Ему хотелось с ней проститься. И сделать это немедленно, не дожидаясь завтрашнего утра – утра отъезда с Эдмундом и Александрой. В глубине души он ухе хотел, чтобы это свершилось поскорее. Прощания всегда казались лорду Идену мучительной процедурой. А прощаться, если знаешь, что, быть может, прощаешься навеки, – мука мученическая.
Ему хотелось быть свободным от всяких нежных привязанностей. И сосредоточить все свои помыслы и чувства на том, что ему предстоит. Жаль, что Мэдлин все-таки отказалась возвращаться домой. Но с этим уже ничего не поделаешь…
В такие моменты, как нынешний, он радовался, что не женат, да и не испытывает глубокой привязанности ни к одной женщине. Из прошлого опыта он уже знал: перед крупным сражением нужно выбросить из головы всех, кто тебе дорог, и жить так, словно их вообще не существует. Его семья – это его подчиненные, и заботиться он должен только об их безопасности и благополучии. А офицеры, старшие его по званию, – те, кому он обязан хранить верность, подчиняться и доверять.
В такие моменты он не завидовал Чарли. Просто не понимал: как возможно – проститься с женой и тут же идти в бой? А если ход сражения окажется неблагоприятным? Что станет с ней? И он содрогнулся.
Однажды он видел их прощание. Минута, когда они молча припали друг к другу; лица у обоих были бледные, отрешенные. Он отвернулся, чтобы не видеть всего этого, ощутив скорее боль, чем смущение из-за того, что оказался невольным свидетелем прощальных объятий мужа и жены. И лишь минут через десять Чарли вышел из оцепенения и снова стал самим собой – бодрым, решительным, даже безрассудным человеком, готовым броситься в бой.
Когда лорд Иден пришел к Чарли, все трое были дома, разговор шел с трудом. Да и как можно говорить свободно в такой обстановке? Выпив со всеми чаю, он поднялся, чтобы уйти. Протянул руку Дженнифер и с улыбкой сказал:
– Пожелаю вам bon voyage и надеюсь, что на обратном пути у вас не будет морской болезни.
Он заметил, что Чарли увлек жену в соседнюю комнату, оставив дверь открытой.
– Уверена, что ее не будет, – отвечала Дженнифер, – ведь я теперь закаленный путешественник. – И она подала ему руку.
– Я был счастлив познакомиться с вами.
– И я тоже, – ответила она. – Надеюсь, эта ужасная война в конце концов кончится благополучно. То есть не начнется.
– Солдаты в большинстве своем мечтают совсем о другом, – сказал он. – Многие хотели бы одержать крупную победу над Бонапартом.
– А вы? – спросила она. – Вы рветесь в бой? Как мог он объяснить ей, что это особенность его натуры – сражаться за свою страну и за все, что она отстаивает, а если потребуется, отдать и свою жизнь?
– Не ради того, чтобы убивать, – пояснил он. – Но я хотел бы внести свою лепту в борьбу с тиранией.
– В таком случае до свидания, милорд. Я буду молиться, чтобы с вами ничего не случилось, – сказала она без смущения.
– Вот как? А можно мне зайти к вам, когда я вернусь в Англию?
Вспыхнув, она взглянула ему в глаза.
– Если хотите. Буду рада.
Он поднес к губам ее руку, все еще лежавшую в его руке, и поцеловал.
– Очень хочу, – сказал он. – Я рад, что вы едете с моим братом. Уверен, что с вами ничего не случится.
– Он очень добр, – сказала она, – и ее милость тоже. Они мне нравятся.
– Значит, до свидания, – сказал он. И так сжал ее руку, что она вздрогнула. Заметив это, он тут же выпустил ее. Глаза ее наполнились слезами.
– Прошу вас, берегите себя, – проговорила она. – Прошу вас! – И она на мгновение прикоснулась к его лицу кончиками пальцев. И тут же резко повернула голову. – Папа! – позвала она. – Папа, лорд Иден хочет с вами проститься.
И не успел Чарли войти, как она стремительно вышла.
* * *
Будь прокляты все эти прощания, думал лорд Иден спустя несколько минут, направляясь к своей новой квартире. Что он наделал? Заронил какие-то надежды? Обязан ли он теперь сделать ей предложение, когда вернется в Англию? Хочется ли ему этого? Он вовсе не уверен. И он не желает, чтобы его терзали подобные мысли, все эти сложности и сомнения. Он хочет быть свободным от всех чувств и обязательств.
Черт побери! Он только что едва удержался, чтобы не заключить ее в объятия и не излить перед ней свою душу – сказать, что хотел бы избавить ее от всех тревог до конца дней. Неужели он никогда ничему не научится?
А вдруг он ее любит? В данный момент он этого не знает и знать не желает. Сколько времени до выступления армии? Неделя? Две? Он готов. А потом, если это «потом» будет, можно думать и о любви. Но не сейчас!
Он обрадовался, найдя своего друга дома в скупо обставленных комнатах – настоящее жилище мужчины! – которые отныне будут и его домом. Капитан Нортон, положив ноги в не слишком чистых сапогах на стол и закинув руки за голову, созерцал трещины на потолке. На столе стояла полупустая бутылка коньяка и стакан.
– Старина Пиктон должен прибыть в Брюссель со дня надень, – сказал лорд Иден, швырнув головной убор в кресло которое уже было завалено сброшенной одеждой. – Это только что назначенный командир Пятой, если вы не забыли, дружище Нортон. И если вы себе не враг, то не стоит попадаться ему на глаза в таких сапогах.
– А чего их чистить раньше времени? – с веселой беззаботностью осведомился друг. – Найдите стакан, Иден, и налейте себе коньяку. Терпеть не могу пить в одиночку. Он, наверное, на стуле, под ворохом бумажек. Это письма от матушки и девиц. Пишут не письма, а целые книги. Когда-нибудь я их прочту. Вы мне напомните.
Лорд Иден отыскал стакан, стараясь не исследовать его на предмет чистоты, уселся на стол, водрузив свои начищенные до блеска сапоги рядом с сапогами друга, и протянул руку к бутылке.
В среду четырнадцатого июня стал распространяться слух, что французская армия сосредоточивается у Мобержа в южном направлении и что неприятельские части даже перешли бельгийскую границу. Говорили, что во главе армии стоит сам Бонапарт. Старина Бони снова застал врасплох своих приятелей – европейских генералов.
Конечно, смешно утверждать это, если в течение всей весны ждали именно такого поворота событий. И все же, когда каждый день рождает дюжину толков, правда застает всех врасплох. Конечно, у герцога есть свои шпионы, и ему нет нужды полагаться на слухи, как всем остальным. Но ведь герцог ожидал нападения с запада и севера, а не с юга. Будь он Бонапартом, напал бы именно оттуда, попытавшись отрезать союзные войска от побережья Ла-Манша.
Впрочем, когда Бонапарт вел себя предсказуемо, в соответствии со здравым смыслом? Его тактику называли проявлением то жестокости, то блестящего, ума – в зависимости от того, чего у говорившего было больше: страха или восхищения. У тех, кто находился в Брюсселе в июне 1815 года, больше было страха.
И уж конечно, никто не думал, что этот слух верен, за исключением, пожалуй, самого герцога;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78