Камень заскрежетал, и я толкнул снова. Нижний конец прута высвободился; верхний выскользнул из гнезда. Теперь я держал в руках железный стержень длиной в три фута, чуть сужающийся с одного конца. Через час был выломан и второй прут.
Высунув голову в окно, я взглянул в широкий, невероятно огромный простор. Камера, где меня держали, находилась в строении, сооруженном на каменной вершине утеса, но под ней простирался отвесный обрыв высотой не меньше двухсот футов, а затем скалу рассекали несколько трещин, которые, как мне казалось отсюда, тянулись по утесу до самого основания.
Разглядывая стену под окном, я тщательно запоминал все бугорки и выступы, которые могли послужить опорой для пальцев. Снова спустился в камеру, попил ещё воды, а потом прилег, чтобы немного вздремнуть. Через час, быть может, мое тело будет валяться внизу на камнях, изломанное и окровавленное; но я никогда не буду задушен прислужниками принца Ахмеда.
Проснувшись, я прополоскал рот несколькими оставшимися каплями воды, потом забрался на подоконник и вылез через окно, ногами вперед. Держась за край, стал нащупывать пальцами ног тонкую, как волос, кромку камня, на котором стояла постройка, и нашел её.
Я всегда отличался ловкостью и любил лазать по скалам, но сейчас понимал, что мне предстоит самый трудный спуск из всех, когда-либо совершенных в жизни.
К моему поясу были привязаны два железных прута из оконной решетки. Держась за окно лишь одной рукой, я свесился пониже и глубоко всадил один из прутьев в трещину стены.
А потом выпустил подоконник и в падении ухватился за железный прут обеими руками. Если он выскользнет или камень раскрошится… но ничего не случилось. Порыв ветра толкнул мое тело; послышался далекий громовой раскат. Палец ноги нащупал трещину. Придерживаясь левой рукой за верхний прут, я перегнулся вниз и всадил в неё второй.
Ниже по утесу сползала вертикальная трещина шириной фута в три, но глубиной не больше нескольких дюймов. Медленно, осторожно, передвигаясь от одной опоры к другой, пользуясь где можно вторым железным стержнем, вынутым из щели, — первый пришлось оставить наверху — добрался я до этой трещины.
По камню вокруг меня ударили капли дождя, и порыв ветра, сильнее первого, рванул одежду. Упершись подошвой одной ноги в край трещины позади меня, а коленом — в другой край, впереди, осторожно действуя руками, я начал спускаться.
Несколькими футами ниже трещина ушла глубже в скалу, так что удалось упереться в задний край ещё и плечом. Таким вот образом, используя приемы, которым научился в детстве, карабкаясь по скалистым берегам, я спустился не меньше чем на шестьдесят футов. Здесь нашел хорошую опору для ноги и отдохнул немного, а ветер с дождем хлестали по спине и плечам. Скала прямо подо мной была гладкая как простыня, без малейшей опоры для руки или ноги. Однако внизу её мне удалось разглядеть при вспышках молний выступ шириной в несколько дюймов — край второй каменной плиты, перекрывавшей ту, на которой я переводил дух.
Я осторожно выбрался на гладкую поверхность, распластавшись по скале. Потом отпустил опору и заскользил вниз. На миг меня охватил панический ужас при мысли об огромной глубине подо мной и о том, что случится, если я промахнусь и не попаду на выступающую кромку или не сумею задержаться на ней.
Пытаясь тормозить локтями, коленями, пальцами ног, всем телом, я скользил, быстро набирая скорость. Цепляясь за камень, чтобы как-то замедлить скольжение, сорвал ноготь — боль была пронзительная, но тут пальцы ног натолкнулись на узкую кромку, и лишь вес тела, прильнувшего к скале, не дал мне перевернуться и полететь вниз.
Вцепившись в камень, я отогнал прочь свои страхи и постарался дышать медленно, глубоко втягивая в легкие прохладный воздух. Он с хрипом врывался в глотку, а я ждал, стремясь успокоиться и подготовиться к следующему испытанию, ожидающему меня впереди.
Я не представлял себе, намного ли спустился, но теперь уже возврата не было, нельзя было и остановиться. Внизу лежало спасение и свобода; но рядом со мной на скале выжидала смерть.
Полочка шириной в несколько дюймов, на которую опирались мои ноги, тянулась поперек скалы и, кажется, имела небольшой уклон вниз, так что я, вжимаясь всем телом в камень, двинулся вдоль нее.
Время как будто остановилось.
В некоторых местах выступ суживался до одного дюйма. Потом он снова расширялся; и вдруг я обнаружил, что оказался в неглубокой пещерке, выдолбленной ветром и дождем. Здесь хватило места, чтобы сесть, что я и сделал с радостью; но сначала взглянул вверх, дожидаясь вспышки молнии. Наконец полыхнуло, и я увидел, что нахожусь не более чем в ста пятидесяти футах от моей камеры!
