Таков удел лейтенантов, позволяющих хорошеньким сеньорам водить их за нос. Но у вас, милая, не выйдет. Я ведь лейтенант, получивший производство в генералы.
– Послушайте, Хозе, вы забавны. Я прежде видела вас этаким важным. Мне казалось, вы неприступны. Вы же волокита.
– Но только за хорошенькой юбкой, как ваша, сеньора.
Хмель от винных паров стал уходить из головы де-Рибаса, но им совершенно овладел хмель близости к женщине. Анкуца была заметно взволнована.
– Послушайте, Хозе, – сказала она. – Прошу вас, идите к себе. Я приду к вам. Мы ведь не на военном бивуаке. Вы мне по душе. Бог простит мне супружескую неверность. Боярин Кодэу муж мне в законе, а более нигде.
– Я ухожу и жду вас, сеньора.
Де-Рибас встал и твердым шагом покинул салон боярыни Анкуцы. Он отправился к себе наверх, снял сапоги, мундир и лег в постель, приготовленную Микешкой.
Время тянулось мучительно долго. Де-Рибас встал, открыл окно. Дохнуло сыростью и холодом. Тяга ветра усилилась. Де-Рибас повернулся к двери. В комнату вошла Анкуца. Она была в длинной ночной робе под меховым манто, которое сбросила на пол.
– Закройте окно! Господи, прости меня грешную. Сил моих нет. Комната была в лунном свете. Когда упала роба, высокая, стройная она была подобна античной богине в мраморе. Стройные ноги переходили в красивый абрис бедер, от тонкой девичьей талии линии живота переходили на грудь и высокую шею в локонах пышных волос.
Де-Рибас в партикулярном платье из гардероба боярина Кодэу, с наклеенными усами и бородой сопровождал боярыню Анкуцу с визитом к наместнику Верхней Молдовы по случаю дня ангела его супруги. К тому времени боярыня Анкуца, весьма пригожая молодица, вовсю строила Осипу Михайловичу куры. В боярском доме это заметили все, исключая, разумеется, боярина, который был блажен, потому что не ведал. Гостей у пыркалаба оказалось не Бог весть сколько, но в означенное время прибыл сам господарь княжества – Мурузи в сопровождении свиты, вслед за ним подъехала кавалькада турецких всадников с Абдулах-рейс-эффенди.
Мужчин наместник принимал в селямлике по турецкому обычаю и в честь высоких гостей. Все они разместились вдоль стен зала на толстом ковре, сняв в прихожей обувь и поджав под себя ноги. Пили наливку и обильно закусывали, из чего следовало, что наместник живет не только в тепле, но и в довольстве.
Де-Рибас представленный как знаменитый хаким из далекой страны франков, сел рядом с Филадельфи. Между хакимами завязалась беседа о том, какие искусства врачевания имеют цену у разных народов. Когда Филадельфи вышел за малой нуждой, и у де-Рибаса случилась потребность по тому же делу.
Из разговора с Филадельфи Осип Михайлович понял, что тому есть за что держать обиду на турок. Дальше все вышло само собой. Филадельфи вызвался свести де-Рибаса с первым секретарем турецкой делегации Аввой-эффенди, некогда состоявшим от Порты при российском посольстве и, конечно, оказывавшим за приличное вознаграждение разные услуги Булгакову – министру ее величества при дворе султана.
Не мудрствуя лукаво, де-Рибас предложил Авве-эффенди через Филадельфи пять тысяч серебром за некоторые малозначащие сведения, в которых будет нужда у россиян. Авва от денег отказался, справедливо полагая их хранение у себя небезопасным. Он напомнил однако что Булгаков-эффенди за исполнение важных препоручений клятвенно обещал ему поставить дом на берегу Босфора, в чем у Аввы по многодетству и разной имущественной недостаточности большая нужда. Для начала недурно бы, сказал Авва, пожаловать ему табакерку и перстень на доброе воспоминание.
Излишне говорить, что пожелание Аввы было тотчас же и с величайшей предупредительностью исполнено. Означенные предметы были приобретены де-Рибасом через боярыню Анкуцу у местного ювелира за 2450 рублей из собственного кошелька.
В день вручения презентов Авве захворала боярыня Анкуца, предположительно инфлюэнцой, которая была в большом распространении в высшем обществе Дунайских княжеств. Что же касается мужиков, то они более страдали от разных несварений и лихорадок. По случаю болезни боярыни оба мудрых хакима каждодневно встречались в доме Кодэу, поили госпожу Анкуцу разным целительным зельем, делали ей примочки и растирания. При этом госпожа Анкуца особенно чувствительна была на пользование Осипа Михайловича. Де-Рибасу это занятие также пришлось по душе. К великому огорчению старого Кодэу молодой боярыне день ото дня становилось хуже.
