Потом он снял мерку с матери Торри.
Затем кивнул.
– Я могу приготовить обувь жавтра, ешли угодно. – Цверг потер руки. – Теперь нам шледует договориться о цене.
Торри снова извлек на свет божий золотую монету.
– Обувь нужна нам сейчас, а это – плата за работу. Без сдачи.
Цверг слегка склонил набок массивную голову.
– Что ж, я могу быштренько переделать две пары, которые шил, жнаете ли, на продажу, но их цену…
Торри поднял крюггерранд повыше.
– …но их цену ваше жолото покроет беш труда, юный гошподин. Пришядьте же, шадитешь, дело минутное.
Даже в таких малоприятных обстоятельствах Торри с удовольствием наблюдал за работой умельца. Всего за несколько минут цверг, притащив две пары ботинок, небольшим остроконечным ножом распорол шов, соединявший подошву с верхом; затем обрезал каждую подошву, в одном случае просто сузив ее, а во втором – сузив и укоротив.
Это заняло всего лишь несколько мгновений, но Сыны начали проявлять нетерпение.
– Нас еще ждет долгий путь сегодня, – сказала сука, – Херольф щедро распоряжается нашим временем, но и его щедрость имеет предел.
Торри встал на колени перед Мэгги и проверил шнуровку на ботинках, которые были высотой по середину икры.
– Тебе придется затягивать их потуже, – произнес он, сжав ее запястья и слегка потянув Мэгги к себе. – Теперь по моему слову, – спокойно проговорил он, незаметно вложив нож ей в руку, – ты берешь и изо всех сил тянешь, поняла?
Отец, наверное, предназначил второй нож матери, но в отличие от нее Мэгги была фехтовальщицей, и хотя шпаг отец не мог им передать, в этой ситуации ножи заменяли их в той же мере, в какой Мэгги годилась на роль фехтовальщика, дерущегося на ножах.
Странно: Торри казалось, будто именно ради этого он появился на свет и учился все эти годы.
Юноша вынул оставшийся нож из ножен и большим пальцем прижал рукоять к ладони – так, чтобы лезвие лежало вдоль руки.
– Смотри-ка. – Он махнул кистью, в которой зажал нож, а когда сука повернулась вслед за его рукой, перевернул нож и, ударив снизу, располосовал ей брюхо.
Из ее рта сначала вырвался лай, а затем завывание, перешедшее в булькающий стон.
Торри не медлил. Он уже бросился на стоявшего рядом с ней Сына в волчьем обличье и, нырнув, чтобы избежать удара когтистыми лапами, воткнул тому нож между ребер. Плоть подалась легко, слишком легко, как будто это было желе, а не крепкие мышцы под жесткой шкурой.
Двое Сынов, ждавших снаружи, ворвались внутрь. Торри едва задел того, кто был в обличье человека, но подставил ему подножку, пока тот летел мимо, а затем повернулся ко второму. Оставалось надеяться, что Мэгги справится с раненым, потому как Сын в облике волка прижался к полу, а потом прыгнул.
Самое главное, говорил отец, это правильно рассчитать время: Торри нырнул вправо – единственное свободное направление, – перекинул нож в левую руку, изо всех сил воткнул его в глотку Сыну и, повернув в ране, выдернул.
Торри обернулся. Мать прижалась к стене, волчья кровь покрывала Мэгги от груди до пят; хотя лицо девушки было бледным, она решительно выдвинула челюсть вперед.
– Быстро. Нам надо выбираться отсюда. – Торри повернулся к цвергу: – Тут есть другой выход?
– Поторопитешь, – ответил цверг, жестами подгоняя всех троих к двери в задней стене, по узкому проходу в кладовую, где была крепкая дверь, закрытая на засов. Цверг открыл засов и рывком распахнул дверь. – Идите влево по аллее, в конце аллеи направо и бегите ижо вшех шил!
Открыв дверь, Торри услышал позади себя щелчок. Они остались в кладовке втроем; цверг исчез.
Юноша ступил в аллею и застыл на месте – в другом конце аллеи их ожидала дюжина воинов с обнаженными мечами. На каждом черная форма, отороченная по краю малиново-оранжевым и украшенная на груди изображением пламени. За спинами воинов, держа поводья лошадей в сбруе тех же цветов, четверка вестри терпеливо ожидала развития событий.
– Неплохо, – произнес самый важный, кланяясь и взмахивая своим черным, с малиновой каймой, плащом. – И не зря мы попросили Сынов… не сообщать вам, что передача состоится здесь и сейчас – а то бы вы попробовали сбежать раньше и скорее всего погибли бы при этой попытке.
Солдаты разошлись по сторонам, в образовавшемся проходе обнаружился отец: руки связаны впереди, острие меча у щеки заставило его наклонить голову, но этого мало – со щеки стекала тонкая струйка крови, капая с подбородка на грязную рубаху.
