— Ты дурак.
Кто мудрец, а кто дурак? Философы не раз задавались таким вопросом.
— Тогда пусть золото, отнятое у меня, купит тебе болезнь на кадисских базарах — болезнь, которую оставит тебе какая-нибудь дешевая девка!
— Кадисских?.. Кто говорил о Кадисе?
— А куда же ещё тебе податься? Когда у человека есть золото, куда он ещё отправится, кроме города, где самые красивые женщины, самые лучшие вина и вся роскошь земли?
Четыре матроса, как я узнал, были сражены в схватке, а один из финнведенцев умер ещё раньше. Еще одного убила стрела уже в шлюпке; ну и, конечно, был мертв Сервон. Никто не подозревал, что это я его убил.
Скимитар у меня отобрали, и дамасский кинжал тоже, но сейчас они нуждаются во мне, и настанет день, когда я верну себе и то, и другое.
От качки мне было плохо. Вкус во рту был мерзкий, в голове барабанило. Вероятно, в меня попал камень из пращи. Ладно, у нас, кельтов, твердые черепушки… И с этой мыслью я незаметно заснул.
Меня разбудил дождь. Резкий шквал дождя, потом ещё один. Я, шатаясь, подошел к фальшборту. Вальтер стоял поблизости: это обнаружилось при вспышке молнии.
— Работай! — крикнул он. — Сделай что-нибудь!
— В такой-то шторм? При том золоте, что ты имеешь, я бы уютно устроился где-нибудь в порту с краюхой хлеба да бутылкой вина.
Гребни волн курчавились белыми барашками. Я положил руку на рулевое весло. Мы направлялись к западу, что значило — прямо к Кадису, так что я изо всех сил пытался сохранять этот курс. Потом, когда ближе к утру небо посерело, Вальтер снова появился на палубе. Его жирные подбородки блестели от дождя.
— Не нравится мне такая погода, — пробурчал он. — Правь в Кадис.
После пышной красоты Малаги мне особенно тяжело было переносить грязь на галере и сальные рожи команды. Они ненавидели меня, а я их… или я сбегу, или они меня убьют — это только вопрос времени.
Однако оставались прикованные к веслам Селим и Рыжий Марк, среди прочих, а я обещал освободить их… Мне казалось, что это было уже очень давно…
Кадис… Это порт моей судьбы. Со временем я найду способ и уж взыщу плату с Вальтера, сумею ускользнуть и вновь буду принадлежать лишь самому себе.
И я уже придумал, как, — если только мне удастся это устроить…
Страшен был ветер, мрачны вздымающиеся волны, — но не столь мрачны, как волны моих мыслей. Вальтер должен заплатить, а мои прежние товарищи у весел должны быть освобождены.
А потом весь широкий мир откроется передо мной! И я отправлюсь в этот мир, чтобы найти отца, посмотреть, что приготовила для меня судьба, и где-нибудь, когда-нибудь встретить возлюбленную.
Глава 5
Глаза мои застилало отчаяние. Галера была безмолвна; вода лениво плескалась о корпус, но я был узником. Команда, за исключением нескольких человек, стерегущих меня и остальных рабов, отправилась на берег, в Кадис.
Все мои планы пошли прахом, и я лежал неподвижно, пытаясь придумать выход из положения. Потом сел и повел взглядом вдоль ряда спящих рабов. Не спал только Селим. Наши глаза встретились.
Вот человек, который знает, что такое надежда. Его глаза горят ярким пылким огнем, и это я дал ему надежду. Но что можно сделать в одиночку против четырех вооруженных людей?
С гранитных и зеленых Армориканских холмов в Бретани, с её вересковых пустошей и безлюдных берегов, от её менгиров и дольменов внешний мир казался полем яркой романтики, где я буду героически ступать широким шагом, повергая своих врагов. И что же? Вот я сижу здесь, узник шайки мелких воришек, на вонючей посудине…
Могу я стерпеть такое — я, сын Кербушара-Корсара?
Один из сторожей был финнведенец, у которого не имелось ни малейшего повода любить меня; в руке у него был лук со стрелой. И эта стрела прошьет мне кишки насквозь прежде, чем я успею хотя бы встать.
Быть безрассудным — не значит быть смелым; это значит быть всего лишь глупым. Осторожность и осторожность; но уж если действовать, то внезапно и решительно.
Другие стражники спят; но много ли я смогу против финнведенца?
Что там говорил мне давным-давно рябой моряк? «Доверяйся своей смекалке, парнишка…»
Может, у меня и не так много смекалки, но этот тупой бык с луком… Тупой… Может, я и умнее его, — но много ли стоит умник со стрелой в брюхе?
— А они-то забавляются на берегу вовсю, — раздумчиво проговорил я. — Жадина Вальтер, не даст нам даже осушить бутылку вина…
Финнведенец не ответил. Он не задал вопроса, на который я рассчитывал. Пришлось продолжать:
— По крайней мере, мог бы выделить бутылочку из своего запаса…
Финнведенец насторожился.
