Намедни ногайцы прискакали к месту стоянки канонерок. Как лихие наездники они встали на лошадей и осыпали нас стрелами, отчего один матрос окривел. Тех ногайцев мы отогнали ружейной пальбой. Мой ангел-хранитель Микешка с товарищами пустился за ними в погоню. Одного ногайца они порубили саблями, а троих взяли в неволю. Мы раздели их донага, за те шалости высекли и отпустили с миром. Ежели дворцовые вертопрахи и паркетные шаркуны будут и впредь к тебе приставать, то я велю Микешке с его товарищами схватить их также, снять с них порты и яко тех ногайцев примерно высечь, чтобы другим неповадно было совращать мужних жен и досаждать тебе вздором, душенька моя. Слава Богу, кажетца, война идет к концу. У меня в деташементе состоит граф Шинон герцог де Брисак, коему от роду двадцать четыре года. Сказывают, что в его предках сам кардинал Ришелье, трудами которого учинилась французская монархия, ныне переживающая черные дни, поелику неизвестно, что еще будет с французским королем и его венценосной супругой от неистовств разбушевавшейся черни. Де-Брисак весьма красив, волосы у него совершенно черные, лицо приветливое, нравом он веселый и доверчив, как малое дитя, несмотря, что герцог. Казаками в деташементе предводительствуют старшины Чепига и Головатый. С ними я в приятельстве еще со времени очаковской осады, когда за славное березанское дело, что мы учинили купно, мне жалован Владимирский в третьей степени. Гренадеры мои под начальством брата Эммануила. Он совершенно оклемался после потери руки под Очаковым и тебе шлет низкий поклон. Вот и все новости. Ежели война еще продолжитца, то я изведусь от разлуки с тобой.
Твой Хозе.
Дано сего 1790 года октября дня тридцатого».
Хороши были разудалыми разгулами с гармоникой и песнями санные катания на тройках с приходом и проводами зимы, особенно на масленицу, публичные и партикулярные машкерады, балы, обеды и ужины, где подавали обильные яства, пили заморские вина и томно вздыхали замужние барыни в затейливых нарядах.
Иван Иванович Бецкой с дочерью жили в одном доме, но в разных апартаментах и встречались только за обедами. Их застольные беседы ограничивались пересказом придворных сплетен.
Великосветский Петербург напоминал более Францию, нежели матушку Русь. В салонах и при дворе болтали по-французски, изредка – по-немецки. Разговаривать по-русски было принято лишь с подчиненными и лакеями. Сама государыня давала тому отличную примерность, изъясняясь по-русски только с камер – юнгферой Марьей Савишной Перекусихиной и камердинером Захаром.
Еще с отроческих лет в дом Бецких часто наведывался наследник престола Павел Петрович. Пошел слушок о неравнодушии его к Настеньке. Но все более враки, а впрочем… Однако Настасенька ни в девичьи годы, ни в замужестве к тому поводов не давала. Да и сам Павел Петрович держал себя прилично, без кавалерского нахальства.
Иван Иванович и Настасенька по высочайшему соизволению бывали на вечерах в Эрмитаже, где запрещалось упоминать о чинах и титулах и сама государыня состояла лишь поручиком общества. Каждый здесь изощрялся в шутовстве и лицедействе, но из всех был отличен Лев Александрович Нарышкин, не знавший равных в декламации стихов, чем он не раз повергал почтенное собрание в неописуемый восторг. Князь рыкал аки лев и мяукал кошкой, от громыхания переходил к стенаниям и вздохам, обыкновенно независимо от того, об чем говорил.
Иван Иванович на эрмитажах, однако, был редко, находил их неприличными ни возрасту, ни нраву своему. При дворе по случаю праздничных приемов и прочих торжеств был неизменно, ласкательств у государыни и сановников двора не искал, но состоял в большом почете Настасья Ивановна мудрость эрмитажной науки постигла в совершенстве, особенно умение изображать опахалом разные страсти, роняя его – испытывать обожателей в любви и преданности. Когда увлекшийся флиртом волокита пускался в двусмысленные объяснения, равно делал неприличные предложения, она, не в пример иным придворным красавицам, с величайшей скромностью, но умеренно била его свернутым опахалом по пальцам и говорила неизменно в таких случаях: «Перестаньте, пожалуйста». Втайне Настасья Ивановна мечтала в ее фрейлинском положении быть жалованной статс-дамой. Она знала всю жизнь двора. Дворцовая и кабинетная жизнь разных ведомств проходила тогда на виду. Не оставались в секрете и тайны альковные.