Только совершенная безвыходность моего положения и сознание, что я не могу оставаться там, где нахожусь сейчас, заставили меня двинуться дальше.
Не в моем характере покорно ждать смерти или поддаваться отчаянию. Где-то томится в плену мой отец, если он ещё жив, и я должен освободить его…
Посасывая раненый палец, я рассматривал скалу. Потом, используя одну за другой драгоценные опоры для рук, стал спускаться. Дважды попадались узкие вертикальные трещины, «камины», по которым удалось спуститься, хоть и недалеко. Один раз кромка камня хрустнула под ногой, и меня спасла только сильная хватка пальцев. В другой раз меня, повисшего над черной бездной, удержал сжатый кулак, заклиненный в вертикальной трещине. Чтобы свалиться в объятия смерти, стоило лишь разжать руку…
Дождь прекратился, но я заметил это не сразу — так сильно сосредоточился на своей цели. Гром ворчал в ущельях, как угрюмый медведь в пещере. Поверхность скалы стала грубее и была уже не такая скользкая. Я стал двигаться быстрее, но внезапно поскользнулся, сорвался и упал; голова с маху ударилась о камень.
Полуоглушенный, я несколько минут лежал, прежде чем смог перевернуться и, шатаясь, как пьяный, поднялся на ноги. Блеснула далекая молния, и я огляделся, ища путь вниз… но пути вниз не было. Я стоял в русле высохшего ручья!
Глухой рокот, донесшийся сверху, предупредил меня о приближении паводка, и я, спотыкаясь, перебежал русло и вскарабкался на противоположный берег — как раз вовремя.
Бледный желтый свет подкрасил края облаков на востоке. Теперь — к розовому дому, за моим конем!
Я спускался по обрыву всю ночь.
Предплечья у меня были ободраны, кожа вся в порезах и ссадинах. Колени — в таком же состоянии, и идти было больно. Ныла глубокая ссадина на голове, и из неё сочилась кровь, но сильнее всего болел палец с сорванным ногтем.
В голове билась толчками тупая, тяжелая боль, но я был внизу.
Я был свободен!
Глава 17
На восток я бежал, на восток, верхом на быстроногом Бербере, и прежде чем солнце достигло полудня, добрался до гор и въехал в неровную, труднопроходимую местность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129
Высунув голову в окно, я взглянул в широкий, невероятно огромный простор. Камера, где меня держали, находилась в строении, сооруженном на каменной вершине утеса, но под ней простирался отвесный обрыв высотой не меньше двухсот футов, а затем скалу рассекали несколько трещин, которые, как мне казалось отсюда, тянулись по утесу до самого основания.
Разглядывая стену под окном, я тщательно запоминал все бугорки и выступы, которые могли послужить опорой для пальцев. Снова спустился в камеру, попил ещё воды, а потом прилег, чтобы немного вздремнуть. Через час, быть может, мое тело будет валяться внизу на камнях, изломанное и окровавленное; но я никогда не буду задушен прислужниками принца Ахмеда.
Проснувшись, я прополоскал рот несколькими оставшимися каплями воды, потом забрался на подоконник и вылез через окно, ногами вперед. Держась за край, стал нащупывать пальцами ног тонкую, как волос, кромку камня, на котором стояла постройка, и нашел её.
Я всегда отличался ловкостью и любил лазать по скалам, но сейчас понимал, что мне предстоит самый трудный спуск из всех, когда-либо совершенных в жизни.
К моему поясу были привязаны два железных прута из оконной решетки. Держась за окно лишь одной рукой, я свесился пониже и глубоко всадил один из прутьев в трещину стены.
А потом выпустил подоконник и в падении ухватился за железный прут обеими руками. Если он выскользнет или камень раскрошится… но ничего не случилось. Порыв ветра толкнул мое тело; послышался далекий громовой раскат. Палец ноги нащупал трещину. Придерживаясь левой рукой за верхний прут, я перегнулся вниз и всадил в неё второй.
Ниже по утесу сползала вертикальная трещина шириной фута в три, но глубиной не больше нескольких дюймов. Медленно, осторожно, передвигаясь от одной опоры к другой, пользуясь где можно вторым железным стержнем, вынутым из щели, — первый пришлось оставить наверху — добрался я до этой трещины.
По камню вокруг меня ударили капли дождя, и порыв ветра, сильнее первого, рванул одежду. Упершись подошвой одной ноги в край трещины позади меня, а коленом — в другой край, впереди, осторожно действуя руками, я начал спускаться.