Болезнь Анкуцы была непритворной. Инфлюэнца не щадила ни старых, ни молодых, и вызывала разные осложнения.
– Кручинится барыня, твое превосходительство, – заметил Микешка. – Отъезд наш должно близок.
– Чертова жизнь, – вздохнул де-Рибас. – Когда в студеных землянках – времени нет конца. А нынче только прибыли на постой – гляди и убираться надо.
Российская сторона то, о чем турки собирались говорить на конференции завтра, – знала сегодня. От Аввы-эффенди стало известно, что из турецкой депутации более других склонен к уступкам Исмет-бей от страха, что, продолжая войну, русские разрушат всю турецкую империю и повергнут в прах священное знамя пророка, осквернят святую Мекку.
Дурри мечтал стать господарем Молдовы вместо ныне сидящего здесь на троне его родича Мурузи. Де-Рибас дал понять Дурри, чтобы тот не вздумал делать глупости. Ежели будут замечены его козни против интересов России, то государыня учинит необходимое, чтоб молдавским князем ему не быть.
Безбородко по совету Аввы через де-Рибаса велел от постатейных переговоров о мире отказаться и представить туркам весь договор в целом как есть.
Тяжба более всего была о полосе земли вдоль левого берега Днестра, которую турки хотели удержать за собой и тем отстранить русских от славной многими достоинствами реки. Они решительно уклонились дать гарантии безопасности от набегов качевников из Закубанской стороны. Большие препирательства вызвали требования россиян выплатить им двенадцать миллионов рублей в возмещение военных убытков, так как война начата Портой, а Российская империя первоначально была в защите своих владений. Авва однако через мудрых и добродетельных хакимов передал: пусть-де русские ни в чем послам великого падишаха не уступают. От Блистательной Порты послы имеют наставление мир подписать без замедления и любой ценой. Войска для успешной войны с Россией у Турции больше нет. Поэтому 30 ноября 1791 года канцлер Безбородко велел российской делегации взять тон сухой. Четыре батальона гренадеров были посажены на канонерки. По главной улице Ясс походной колонной в сторону Шумлы, где стоял визирь, потянулись 200 полевых орудий с пехотным и кавалерийским прикрытием. С обозами и санитарными фурами, с грохотом и громкими командами армия прошла мимо квартиры турецких уполномоченных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
– Послушайте, Хозе, вы забавны. Я прежде видела вас этаким важным. Мне казалось, вы неприступны. Вы же волокита.
– Но только за хорошенькой юбкой, как ваша, сеньора.
Хмель от винных паров стал уходить из головы де-Рибаса, но им совершенно овладел хмель близости к женщине. Анкуца была заметно взволнована.
– Послушайте, Хозе, – сказала она. – Прошу вас, идите к себе. Я приду к вам. Мы ведь не на военном бивуаке. Вы мне по душе. Бог простит мне супружескую неверность. Боярин Кодэу муж мне в законе, а более нигде.
– Я ухожу и жду вас, сеньора.
Де-Рибас встал и твердым шагом покинул салон боярыни Анкуцы. Он отправился к себе наверх, снял сапоги, мундир и лег в постель, приготовленную Микешкой.
Время тянулось мучительно долго. Де-Рибас встал, открыл окно. Дохнуло сыростью и холодом. Тяга ветра усилилась. Де-Рибас повернулся к двери. В комнату вошла Анкуца. Она была в длинной ночной робе под меховым манто, которое сбросила на пол.
– Закройте окно! Господи, прости меня грешную. Сил моих нет. Комната была в лунном свете. Когда упала роба, высокая, стройная она была подобна античной богине в мраморе. Стройные ноги переходили в красивый абрис бедер, от тонкой девичьей талии линии живота переходили на грудь и высокую шею в локонах пышных волос.
Де-Рибас в партикулярном платье из гардероба боярина Кодэу, с наклеенными усами и бородой сопровождал боярыню Анкуцу с визитом к наместнику Верхней Молдовы по случаю дня ангела его супруги. К тому времени боярыня Анкуца, весьма пригожая молодица, вовсю строила Осипу Михайловичу куры. В боярском доме это заметили все, исключая, разумеется, боярина, который был блажен, потому что не ведал. Гостей у пыркалаба оказалось не Бог весть сколько, но в означенное время прибыл сам господарь княжества – Мурузи в сопровождении свиты, вслед за ним подъехала кавалькада турецких всадников с Абдулах-рейс-эффенди.