Настасенька была чудо как хороша и дамой полной зрелости, при некоторой склонности к полноте. Красота ее была южной. Брюнетка с темными глазами и зажигательным нравом, она утверждалась в свет черкешенкой, будто взятой Иван Ивановичем на воспитание. Более чемвнешность было обаяние Настасьи Ивановны милым, но не лишенным достоинства кокетством. Амуры за ней не водились. Ее верность супругу, который к тому же был в военных походах, при дворе почитал! странностью. Недоброхоты возводили поклеп, будто Настасья Ивановна отлична от других дам лишь тем, что в интимности скрытна, только-то и всего. Однако известно – недоброхоты потому и таковы, что весьма склонны к распространению злых небылиц. За Настасьей был иной грех – уж очень она была остра на язык и ко всему любопытна. В один голос считалось, что Рибасша знает при дворе все. Поболтать с ней – одно удовольствие и не без пользы для себя. Впрочем, посудачить была охоча не одна Настасья Ивановна.
Граф Никита в сопровождении трех казаков был послан с очередной от государыни эстафетой к Светлейшему. По доставлении той эстафеты в Бендеры ему велено было Светлейшим скакать под Измаил.
Тот был озабочен опасностью пути к Измаилу и пробовал от поручения отказаться по необходимости-де быть при дворе.
Но Светлейший строго наказал ему не дурить. На юге каждый офицер крепко стоит при какой-либо надобности и не может быть в ослушании высшему начальству.
Настасья Ивановна, словно предчувствуя такое поручение Светлейшего графу Никите и пользуясь его любезностью, пристроила к нему и свою цидулу мужу.
«Милый друг мой, сердечный и любезный, – писала она, – здесь нынче стало известно, что генерал-аншеф Суворов будто во главе несметной армии идет на Измаил на присоединение к иным войскам, там уже находящимся, не исключая вашу, радость моя, флотилию. И будто всем велено слушатца графа Суворова. Быть большому против турок сражению, отчего произойдут убийства и увечья. Да хранит вас в тех сражениях ангел, ибо свет мне без вас не мил. Я вся без ума от страха за вашу жизнь, супруг мой любезный. Доколь не получу известий, что вы из тех сражений вышли целым и невредимым, в Эрмитаж ходить не стану, скажу, что у меня разыгралась мигрень и мне не до веселий. Дети, слава богу, здоровы. Государыня по-прежнему бывает в нашем доме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Твой Хозе.
Дано сего 1790 года октября дня тридцатого».
Хороши были разудалыми разгулами с гармоникой и песнями санные катания на тройках с приходом и проводами зимы, особенно на масленицу, публичные и партикулярные машкерады, балы, обеды и ужины, где подавали обильные яства, пили заморские вина и томно вздыхали замужние барыни в затейливых нарядах.
Иван Иванович Бецкой с дочерью жили в одном доме, но в разных апартаментах и встречались только за обедами. Их застольные беседы ограничивались пересказом придворных сплетен.
Великосветский Петербург напоминал более Францию, нежели матушку Русь. В салонах и при дворе болтали по-французски, изредка – по-немецки. Разговаривать по-русски было принято лишь с подчиненными и лакеями. Сама государыня давала тому отличную примерность, изъясняясь по-русски только с камер – юнгферой Марьей Савишной Перекусихиной и камердинером Захаром.
Еще с отроческих лет в дом Бецких часто наведывался наследник престола Павел Петрович. Пошел слушок о неравнодушии его к Настеньке. Но все более враки, а впрочем… Однако Настасенька ни в девичьи годы, ни в замужестве к тому поводов не давала. Да и сам Павел Петрович держал себя прилично, без кавалерского нахальства.