— Какого ещё запаса?
— Он-то вдоволь нахлебается вина на берегу. Почему он забыл сказать нам, мол, возьмите, ребята, бутылочку из тех, что лежат внизу?
— Что, внизу есть вино?
— Конечно. Оно хранится под оружейным рундуком, на котором спит Вальтер.
Его свиные глазки подозрительно обшарили меня. Это был человек, начисто обделенный доверием к ближнему. Он не верил мне ни на грош.
Селим прислушивался: он понимал наш разговор.
Финнведенцу потребовалось немало времени, чтобы принять решение, — туговато все-таки соображал этот широкоплечий северянин, весь заросший густым волосом, с нравом непостоянным, как у старого медведя с больным зубом.
В конце концов он разбудил остальных, и они долго шептались между собой. А потом вдруг набросились на меня всем скопом, повалили и связали по рукам и ногам. Есть одна хитрость, которой научил меня отец: когда тебя связывают, нужно глубоко вдохнуть, задержать дыхание и напрячь мускулы. Когда потом выдохнешь и расслабишься, веревки дадут слабину, с которой многое можно сделать.
Однако для этого ещё не пришло время.
Стражники спустились вниз, под ахтердек, а потом выбрались обратно на палубу с вином — оно действительно там было, я подсмотрел, как Вальтер прятал. И тут же принялись вытаскивать пробки зубами и пить. Один из них помахал надо мной бутылкой, презрительно расхохотавшись, когда вино выплеснулось мне на лицо.
Солнце поднялось выше. Вальтер и прочие скоро начнут просыпаться в борделях на берегу. А что, если смену часовым пришлют раньше, чем эти свиньи нахлебаются вдоволь?
Прикрыв глаза, я позволил солнцу согревать мне мышцы. Даже связанный, я наслаждался этим теплом, потому что с раннего детства полюбил простые телесные радости: тепло солнца, вкус холодной, чистой воды — и соленых морских брызг, влажное ощущение тумана на теле и прикосновение женских рук.
Лежа на спине, я воспринимал мягкое покачивание палубы подо мной, скрип отдыхающих весел, бормотание спящих рабов, лязг цепи, когда кто-то беспокойно шевелился во сне.
Наконец до моих ушей донесся желанный звук — пьяный смех.
Команда могла вернуться в любую минуту, но не стоит терзать себе душу тем, что может случиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
Кто мудрец, а кто дурак? Философы не раз задавались таким вопросом.
— Тогда пусть золото, отнятое у меня, купит тебе болезнь на кадисских базарах — болезнь, которую оставит тебе какая-нибудь дешевая девка!
— Кадисских?.. Кто говорил о Кадисе?
— А куда же ещё тебе податься? Когда у человека есть золото, куда он ещё отправится, кроме города, где самые красивые женщины, самые лучшие вина и вся роскошь земли?
Четыре матроса, как я узнал, были сражены в схватке, а один из финнведенцев умер ещё раньше. Еще одного убила стрела уже в шлюпке; ну и, конечно, был мертв Сервон. Никто не подозревал, что это я его убил.
Скимитар у меня отобрали, и дамасский кинжал тоже, но сейчас они нуждаются во мне, и настанет день, когда я верну себе и то, и другое.
От качки мне было плохо. Вкус во рту был мерзкий, в голове барабанило. Вероятно, в меня попал камень из пращи. Ладно, у нас, кельтов, твердые черепушки… И с этой мыслью я незаметно заснул.
Меня разбудил дождь. Резкий шквал дождя, потом ещё один. Я, шатаясь, подошел к фальшборту. Вальтер стоял поблизости: это обнаружилось при вспышке молнии.
— Работай! — крикнул он. — Сделай что-нибудь!
— В такой-то шторм? При том золоте, что ты имеешь, я бы уютно устроился где-нибудь в порту с краюхой хлеба да бутылкой вина.
Гребни волн курчавились белыми барашками. Я положил руку на рулевое весло. Мы направлялись к западу, что значило — прямо к Кадису, так что я изо всех сил пытался сохранять этот курс. Потом, когда ближе к утру небо посерело, Вальтер снова появился на палубе. Его жирные подбородки блестели от дождя.
— Не нравится мне такая погода, — пробурчал он. — Правь в Кадис.
После пышной красоты Малаги мне особенно тяжело было переносить грязь на галере и сальные рожи команды. Они ненавидели меня, а я их… или я сбегу, или они меня убьют — это только вопрос времени.
Однако оставались прикованные к веслам Селим и Рыжий Марк, среди прочих, а я обещал освободить их… Мне казалось, что это было уже очень давно…
Кадис… Это порт моей судьбы. Со временем я найду способ и уж взыщу плату с Вальтера, сумею ускользнуть и вновь буду принадлежать лишь самому себе.