Мужчин наместник принимал в селямлике по турецкому обычаю и в честь высоких гостей. Все они разместились вдоль стен зала на толстом ковре, сняв в прихожей обувь и поджав под себя ноги. Пили наливку и обильно закусывали, из чего следовало, что наместник живет не только в тепле, но и в довольстве.
Де-Рибас представленный как знаменитый хаким из далекой страны франков, сел рядом с Филадельфи. Между хакимами завязалась беседа о том, какие искусства врачевания имеют цену у разных народов. Когда Филадельфи вышел за малой нуждой, и у де-Рибаса случилась потребность по тому же делу.
Из разговора с Филадельфи Осип Михайлович понял, что тому есть за что держать обиду на турок. Дальше все вышло само собой. Филадельфи вызвался свести де-Рибаса с первым секретарем турецкой делегации Аввой-эффенди, некогда состоявшим от Порты при российском посольстве и, конечно, оказывавшим за приличное вознаграждение разные услуги Булгакову – министру ее величества при дворе султана.
Не мудрствуя лукаво, де-Рибас предложил Авве-эффенди через Филадельфи пять тысяч серебром за некоторые малозначащие сведения, в которых будет нужда у россиян. Авва от денег отказался, справедливо полагая их хранение у себя небезопасным. Он напомнил однако что Булгаков-эффенди за исполнение важных препоручений клятвенно обещал ему поставить дом на берегу Босфора, в чем у Аввы по многодетству и разной имущественной недостаточности большая нужда. Для начала недурно бы, сказал Авва, пожаловать ему табакерку и перстень на доброе воспоминание.
Излишне говорить, что пожелание Аввы было тотчас же и с величайшей предупредительностью исполнено. Означенные предметы были приобретены де-Рибасом через боярыню Анкуцу у местного ювелира за 2450 рублей из собственного кошелька.
В день вручения презентов Авве захворала боярыня Анкуца, предположительно инфлюэнцой, которая была в большом распространении в высшем обществе Дунайских княжеств. Что же касается мужиков, то они более страдали от разных несварений и лихорадок. По случаю болезни боярыни оба мудрых хакима каждодневно встречались в доме Кодэу, поили госпожу Анкуцу разным целительным зельем, делали ей примочки и растирания. При этом госпожа Анкуца особенно чувствительна была на пользование Осипа Михайловича. Де-Рибасу это занятие также пришлось по душе. К великому огорчению старого Кодэу молодой боярыне день ото дня становилось хуже.
Болезнь Анкуцы была непритворной. Инфлюэнца не щадила ни старых, ни молодых, и вызывала разные осложнения.
– Кручинится барыня, твое превосходительство, – заметил Микешка. – Отъезд наш должно близок.
– Чертова жизнь, – вздохнул де-Рибас. – Когда в студеных землянках – времени нет конца. А нынче только прибыли на постой – гляди и убираться надо.
Российская сторона то, о чем турки собирались говорить на конференции завтра, – знала сегодня. От Аввы-эффенди стало известно, что из турецкой депутации более других склонен к уступкам Исмет-бей от страха, что, продолжая войну, русские разрушат всю турецкую империю и повергнут в прах священное знамя пророка, осквернят святую Мекку.
Дурри мечтал стать господарем Молдовы вместо ныне сидящего здесь на троне его родича Мурузи. Де-Рибас дал понять Дурри, чтобы тот не вздумал делать глупости. Ежели будут замечены его козни против интересов России, то государыня учинит необходимое, чтоб молдавским князем ему не быть.
Безбородко по совету Аввы через де-Рибаса велел от постатейных переговоров о мире отказаться и представить туркам весь договор в целом как есть.
Тяжба более всего была о полосе земли вдоль левого берега Днестра, которую турки хотели удержать за собой и тем отстранить русских от славной многими достоинствами реки. Они решительно уклонились дать гарантии безопасности от набегов качевников из Закубанской стороны. Большие препирательства вызвали требования россиян выплатить им двенадцать миллионов рублей в возмещение военных убытков, так как война начата Портой, а Российская империя первоначально была в защите своих владений. Авва однако через мудрых и добродетельных хакимов передал: пусть-де русские ни в чем послам великого падишаха не уступают. От Блистательной Порты послы имеют наставление мир подписать без замедления и любой ценой. Войска для успешной войны с Россией у Турции больше нет. Поэтому 30 ноября 1791 года канцлер Безбородко велел российской делегации взять тон сухой. Четыре батальона гренадеров были посажены на канонерки. По главной улице Ясс походной колонной в сторону Шумлы, где стоял визирь, потянулись 200 полевых орудий с пехотным и кавалерийским прикрытием. С обозами и санитарными фурами, с грохотом и громкими командами армия прошла мимо квартиры турецких уполномоченных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102