– Его Пылкость желает видеть всех вас в целости и сохранности, – продолжал главный. – Я полагаю, это можно устроить?
Где-то за его спиной завыли Сыны.
– Настоятельно рекомендую вам сдаться, – сказал командир. – Но выбор за вами…
И он кивнул другому солдату, стоявшему возле отца: солдат отвел в сторону свой меч, готовый…
– Погодите. – Торри поднял руки.
– Очень хорошо. – И командир улыбнулся.
Глава 12
Харбард и Фрида
Проснувшись, Йен обнаружил, что лежит на боку, лоб его согревает влажная тряпица, а рот наполняется слюной от щекочущего ноздри аромата жарящегося мяса. На языке еще не успел растаять некий сладкий привкус, сильный, но непресыщающий.
Йен подождал возвращения боли. После того, как он довел себя до полного изнеможения, все мышцы должны были ныть; шесты волокуши, которую он стащил вниз до середины высоты горы, превратили его ладони в открытые раны, а волдыри на ногах, без сомнения, вскрылись все до единого. Это просто он очнулся от сна-передышки ровно в тот момент, когда боль унялась, а сейчас она вернется и из-за этого временного отступления покажется в два раза горше.
Но боль не приходила, и через несколько мгновений Йен открыл глаза, чувствуя себя чуть ли не одураченным.
Укрытый тонким одеялом из коричневой шерсти, он покоился на низком ложе, всего в нескольких дюймах над полом, выложенным деревянными плашками; кровать представляла собой натянутую на деревянной раме шкуру, достаточно, впрочем, эластичную, чтобы лежать было удобно. В нескольких футах перед Йеном в огромном каменном очаге неярко горел огонь. Над огнем медленно вращалось на вертеле жаркое, хотя трудно было понять, кто его крутил: один конец вертела поддерживала развилка вертикальной V-образной подпорки, а другой конец уходил в стену.
На улице то ли вечерело, то ли, наоборот, светало; в окно падали желтоватые лучи низкого солнца, и висящие на противоположной стене мечи и копья горели золотом.
Йен находился в изрядных размеров комнате, футов, наверное, двадцать на тридцать Стены сложены из груботесаных бревен, словно это и в самом деле простая деревянная избушка, хотя щели между брусьями были замазаны известкой. В одном углу стояла большая кровать-рама, над которой лежали, аккуратно убранные на полку, блестящие меха, дальняя сторона комнаты была, без сомнения, отведена под кухню:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Затем кивнул.
– Я могу приготовить обувь жавтра, ешли угодно. – Цверг потер руки. – Теперь нам шледует договориться о цене.
Торри снова извлек на свет божий золотую монету.
– Обувь нужна нам сейчас, а это – плата за работу. Без сдачи.
Цверг слегка склонил набок массивную голову.
– Что ж, я могу быштренько переделать две пары, которые шил, жнаете ли, на продажу, но их цену…
Торри поднял крюггерранд повыше.
– …но их цену ваше жолото покроет беш труда, юный гошподин. Пришядьте же, шадитешь, дело минутное.
Даже в таких малоприятных обстоятельствах Торри с удовольствием наблюдал за работой умельца. Всего за несколько минут цверг, притащив две пары ботинок, небольшим остроконечным ножом распорол шов, соединявший подошву с верхом; затем обрезал каждую подошву, в одном случае просто сузив ее, а во втором – сузив и укоротив.
Это заняло всего лишь несколько мгновений, но Сыны начали проявлять нетерпение.
– Нас еще ждет долгий путь сегодня, – сказала сука, – Херольф щедро распоряжается нашим временем, но и его щедрость имеет предел.
Торри встал на колени перед Мэгги и проверил шнуровку на ботинках, которые были высотой по середину икры.
– Тебе придется затягивать их потуже, – произнес он, сжав ее запястья и слегка потянув Мэгги к себе. – Теперь по моему слову, – спокойно проговорил он, незаметно вложив нож ей в руку, – ты берешь и изо всех сил тянешь, поняла?
Отец, наверное, предназначил второй нож матери, но в отличие от нее Мэгги была фехтовальщицей, и хотя шпаг отец не мог им передать, в этой ситуации ножи заменяли их в той же мере, в какой Мэгги годилась на роль фехтовальщика, дерущегося на ножах.
Странно: Торри казалось, будто именно ради этого он появился на свет и учился все эти годы.
Юноша вынул оставшийся нож из ножен и большим пальцем прижал рукоять к ладони – так, чтобы лезвие лежало вдоль руки.
– Смотри-ка. – Он махнул кистью, в которой зажал нож, а когда сука повернулась вслед за его рукой, перевернул нож и, ударив снизу, располосовал ей брюхо.
Из ее рта сначала вырвался лай, а затем завывание, перешедшее в булькающий стон.
