, и то, как он поправил одеяло, подобрал с пола одежду, поставил рядом ее туфли, одну из которых нашел под стулом, а другую у двери… «Видно, очень тебе было больно, - говорил он, - ты не измерила температуру? Не позвать ли все-таки доктора?» А может быть, он все еще любит ее? И не изменял ей ни с Жинеттой, ни с другими? Интонация еще не очень большая улика, ее не приняли бы во внимание на суде. Даниель расхохотался бы, назвал бы ее сумасшедшей. Грелка разливала по телу Мартины блаженное тепло, и оно подступало к самому сердцу. Даниель растрогался, увидев на глазах у Мартины слезы.
- Тебе все еще больно, моя девочка-пропадавшая-в-лесах?
- Нет, я плачу потому, что мне уже не так больно…
Даниель понимающе покачал головой.
- Какая гадость эти приступы печени… Я тебе приготовлю чаю.
- Нет, ложись сюда…
Даниель покорно разделся, лег и обнял Мартину. Она опять принялась плакать, но это были благодатные слезы, теплые, как грелка; огромное счастье таяло у нее в сердце, как сахар, и горячая кровь разносила его по всему телу. Разве можно убить человека из-за какой-то интонации? Теперь она будет на страже, будет наблюдать, следить.
В этот вечер, боясь, что известие об отъезде дурно отразится на Мартине, Даниель ничего ей не сказал. Утром она встала, как обычно, в семь часов. Потихоньку, не открывая занавесок - пусть Даниель еще немного поспит, пока она одевается в ванной и приготовляет завтрак… Даниель не спал, он раздумывал, как сообщить ей о своем отъезде, мирно поцеловать ее на прощание… Бедная Мартинетта!
Мартина поставила на кухонный стол чашки для завтрака, кофейник, сахарницу - тщательно выбранный сервиз на двоих из толстого фаянса фисташкового цвета снаружи, черного внутри. У этих чашек были такие коротенькие ручки, что Даниель уронил свою в тот же день, когда был куплен сервиз, и злосчастная ручка отбилась, Мартина не переставала огорчаться из-за этого уродства, и как Даниель ни уверял, что он предпочитает чашку без ручки, Мартина, не выносившая ломаных вещей, мечтала о новом сервизе на двоих. Она уже приглядела один у Примавера… Даниель двумя руками держал свою чашку без ручки. Как Мартина любила его по утрам, когда он сидел вот так, в смятой пижаме, поджав под себя одну ногу и дуя на горячий кофе, пока она намазывала ему хлеб маслом…
- Тебе лучше, старушка?
Она чувствовала себя совсем хорошо, ощущала только небольшую слабость в ногах. Осунувшаяся, с запавшими глазами, с темными веками и темными кругами под глазами… но такая же бодрая, как всегда.
- Ну и глаза у тебя!… - сказал Даниель. - Будто кто подбил! Новая прическа тебе идет, - добавил он, любуясь, - да тебе все идет… Мне не хотелось говорить вчера… ты была так больна. Я уезжаю в Америку по делам.
- Надолго? - Мартина положила ломтик хлеба на тарелку Даниеля.
- Не знаю.
- Едешь один?
- Ну конечно… - Даниель был удивлен этим вопросом. - Я еду не с делегацией, получил личное приглашение. От калифорнийской фирмы.
Мартина думала вовсе не о делегации, а о Жинетте. Раз Даниель едет один, значит, все, что она тут придумала, - ерунда. Сейчас Мартина даже рада была тому, что он уезжает подальше от этой бабы. Если между ними что-нибудь и было, то это ведь не помешало Даниелю идти своей дорогой, как будто бы ничего и не произошло…
- Когда ты уезжаешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
Вот приблизительно каковы были мысли Даниеля, когда он вел машину. Через неделю он отплывал в Нью-Йорк и собирался пробыть в Америке год или даже больше, чтобы сравнить американские методы выращивания и использования роз с французскими. Мсье Донель старший заметно постарел, Даниелю надо торопиться с этим путешествием, пока еще была возможность отлучаться. Донеля из садоводческой фирмы Донелей ждал радушный прием у садоводов любой части света, а Даниель Донель, внук славного Даниеля Донеля, к тому же стал уже и сам известен своими выдающимися работами по генетике, и одна из крупнейших фирм, культивирующих розы в Калифорнии, пригласила его заняться у них опытами. Эта фирма выращивала 17 миллионов розовых кустов в год, в то время как все французские садоводства, вместе взятые, выращивают лишь 15 миллионов! Там исследования и эксперименты производятся в широчайших масштабах, так как для этого имеются неограниченные возможности. А потом, по возвращении, Даниель возглавит «Садоводство Донеля», Эти планы были выработаны им совместно с отцом. Даниель не знал, как примет Мартина известие о его отъезде. Он осторожно скажет ей, что уезжает ненадолго, очень скоро вернется обратно. Он мог бы уехать и не попрощавшись с ней, но не было бы ли это похоже на бегство? С Мартиной никогда заранее нельзя знать… Она может просто сказать: «Ах, ты уезжаешь…» и заговорить о другом; но точно так же она способна и заявить: «Я тебя не пущу» или «Я поеду с тобой»… Правда, последнего варианта нечего бояться: у Мартины нет ни паспорта, ни визы. Но Даниелю хотелось избежать подобного разговора. У него уже был один - с Жинеттой.