Несколькими футами ниже трещина ушла глубже в скалу, так что удалось упереться в задний край ещё и плечом. Таким вот образом, используя приемы, которым научился в детстве, карабкаясь по скалистым берегам, я спустился не меньше чем на шестьдесят футов. Здесь нашел хорошую опору для ноги и отдохнул немного, а ветер с дождем хлестали по спине и плечам. Скала прямо подо мной была гладкая как простыня, без малейшей опоры для руки или ноги. Однако внизу её мне удалось разглядеть при вспышках молний выступ шириной в несколько дюймов — край второй каменной плиты, перекрывавшей ту, на которой я переводил дух.
Я осторожно выбрался на гладкую поверхность, распластавшись по скале. Потом отпустил опору и заскользил вниз. На миг меня охватил панический ужас при мысли об огромной глубине подо мной и о том, что случится, если я промахнусь и не попаду на выступающую кромку или не сумею задержаться на ней.
Пытаясь тормозить локтями, коленями, пальцами ног, всем телом, я скользил, быстро набирая скорость. Цепляясь за камень, чтобы как-то замедлить скольжение, сорвал ноготь — боль была пронзительная, но тут пальцы ног натолкнулись на узкую кромку, и лишь вес тела, прильнувшего к скале, не дал мне перевернуться и полететь вниз.
Вцепившись в камень, я отогнал прочь свои страхи и постарался дышать медленно, глубоко втягивая в легкие прохладный воздух. Он с хрипом врывался в глотку, а я ждал, стремясь успокоиться и подготовиться к следующему испытанию, ожидающему меня впереди.
Я не представлял себе, намного ли спустился, но теперь уже возврата не было, нельзя было и остановиться. Внизу лежало спасение и свобода; но рядом со мной на скале выжидала смерть.
Полочка шириной в несколько дюймов, на которую опирались мои ноги, тянулась поперек скалы и, кажется, имела небольшой уклон вниз, так что я, вжимаясь всем телом в камень, двинулся вдоль нее.
Время как будто остановилось.
В некоторых местах выступ суживался до одного дюйма. Потом он снова расширялся; и вдруг я обнаружил, что оказался в неглубокой пещерке, выдолбленной ветром и дождем. Здесь хватило места, чтобы сесть, что я и сделал с радостью; но сначала взглянул вверх, дожидаясь вспышки молнии. Наконец полыхнуло, и я увидел, что нахожусь не более чем в ста пятидесяти футах от моей камеры!
Только совершенная безвыходность моего положения и сознание, что я не могу оставаться там, где нахожусь сейчас, заставили меня двинуться дальше.
Не в моем характере покорно ждать смерти или поддаваться отчаянию. Где-то томится в плену мой отец, если он ещё жив, и я должен освободить его…
Посасывая раненый палец, я рассматривал скалу. Потом, используя одну за другой драгоценные опоры для рук, стал спускаться. Дважды попадались узкие вертикальные трещины, «камины», по которым удалось спуститься, хоть и недалеко. Один раз кромка камня хрустнула под ногой, и меня спасла только сильная хватка пальцев. В другой раз меня, повисшего над черной бездной, удержал сжатый кулак, заклиненный в вертикальной трещине. Чтобы свалиться в объятия смерти, стоило лишь разжать руку…
Дождь прекратился, но я заметил это не сразу — так сильно сосредоточился на своей цели. Гром ворчал в ущельях, как угрюмый медведь в пещере. Поверхность скалы стала грубее и была уже не такая скользкая. Я стал двигаться быстрее, но внезапно поскользнулся, сорвался и упал; голова с маху ударилась о камень.
Полуоглушенный, я несколько минут лежал, прежде чем смог перевернуться и, шатаясь, как пьяный, поднялся на ноги. Блеснула далекая молния, и я огляделся, ища путь вниз… но пути вниз не было. Я стоял в русле высохшего ручья!
Глухой рокот, донесшийся сверху, предупредил меня о приближении паводка, и я, спотыкаясь, перебежал русло и вскарабкался на противоположный берег — как раз вовремя.
Бледный желтый свет подкрасил края облаков на востоке. Теперь — к розовому дому, за моим конем!
Я спускался по обрыву всю ночь.
Предплечья у меня были ободраны, кожа вся в порезах и ссадинах. Колени — в таком же состоянии, и идти было больно. Ныла глубокая ссадина на голове, и из неё сочилась кровь, но сильнее всего болел палец с сорванным ногтем.
В голове билась толчками тупая, тяжелая боль, но я был внизу.
Я был свободен!
Глава 17
На восток я бежал, на восток, верхом на быстроногом Бербере, и прежде чем солнце достигло полудня, добрался до гор и въехал в неровную, труднопроходимую местность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129