Торри не медлил. Он уже бросился на стоявшего рядом с ней Сына в волчьем обличье и, нырнув, чтобы избежать удара когтистыми лапами, воткнул тому нож между ребер. Плоть подалась легко, слишком легко, как будто это было желе, а не крепкие мышцы под жесткой шкурой.
Двое Сынов, ждавших снаружи, ворвались внутрь. Торри едва задел того, кто был в обличье человека, но подставил ему подножку, пока тот летел мимо, а затем повернулся ко второму. Оставалось надеяться, что Мэгги справится с раненым, потому как Сын в облике волка прижался к полу, а потом прыгнул.
Самое главное, говорил отец, это правильно рассчитать время: Торри нырнул вправо – единственное свободное направление, – перекинул нож в левую руку, изо всех сил воткнул его в глотку Сыну и, повернув в ране, выдернул.
Торри обернулся. Мать прижалась к стене, волчья кровь покрывала Мэгги от груди до пят; хотя лицо девушки было бледным, она решительно выдвинула челюсть вперед.
– Быстро. Нам надо выбираться отсюда. – Торри повернулся к цвергу: – Тут есть другой выход?
– Поторопитешь, – ответил цверг, жестами подгоняя всех троих к двери в задней стене, по узкому проходу в кладовую, где была крепкая дверь, закрытая на засов. Цверг открыл засов и рывком распахнул дверь. – Идите влево по аллее, в конце аллеи направо и бегите ижо вшех шил!
Открыв дверь, Торри услышал позади себя щелчок. Они остались в кладовке втроем; цверг исчез.
Юноша ступил в аллею и застыл на месте – в другом конце аллеи их ожидала дюжина воинов с обнаженными мечами. На каждом черная форма, отороченная по краю малиново-оранжевым и украшенная на груди изображением пламени. За спинами воинов, держа поводья лошадей в сбруе тех же цветов, четверка вестри терпеливо ожидала развития событий.
– Неплохо, – произнес самый важный, кланяясь и взмахивая своим черным, с малиновой каймой, плащом. – И не зря мы попросили Сынов… не сообщать вам, что передача состоится здесь и сейчас – а то бы вы попробовали сбежать раньше и скорее всего погибли бы при этой попытке.
Солдаты разошлись по сторонам, в образовавшемся проходе обнаружился отец: руки связаны впереди, острие меча у щеки заставило его наклонить голову, но этого мало – со щеки стекала тонкая струйка крови, капая с подбородка на грязную рубаху.
– Его Пылкость желает видеть всех вас в целости и сохранности, – продолжал главный. – Я полагаю, это можно устроить?
Где-то за его спиной завыли Сыны.
– Настоятельно рекомендую вам сдаться, – сказал командир. – Но выбор за вами…
И он кивнул другому солдату, стоявшему возле отца: солдат отвел в сторону свой меч, готовый…
– Погодите. – Торри поднял руки.
– Очень хорошо. – И командир улыбнулся.
Глава 12
Харбард и Фрида
Проснувшись, Йен обнаружил, что лежит на боку, лоб его согревает влажная тряпица, а рот наполняется слюной от щекочущего ноздри аромата жарящегося мяса. На языке еще не успел растаять некий сладкий привкус, сильный, но непресыщающий.
Йен подождал возвращения боли. После того, как он довел себя до полного изнеможения, все мышцы должны были ныть; шесты волокуши, которую он стащил вниз до середины высоты горы, превратили его ладони в открытые раны, а волдыри на ногах, без сомнения, вскрылись все до единого. Это просто он очнулся от сна-передышки ровно в тот момент, когда боль унялась, а сейчас она вернется и из-за этого временного отступления покажется в два раза горше.
Но боль не приходила, и через несколько мгновений Йен открыл глаза, чувствуя себя чуть ли не одураченным.
Укрытый тонким одеялом из коричневой шерсти, он покоился на низком ложе, всего в нескольких дюймах над полом, выложенным деревянными плашками; кровать представляла собой натянутую на деревянной раме шкуру, достаточно, впрочем, эластичную, чтобы лежать было удобно. В нескольких футах перед Йеном в огромном каменном очаге неярко горел огонь. Над огнем медленно вращалось на вертеле жаркое, хотя трудно было понять, кто его крутил: один конец вертела поддерживала развилка вертикальной V-образной подпорки, а другой конец уходил в стену.
На улице то ли вечерело, то ли, наоборот, светало; в окно падали желтоватые лучи низкого солнца, и висящие на противоположной стене мечи и копья горели золотом.
Йен находился в изрядных размеров комнате, футов, наверное, двадцать на тридцать Стены сложены из груботесаных бревен, словно это и в самом деле простая деревянная избушка, хотя щели между брусьями были замазаны известкой. В одном углу стояла большая кровать-рама, над которой лежали, аккуратно убранные на полку, блестящие меха, дальняя сторона комнаты была, без сомнения, отведена под кухню:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81