– Мой папа говорит, – ответила тогда малышка, решительно фыркнув, – что когда я вырасту, я стану тем, кем пожелаю.
И с того дня заставляла всех звать ее Мэгги.
Десятки учителей забывали об этом, но путем неустанного повторения Мэгги удавалось вбить в них свое имя. Когда во время игры мальчишки окликали ее Марианной, она притворялась, что не слышит. Конечно, все изменилось в девятом классе, когда за одну ночь – так ей по крайней мере казалось – отпала надобность в зубных скобках, кожа стала чистой, грудь и бедра сделались по-женски округлыми, и презрительные насмешки сменились заиканием и плотоядными взглядами.
С этим у нее проблем не было.
Мэгги хотела не очень многого. Она желала только, чтобы все шло так, как ей надо, но «так, как ей надо» не подразумевало «с легкостью, без усилий». Она не возражала против работы, и ей было наплевать на цену, которую требовалось заплатить за желаемое, пусть даже это означало свидания с кретином, преподавателем английского, который никому не ставил «отлично», – потому что еще одно «хорошо» испортило бы ее средний балл; или поход по дюжине магазинов в поисках того оттенка губной помады, который подчеркивал бы цвет волос Мэгги, не заставляя их казаться крашеными; или часы, проведенные в гимнастическом зале вместе с другими новичками-фехтовальщиками, – когда стало ясно, что это единственный способ отбить Торри у его предыдущей девушки; или часы, проведенные в том же спортивном зале уже не из-за Торри и даже не потому, что у нее хорошо выходило, а потому – Мэгги сама удивлялась, – что ей понравилось фехтовать.
– Хэлло, – раздался голос у нее за спиной. – Я вижу, ты не торопишься ложиться…
Повернувшись, Мэгги совершенно не удивилась тому факту, что Карин Торсен одета в коротенький пеньюар явно от «Виктория Сикрет», сквозь который проглядывает черное кружевное боди. Нет, для женщины своего возраста она в прекрасной форме, однако это уж слишком…
– Надеюсь, не я вас разбудила, – сказала Мэгги.
Карин покачала головой, отбрасывая со лба прядь золотистых волос – они в самом деле золотистые, а не просто белокурые!
– Нет, – произнесла она, улыбнувшись, – у нас в семье шутят, что я просыпаюсь, когда захочу. – Улыбка поблекла и стала чуть печальной. – Ториану приходилось будить меня, когда я кормила грудью Торри. Я не просыпалась даже от крика младенца. – Она бросила на Мэгги короткий взгляд, затем встряхнула головой, словно прогоняя докучные мысли. – Но иногда я просыпаюсь сама по себе. Кажется, Ториан и Осия ушли, и Торри нет у себя – он тоже с ними…
«Постель Торри осталась несмятой. И может, ты проверяла, не согревает ли твой малыш мою постель…» – подумала Мэгги.
– Йен тоже ушел с ними. В баре…
– В «Пообедай за полушку»?
– Да. Джефф Берке…
– Бьерке.
– Да, он говорил, волки таскают цыплят или что-то в этом роде. И что было бы очень хорошо, если бы волки отсюда ушли.
– Из Джеффа вышел бы неплохой король, – усмехнулась Карин. – Торри вернулся домой, поднял Осию, а Осия разбудил Ториана, которому немедленно понадобилось выяснить, что тут можно сделать, хотя бы и посреди ночи, так?
Мэгги не смогла не усмехнуться в ответ.
– Что-то в этом роде. – Она приподняла кофейник. – Позвольте предложить вам выпить со мной чашечку вашего собственного кофе?
Карин на мгновение задумалась.
– Пожалуй. Но если мы собираемся ждать возвращения мужчин, я схожу наверх и надену что-нибудь более подходящее для бесед на кухне.
«Чтобы не сидеть полуголой перед другой женщиной, да?»
Карин повернулась и вышла из кухни, покачивая бедрами чуть меньше, чем обычно.
Мэгги улыбнулась.
Она довольно быстро разыскала сухие сливки – начатую банку «халф-энд-халф», из которой пахло вполне прилично: при хозяйке Мэгги не осмелилась проверять содержимое банки подобным образом. Но обнаружить сахар оказалось непростой задачей. Хрустальная сахарница со стеклышками была пуста, а к тому времени, как Мэгги нашла нужный шкафчик, открыла большой пластиковый контейнер и – попробовав на вкус, не соль ли это, – высыпала песок в сахарницу и стала искать ложки, Карин вернулась. На сей раз она облачилась в свободный черный с желтым пижамный костюм, который потянул бы на стиль «унисекс», если бы не тонкая талия, обвязанная шелковой лентой-поясом, отличающимся по оттенку от желтого цвета пижамы.
Карин приняла от Мэгги чашку и села, лениво водя по столешнице пальцем с обкусанным ногтем.
– Торри не очень много рассказывает о своей жизни, когда приезжает на каникулы.
– И о доме, когда возвращается с каникул. – Мэгги села напротив хозяйки. – Так, бросит пару слов, и все.
– Он такой, – усмехнулась Карин. – Непременная составляющая образа сурового скандинава. Интересно, а сколько времени вы двое…
В гостиной зазвенело разбитое стекло, и по полу застучали многочисленные тяжелые шаги, сопровождаемые ужасным завыванием.
Мэгги застыла на месте от изумления и страха, однако Карин Торсен вскочила на ноги. Двигаясь как танцовщица, словно она тренировалась перемещаться не просто эффективно, но и грациозно, она в два шага очутилась у раковины, затем протянула левую руку и схватила большой мясницкий нож с подставки, одновременно правой рукой сначала проведя по шкафу над раковиной, а потом хлопнув по нему. Боковина шкафа повернулась, за ней обнаружился револьвер нержавеющей стали, подвешенный на трех крюках; Карин немедленно его сняла.
Вдруг мерзкое волосатое существо влетело в дверь и ударило ее по спине.
Карин повернула револьвер и выстрелила.
Отдаленный пистолетный выстрел разбудил Арни Сельмо, которому впервые за неделю удалось крепко уснуть.
После сорока двух лет жизни с одной и той же женщиной мало одного года, шести месяцев и двух дней, чтобы привыкнуть делать все одному.
Даже поход в бакалею причинял массу проблем. При жизни Эфи Арни не трудился ходить по магазинам, однако ему нравилось каждые две недели ездить с женой в Гранд-Форкс за покупками. Заниматься этим в одиночестве никакого удовольствия не доставляло. Не с кем перешучиваться насчет идиотских новых товаров, которые не перестают выпускать, как будто кому-то и в самом деле нужны пилюли, чтобы подсинить воду в туалетном бачке. Некому вздыхать над ребрышками, а потом, уже собираясь купить цыпленка, сказать «Эх, один раз живем!» и вернуться к ребрышкам.
И магазины, и уборка – все было плохо: каждый катышек пыли напоминал об Эфи, но спать в одиночестве оказалось хуже всего. Нетрудно помочь горю парой глотков из бутылки «Четыре розы», которую Арни держал возле кровати, однако Арни Сельмо примет на сон грядущий свой обычный стаканчик и не подумает напиваться в постели Эфи.
Хуже всего были сны. Каждую ночь Арни снилось одно и то же:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81