Иван Иванович и Настасенька по высочайшему соизволению бывали на вечерах в Эрмитаже, где запрещалось упоминать о чинах и титулах и сама государыня состояла лишь поручиком общества. Каждый здесь изощрялся в шутовстве и лицедействе, но из всех был отличен Лев Александрович Нарышкин, не знавший равных в декламации стихов, чем он не раз повергал почтенное собрание в неописуемый восторг. Князь рыкал аки лев и мяукал кошкой, от громыхания переходил к стенаниям и вздохам, обыкновенно независимо от того, об чем говорил.
Иван Иванович на эрмитажах, однако, был редко, находил их неприличными ни возрасту, ни нраву своему. При дворе по случаю праздничных приемов и прочих торжеств был неизменно, ласкательств у государыни и сановников двора не искал, но состоял в большом почете Настасья Ивановна мудрость эрмитажной науки постигла в совершенстве, особенно умение изображать опахалом разные страсти, роняя его – испытывать обожателей в любви и преданности. Когда увлекшийся флиртом волокита пускался в двусмысленные объяснения, равно делал неприличные предложения, она, не в пример иным придворным красавицам, с величайшей скромностью, но умеренно била его свернутым опахалом по пальцам и говорила неизменно в таких случаях: «Перестаньте, пожалуйста». Втайне Настасья Ивановна мечтала в ее фрейлинском положении быть жалованной статс-дамой. Она знала всю жизнь двора. Дворцовая и кабинетная жизнь разных ведомств проходила тогда на виду. Не оставались в секрете и тайны альковные.
Настасенька была чудо как хороша и дамой полной зрелости, при некоторой склонности к полноте. Красота ее была южной. Брюнетка с темными глазами и зажигательным нравом, она утверждалась в свет черкешенкой, будто взятой Иван Ивановичем на воспитание. Более чемвнешность было обаяние Настасьи Ивановны милым, но не лишенным достоинства кокетством. Амуры за ней не водились. Ее верность супругу, который к тому же был в военных походах, при дворе почитал! странностью. Недоброхоты возводили поклеп, будто Настасья Ивановна отлична от других дам лишь тем, что в интимности скрытна, только-то и всего. Однако известно – недоброхоты потому и таковы, что весьма склонны к распространению злых небылиц. За Настасьей был иной грех – уж очень она была остра на язык и ко всему любопытна. В один голос считалось, что Рибасша знает при дворе все. Поболтать с ней – одно удовольствие и не без пользы для себя. Впрочем, посудачить была охоча не одна Настасья Ивановна.
Граф Никита в сопровождении трех казаков был послан с очередной от государыни эстафетой к Светлейшему. По доставлении той эстафеты в Бендеры ему велено было Светлейшим скакать под Измаил.
Тот был озабочен опасностью пути к Измаилу и пробовал от поручения отказаться по необходимости-де быть при дворе.
Но Светлейший строго наказал ему не дурить. На юге каждый офицер крепко стоит при какой-либо надобности и не может быть в ослушании высшему начальству.
Настасья Ивановна, словно предчувствуя такое поручение Светлейшего графу Никите и пользуясь его любезностью, пристроила к нему и свою цидулу мужу.
«Милый друг мой, сердечный и любезный, – писала она, – здесь нынче стало известно, что генерал-аншеф Суворов будто во главе несметной армии идет на Измаил на присоединение к иным войскам, там уже находящимся, не исключая вашу, радость моя, флотилию. И будто всем велено слушатца графа Суворова. Быть большому против турок сражению, отчего произойдут убийства и увечья. Да хранит вас в тех сражениях ангел, ибо свет мне без вас не мил. Я вся без ума от страха за вашу жизнь, супруг мой любезный. Доколь не получу известий, что вы из тех сражений вышли целым и невредимым, в Эрмитаж ходить не стану, скажу, что у меня разыгралась мигрень и мне не до веселий. Дети, слава богу, здоровы. Государыня по-прежнему бывает в нашем доме.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102