Он остановил машину перед домом Мартины. После сцены у Жинетты он так устал, что решился на этот раз воспользоваться лифтом - несгораемым шкафом, которого он обычно избегал. Было около одиннадцати часов вечера. Мартина, должно быть, еще не вернулась со своей ежедневной партии бриджа. Только бы ему не застать игроков у нее дома! Если никого нет, он подождет. Он останется ночевать, и, если ему удастся заснуть до прихода Мартины, он сможет отложить разговор об отъезде до утра. Две сцены одна за другой - многовато, к тому же утром больше шансов на то, что все сойдет гладко. Мартина, всегда пунктуальная, будет спешить на работу.
Даниель открыл дверь своим ключом. Направо, в спальне, горел свет, налево была распахнута дверь в кухню, тоже освещенную. Даниель позвал:
- Мартина! - и вошел в спальню. Там царил странный беспорядок: на полу валялась одежда, постель была смята…
Мартина вышла из ванной в ночной рубашке, с растрепанными волосами, осунувшаяся.
- Что тут происходит? - Даниель с удивлением смотрел на Мартину, оказавшуюся в таком необычном для нее виде.
- Я больна, - Мартина повалилась на постель.
- Что с тобой? Что у тебя болит?
- Видимо, печень…
- Ложись как следует, под одеяло!… Надо тебе что-нибудь? Грелку?
Мартине понадобилось бы все что угодно, лишь бы Даниель занялся ею. Грелка, которую он ей принес, была бальзамом на ее раны, и то, как он поправил одеяло, подобрал с пола одежду, поставил рядом ее туфли, одну из которых нашел под стулом, а другую у двери… «Видно, очень тебе было больно, - говорил он, - ты не измерила температуру? Не позвать ли все-таки доктора?» А может быть, он все еще любит ее? И не изменял ей ни с Жинеттой, ни с другими? Интонация еще не очень большая улика, ее не приняли бы во внимание на суде. Даниель расхохотался бы, назвал бы ее сумасшедшей. Грелка разливала по телу Мартины блаженное тепло, и оно подступало к самому сердцу. Даниель растрогался, увидев на глазах у Мартины слезы.
- Тебе все еще больно, моя девочка-пропадавшая-в-лесах?
- Нет, я плачу потому, что мне уже не так больно…
Даниель понимающе покачал головой.
- Какая гадость эти приступы печени… Я тебе приготовлю чаю.
- Нет, ложись сюда…
Даниель покорно разделся, лег и обнял Мартину. Она опять принялась плакать, но это были благодатные слезы, теплые, как грелка; огромное счастье таяло у нее в сердце, как сахар, и горячая кровь разносила его по всему телу. Разве можно убить человека из-за какой-то интонации? Теперь она будет на страже, будет наблюдать, следить.
В этот вечер, боясь, что известие об отъезде дурно отразится на Мартине, Даниель ничего ей не сказал. Утром она встала, как обычно, в семь часов. Потихоньку, не открывая занавесок - пусть Даниель еще немного поспит, пока она одевается в ванной и приготовляет завтрак… Даниель не спал, он раздумывал, как сообщить ей о своем отъезде, мирно поцеловать ее на прощание… Бедная Мартинетта!
Мартина поставила на кухонный стол чашки для завтрака, кофейник, сахарницу - тщательно выбранный сервиз на двоих из толстого фаянса фисташкового цвета снаружи, черного внутри. У этих чашек были такие коротенькие ручки, что Даниель уронил свою в тот же день, когда был куплен сервиз, и злосчастная ручка отбилась, Мартина не переставала огорчаться из-за этого уродства, и как Даниель ни уверял, что он предпочитает чашку без ручки, Мартина, не выносившая ломаных вещей, мечтала о новом сервизе на двоих. Она уже приглядела один у Примавера… Даниель двумя руками держал свою чашку без ручки. Как Мартина любила его по утрам, когда он сидел вот так, в смятой пижаме, поджав под себя одну ногу и дуя на горячий кофе, пока она намазывала ему хлеб маслом…
- Тебе лучше, старушка?
Она чувствовала себя совсем хорошо, ощущала только небольшую слабость в ногах. Осунувшаяся, с запавшими глазами, с темными веками и темными кругами под глазами… но такая же бодрая, как всегда.
- Ну и глаза у тебя!… - сказал Даниель. - Будто кто подбил! Новая прическа тебе идет, - добавил он, любуясь, - да тебе все идет… Мне не хотелось говорить вчера… ты была так больна. Я уезжаю в Америку по делам.
- Надолго? - Мартина положила ломтик хлеба на тарелку Даниеля.
- Не знаю.
- Едешь один?
- Ну конечно… - Даниель был удивлен этим вопросом. - Я еду не с делегацией, получил личное приглашение. От калифорнийской фирмы.
Мартина думала вовсе не о делегации, а о Жинетте. Раз Даниель едет один, значит, все, что она тут придумала, - ерунда. Сейчас Мартина даже рада была тому, что он уезжает подальше от этой бабы. Если между ними что-нибудь и было, то это ведь не помешало Даниелю идти своей дорогой, как будто бы ничего и не произошло…
- Когда ты уезжаешь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64