— Есть в море такое знание, которого не сыщешь больше нигде. В последнее время я читал повествования о разных путешествиях… Как же много упущено в этих рассказах! Есть неизменные знания о море, передаваемые от отца к сыну на протяжении многих поколений.
Обычно мы плывем от своих берегов к великим рыболовным полям на запад, мимо Эйре — зеленого острова за Англией. Оттуда при благоприятном ветре всего пять-шесть дней пути до Ледовой Земли — Исландии, и только два дня, ну, может быть, три — до Зеленой Земли — Гренландии. А оттуда ещё пять дней до рыбных полей, а то и меньше.
Наши рыбаки и люди из Эйре узнали об этих землях, наблюдая за полетом птиц, ибо если над океаном летают птицы, которые гнездятся только на суше, то, значит, неподалеку земля. Куда они летят, там и должна быть земля, поэтому рыбаки следуют за стаей, пока не потеряют её из виду, потом за следующей, пока она не скроется из глаз; и так, пока не увидишь вершины гор дальней земли.
За многие годы наши люди открыли немало земель, и монахи из Эйре, искавшие уединение, часто оказывались там раньше нас. Такие люди уже жили в Исландии, когда приплыли первые викинги. Викинги говорят об этом в своих сагах.
Слава открывателя зачастую достается человеку, обратившему внимание на то, что простые люди делали годами. Я сомневаюсь, была ли найдена хоть одна земля, где прежде не побывал какой-нибудь рыбак, охотник или торговец.
— У низких людей смелости не хватит на подобное приключение! — заметил Родерик.
— А кто думает о смелости? Или приключениях? У людей, о которых я говорю, нет времени ни на то, ни на другое. Они ловят рыбу для пропитания или на продажу.
— Масуди говорит об этом в своей географии, — согласился высокий юноша. — Мореходы уходят и возвращаются, пока географ сидит у себя в кабинете и пытается представить землю и её страны в соответствии с собственной теорией…
Валаба молча поигрывала своим стаканом и слушала. Молодой собеседник озадачивал меня. У него были руки и плечи крестьянина и лицо мыслителя — если существуют такие лица. Во всяком случае, это было лицо вдумчивого человека.
Одежда его говорила о богатстве, а единственным драгоценным камнем, который он носил, был великолепный рубин, но я никак не мог найти для него полочку. Юноша не был ученым в полном смысле слова, не походил и на солдата.
Мы долго беседовали о трудах аль-Бакри, о Хинде, о Катае. Беседа за стаканом вина то и дело перескакивала с одного предмета на другой и касалась половины земного шара.
— Ты должен прийти завтра ко мне домой, — предложила Валаба. — У нас соберутся гости, и будет петь Ибн Кузман.
Ибн Кузман, странствующий менестрель, овладел «зайялом» — популярной песенной формы, излюбленной трубадурами, и поднял её на действительно высокий уровень. Он стал предметом восхищения в Кордове — как и в Толедо, Севилье и Малаге. Конечно, я слыхал о нем, но никогда не рассчитывал услышать его пение.
Но и сейчас я не решался. В таком обществе наверняка будут шпионы, которые донесут о моем присутствии Ибн Хараму или принцу Ахмеду.
— О светоч мира! — сказал я. — Если бы я мог выбирать, то провел бы всю жизнь там, куда достигает звук твоего голоса, но если я появлюсь в такое время в твоем доме, то эта самая жизнь окажется слишком короткой…
Высокий юноша улыбнулся:
— Приходи без опасений, — сказал он. — Я очень хочу поговорить с тобой снова, и можешь не бояться ареста. Даю тебе слово.
Он поднялся, а за ним Валаба и Родерик.
— Приходи же, — сказала она, — и не тревожься.
Они ушли, и я тоже, возбужденный событиями вечера, медленно побрел по улице. Кто этот дружелюбный молодой человек, едва ли старше меня самого, который сопровождал Валабу?
Сафия выслушала мой рассказ.
— Матюрен, ты действительно счастливчик. Молодой человек с большими руками? С таким волевым лицом, с крупными чертами? С широкой улыбкой?
— Да, такой он и есть.
— Это же Якуб, старший сын самого Йусуфа и его любимец!
Об Абу-Йусуф Якубе много говорили в Кордове. Между ним и его отцом-халифом существовало редкое взаимопонимание, совершенно необычное между мусульманскими правителями и их сыновьями. Йусуф знал, что сын не стремится захватить власть раньше, чем настанет его время, да вряд ли и вообще особенно к ней стремится.
Необыкновенно способный, искушенный в делах правления, Якуб предпочитал помогать отцу и держаться в стороне от общественного внимания.
Сафия уселась и налила кофе.
— Однако же… Валаба! — воскликнула она. — Сначала невеста принца Ахмеда, а теперь вот — Валаба, прекраснейшая из женщин Кордовы! Впрочем, неудивительно. В конце концов, ты чрезвычайно красив.
— Я едва знаю её.
— Ну, зато она узнала тебя достаточно и позаботилась, чтобы твой конь ожидал тебя в конюшне стражника.
— Что?! Ты сама не знаешь, что говоришь! Валаба ничего общего с этим не имела!
— И тем не менее, это была именно она. Это на её золото стражник играл в кости в конце коридора и не мог ни видеть, ни слышать, что творится в твоей камере. Большего она сделать не могла. Если бы ты бежал как-то иначе, всем стражникам отрубили бы голову… Я не буду больше упоминать об этом. Такие вещи лучше принять и запомнить, но не болтать о них. Это может повредить ей.
— У неё есть власть в Кордове…
— Да… — с горьким вздохом сказала Сафия. — И у меня была в свое время… Но власть — это порыв ветра, который скоро улетает…
Она положила ладонь мне на руку — впервые прикоснулась ко мне.
— Матюрен, не подведи меня. Мне больше не к кому обратиться.
— У меня нет иного ответа, кроме слова, что я не подведу тебя.
Помолчав, я сказал:
— Ты никогда не говорила мне, каким делом ты занимаешься.
— Каково бы оно ни было, ему скоро придет конец. Поверь мне, я не смогла бы делать меньше того, что сделала.
Страх владел ею, струился по её жилам, туманил глаза. Было ясно, что она участвует в какой-то интриге, и так же ясно, что у неё есть какие-то источники сведений. Больше я ничего не знал.
Была уже полночь, когда я ушел, потому что Сафия боялась оставаться одна. Я вышел через маленькую калитку в садовой стене — теперь у меня было отдельное жилье неподалеку от лошадей. Держась в самой глубокой тени, я шел вдоль узкого переулка, направляясь к улице. Прежде чем выйти на нее, я помедлил.
Ничего.
В воздухе витала опасность, и мне не по душе было сознавать, что где-то рядом враги, которым я не могу нанести упреждающий удар, ибо они мне неизвестны. И по-прежнему у меня не было оружия, кроме кинжала. Я вытащил его из ножен и взглянул на клинок.
Это увидел прохожий солдат-бербер и расхохотался:
— Ай да игрушка! — фыркнул он. — На нем пятна только от молока!
— От молока пятен не остается, — произнес я с улыбкой, — но подойди, и посмотрим, запятнает ли его твоя собачья кровь…
Насмешливое выражение сползло с его лица:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129