Наверху лестницы появилась графиня:
— Я уже готова, гансграф. Примите мою благодарность.
Она спустилась по лестнице в том же старом плаще, который был на ней при нашей первой встрече в лесу; голову прикрывал капюшон.
Повернувшись ко мне, она заметила:
— По делам графа Роберта я вижу, что не только людям подлого происхождения свойственна подлость. — И подняв на меня глаза, добавила: — И не только благородным, Кербушар, свойственно благородство!
Глава 35
Ярмарка в Провене на протяжении всего двенадцатого века была одной из крупнейших во Франции. Проводилась здесь и майская ярмарка, но самая значительная открывалась в сентябре. Холодные не по сезону, дождливые дни кончились, и теперь стояла теплая солнечная погода.
Под длинными навесами без боковых стен развернулась выставка товаров. Здесь можно было найти шелка, шерстяные ткани, доспехи, оружие, изделия из кожи, шкуры, гончарную посуду, меха, вообще товары для любой цели и на любой вкус.
На ярмарочной площади выставили свои товары крупные торговцы; а по краям её расположились крестьяне; каждый принес на продажу какую-нибудь мелочь. Зерно, шкуры, овощи, фрукты, козы, свиньи, цыплята — и, конечно, всякого рода ремесленные поделки.
Постоянно разыгрывались зрелища и представления, потому что ярмарки привлекали фокусников, группы акробатов, пожирателей огня, шпагоглотателей, жонглеров и фигляров, как и мошенников любого рода и вида.
Купцы обычно продавали и покупали товары оптом, целыми гроссами (что означает дюжина дюжин); потому их и называли «гроссерами"note 16. Мелкие сделки не давали возможности получить приличную прибыль; впрочем, и торговец, купивший слишком крупную партию, рисковал не распродать её полностью.
Белая Торговая Компания прибыла из Испании с шелками, к которым добавила по дороге фламандские сукна. Товары свои мы предпочитали отдавать в обмен на кружева, которые было легко перевозить и которые высоко ценились везде, куда бы мы ни отправились.
Благородные посматривали на купцов с пренебрежением, однако завидовали возрастающему богатству и власти таких людей, как гансграф фон Гильдерштерн, Лукка, Иоганнес и ещё десяток наших компаньонов.
Богатства знати складывались из добычи или выкупов, полученных на войне, или из выручки от продажи того, что давала земля, обрабатываемая крепостными; однако такие доходы бывали порой весьма незначительны. А купцы, напротив, почти всегда находили рынок для своих товаров.
На Провенской ярмарке встретились самые разные люди и обычаи: франки, готы, саксонцы, англичане, норманны, ломбардцы, мавры, армяне, евреи и греки. Хотя от возникновения такой торговли не прошло ещё и столетия, в ней уже начинались изменения. Некоторые купцы находили для себя прибыльным поселиться в каком-нибудь месте и ввозить свои товары из ближайшего морского порта или покупать у проходящих караванов.
Какое-то время назад ремесленники стали выселяться из замков и обосновываться в городах, чтобы продавать свои изделия прохожим и проезжим. Сапожники, ткачи, медники, горшечники и кузнецы-оружейники вместо изготовления вещей на заказ стали открывать лавки. Купцы-странники превращались теперь в развозчиков таких товаров.
Самые лучшие европейские сукна изготовлялись в Англии и Фландрии, их ткали из шерсти, состриженной с овец, что паслись на влажных пастбищах неподалеку от моря; здесь у них вырастало самое тонкое руно. Плащи из этой шерсти пользовались большим спросом, и чем дальше от мест, где их выделывали, тем выше была цена.
По этой-то причине гансграф и его компания решились на рискованное путешествие в Киев.
Такие сукна в Киеве стоили в пятьдесят раз дороже, чем здесь, а меха, закупленные там, могли принести отличную прибыль в Византии или Италии. Успешное завершение столь протяженного путешествия могло дать целое состояние каждому участнику.
Церковь взирала на торговцев с неодобрением, ибо торговля рассматривалась как вид ростовщичества, а любая спекуляция считалась грехом. К тому же церковники подозревали купцов, совершающих дальние путешествия, в распространении и насаждении вольнодумства.
Перемены носились в воздухе, однако купцов они не пугали — напротив, им неприятна была любая неизменность и застой. Сомнения и суеверия крестьянства и знати представлялись детским неразумием этим людям, которые странствовали далеко и видели много, испытывали влияние разных идей и образов жизни.
Частенько, однако, купец, отыскавший хороший рынок, приберегал эти сведения для себя, вслух же сокрушался о своих тяжких переживаниях и вовсю расписывал опасности пути, лишь бы любой ценой сокрыть от других свои рынки сбыта товаров или источники дешевого сырья.
Независимо от взглядов и мнений Церкви как целого, всякого рода аббатства, монастыри и храмы числились среди лучших купеческих клиентов. Облачения прелатов обычно изготовлялись руками мавританских ткачей. Я обнаружил, что, за немногими исключениями, слуги господни страстно интересуются книгами и новостями и охотно слушают рассказы купцов.
Несмотря на попытки церковных верхов насаждать нормы и правила, священники и монахи в городах и селах становились частью тех перемен, которые изменяли лик Европы и смягчали её нравы и мнения.
Один такой служитель Господа подошел к моему прилавку на ярмарке купить отрез парчи на ризу. Мы поговорили о ткани, потом о маврах, о Кордове, о книгах и, наконец, разговор перешел на медицину.
— Арабы, — сказал я, — считают, что перед началом операции руки и инструмент должны быть абсолютно чистыми.
— Я слыхал, — он покосился на меня беспокойным глазом, — будто Маймонид осмелился критиковать самого Галена…
— И вполне справедливо.
Он был потрясен:
— Так неужели нет ничего, на что мы могли бы показать пальцем и сказать: «Это так, это правильно»?
— Возможно, и есть; но, похоже, единственный закон вселенной — это изменение. Все течет, все меняется — и это к лучшему.
Священник покачал головой, не соглашаясь, но, я уверен, несогласие это не было полным.
— Говори потише, — посоветовал он, — лучше, чтобы таких замечаний не слышали.
И тут ему, по-видимому, пришла в голову мысль:
— А ты не тот ли, который?..
Он понял, что я тот самый.
Я не смог бы этого отрицать, потому что он, конечно же, имел возможность порасспросить других, не я ли тот человек, который спорил с наставником в университете.
— Полагаюсь на твою дружбу. То, что я говорю, — это разговор одного ученого с другим. По окончании этой ярмарки я покидаю Европу и, вероятно, не вернусь никогда.
— А что ты такое говорил?
— Что Бернард Клервоский был глупцом, возводя обвинения на Абеляра. Я считаю, что Абеляр — прекрасный ученый, и нам нужно побольше таких, как он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129