И я уже придумал, как, — если только мне удастся это устроить…
Страшен был ветер, мрачны вздымающиеся волны, — но не столь мрачны, как волны моих мыслей. Вальтер должен заплатить, а мои прежние товарищи у весел должны быть освобождены.
А потом весь широкий мир откроется передо мной! И я отправлюсь в этот мир, чтобы найти отца, посмотреть, что приготовила для меня судьба, и где-нибудь, когда-нибудь встретить возлюбленную.
Глава 5
Глаза мои застилало отчаяние. Галера была безмолвна; вода лениво плескалась о корпус, но я был узником. Команда, за исключением нескольких человек, стерегущих меня и остальных рабов, отправилась на берег, в Кадис.
Все мои планы пошли прахом, и я лежал неподвижно, пытаясь придумать выход из положения. Потом сел и повел взглядом вдоль ряда спящих рабов. Не спал только Селим. Наши глаза встретились.
Вот человек, который знает, что такое надежда. Его глаза горят ярким пылким огнем, и это я дал ему надежду. Но что можно сделать в одиночку против четырех вооруженных людей?
С гранитных и зеленых Армориканских холмов в Бретани, с её вересковых пустошей и безлюдных берегов, от её менгиров и дольменов внешний мир казался полем яркой романтики, где я буду героически ступать широким шагом, повергая своих врагов. И что же? Вот я сижу здесь, узник шайки мелких воришек, на вонючей посудине…
Могу я стерпеть такое — я, сын Кербушара-Корсара?
Один из сторожей был финнведенец, у которого не имелось ни малейшего повода любить меня; в руке у него был лук со стрелой. И эта стрела прошьет мне кишки насквозь прежде, чем я успею хотя бы встать.
Быть безрассудным — не значит быть смелым; это значит быть всего лишь глупым. Осторожность и осторожность; но уж если действовать, то внезапно и решительно.
Другие стражники спят; но много ли я смогу против финнведенца?
Что там говорил мне давным-давно рябой моряк? «Доверяйся своей смекалке, парнишка…»
Может, у меня и не так много смекалки, но этот тупой бык с луком… Тупой… Может, я и умнее его, — но много ли стоит умник со стрелой в брюхе?
— А они-то забавляются на берегу вовсю, — раздумчиво проговорил я. — Жадина Вальтер, не даст нам даже осушить бутылку вина…
Финнведенец не ответил. Он не задал вопроса, на который я рассчитывал. Пришлось продолжать:
— По крайней мере, мог бы выделить бутылочку из своего запаса…
Финнведенец насторожился.
— Какого ещё запаса?
— Он-то вдоволь нахлебается вина на берегу. Почему он забыл сказать нам, мол, возьмите, ребята, бутылочку из тех, что лежат внизу?
— Что, внизу есть вино?
— Конечно. Оно хранится под оружейным рундуком, на котором спит Вальтер.
Его свиные глазки подозрительно обшарили меня. Это был человек, начисто обделенный доверием к ближнему. Он не верил мне ни на грош.
Селим прислушивался: он понимал наш разговор.
Финнведенцу потребовалось немало времени, чтобы принять решение, — туговато все-таки соображал этот широкоплечий северянин, весь заросший густым волосом, с нравом непостоянным, как у старого медведя с больным зубом.
В конце концов он разбудил остальных, и они долго шептались между собой. А потом вдруг набросились на меня всем скопом, повалили и связали по рукам и ногам. Есть одна хитрость, которой научил меня отец: когда тебя связывают, нужно глубоко вдохнуть, задержать дыхание и напрячь мускулы. Когда потом выдохнешь и расслабишься, веревки дадут слабину, с которой многое можно сделать.
Однако для этого ещё не пришло время.
Стражники спустились вниз, под ахтердек, а потом выбрались обратно на палубу с вином — оно действительно там было, я подсмотрел, как Вальтер прятал. И тут же принялись вытаскивать пробки зубами и пить. Один из них помахал надо мной бутылкой, презрительно расхохотавшись, когда вино выплеснулось мне на лицо.
Солнце поднялось выше. Вальтер и прочие скоро начнут просыпаться в борделях на берегу. А что, если смену часовым пришлют раньше, чем эти свиньи нахлебаются вдоволь?
Прикрыв глаза, я позволил солнцу согревать мне мышцы. Даже связанный, я наслаждался этим теплом, потому что с раннего детства полюбил простые телесные радости: тепло солнца, вкус холодной, чистой воды — и соленых морских брызг, влажное ощущение тумана на теле и прикосновение женских рук.
Лежа на спине, я воспринимал мягкое покачивание палубы подо мной, скрип отдыхающих весел, бормотание спящих рабов, лязг цепи, когда кто-то беспокойно шевелился во сне.
Наконец до моих ушей донесся желанный звук — пьяный смех.
Команда могла вернуться в любую минуту, но не стоит терзать себе душу тем, что может случиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129