– Из них двоих она главнее. К тому же Саша мне больше нравится.
– Хорошо, – кивнула я и указала на конфискованные у пленников побрякушки: – Но сперва нужно убрать их подальше... Нет, постойте. Этого мало. «Жучки» могут быть и в одежде.
– Ты что, предлагаешь раздеть её? – смущённо спросил Олег.
– Да, догола. И не красней, как невинная барышня. Можно подумать, ты никогда не видел голых девчонок. Хотя ладно. Сбегай ко мне, принеси один из моих халатов. Пощадим твою стеснительность.
К тому времени, когда Олег вернулся, я сняла с Ани всю одежду, включая бельё. Прикрыв наготу девушки коротким халатиком, я распорядилась вынести все её вещи в холл, а после некоторых раздумий велела ребятам оттащить туда же и бесчувственного Сашу Киселёва. Кто знает – может, спрятанные в его одежде «жучки» сработают и от Аниного голоса.
Плотно закрыв дверь гостиной, мы удобно усадили Аню на диван. Валько и Олег уселись справа и слева, придерживая её за руки.
– Ноги тоже держите, – сказала я. – Ниже колен, чтобы она не брыкалась, когда очнётся.
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – произнёс Валько. – Лично я совсем не разбираюсь в «наркотиках правды».
– Зато я немного разбираюсь, – ответила я, доставая из упаковок ампулы. – Не слишком хорошо, но достаточно, чтобы не повредить её здоровью.
Склонив Анину голову набок, я сделала ей в шею инъекцию синергина, нейтрализуя действие парализатора. Подождав, когда она начнёт проявлять признаки жизни, я вколола ей диметилатропина.
Через полминуты Аня подняла голову, распахнула глаза и уставилась на меня мутным, бессмысленным взглядом. Зрачки её были расширены, дыхание глубокое, учащённое – явное свидетельство, что наркотик подействовал.
Она резко дёрнулась, благо Валько с Олегом надёжно удерживали её. Аня тихонько заскулила, из уголка её рта потекла слюна.
– Молчать! – властным тоном приказала я. – Сидеть смирно. Отвечать на мои вопросы. Ты поняла меня?
– Да.
– Кто ты? Откуда? Расскажи о себе.
– Кореева Анна. Родилась в городе Артёмовске, Петропавловский уезд, Христовоздвиженская губерния, двадцать шестого августа три тысячи пятьсот...
– Нет! – перебила я. – Говорить правду. Только правду. Назови своё настоящее имя.
– Я... не могу сказать.
– Ты должна. Отвечай!
Она вяло мотнула головой:
– Мне нельзя.
– Почему?
– Запрещено.
– Кем?
– Мной.
– Я снимаю запрет, – сказала я. – Разрешаю отвечать.
– Ты не можешь разрешить. Мне нельзя об этом говорить.
– Чёрт! – отозвался Валько. – Она что, зомби?
– Ты психокодирована? – спросила я.
– Да, – последовал короткий ответ.
Вот так-так! Никогда бы не подумала. Аня не производила впечатление человека безынициативного, с притуплённой интуицией, лишённого смекалки и творческого воображения. Как раз наоборот...
– Психокод подавляет твои мыслительные способности?
– Нет.
– Почему?
– Он включается, когда нужно.
– А именно?
– Не могу сказать.
Валько вполголоса прокомментировал:
– Какой-то новый способ кодирования. Не всеобъемлющий, а тонкий, ситуационный. В обычных обстоятельствах он не действует, а срабатывает лишь при определённых условиях. Например, после приёма наркотиков, при сильном алкогольном опьянении или продолжительном болевом воздействии.
– Похоже на то, – согласилась я. – И похоже, что он не такой эффективный, как глубинный психокод. На некоторые вопросы она всё-таки отвечает. Следовательно, мы можем кое-что выяснить.
Аня снова начала дёргаться. Я прикрикнула на неё:
– Сиди смирно! Подчиняйся мне! Отвечай: что с моим отцом и Анн-Мари?
– Не могу сказать.
– Однако ты знаешь, что с ними случилось?
– Да.
– Они... – мой голос сорвался от волнения. – Они живы?
– Да.
– Они захвачены в плен?
– Не могу сказать.
– Они пленники твоих товарищей?
– Не могу сказать.
– Их жизни грозит опасность?
Молчание. В Аниных глазах мелькнуло что-то вроде растерянности. Очевидно, вопрос был поставлен слишком расплывчато. Я попробовала уточнить:
– Есть ли вероятность, что они погибнут?
– Каждый может умереть. Все мы ходим под Богом.
– Ишь ты, философ, твою мать! – выругалась я. – Их могут убить твои товарищи?
Категорическое:
– Нет.
– Что вы собираетесь с ними делать?
Опять молчание. Я конкретизировала:
– Вы намерены отпустить их на свободу?
– Да.
– Когда?
– Не могу сказать.
– Их плен продлиться долго?
– Зависит от обстоятельств.
– От каких?
– Не могу сказать.
Тут я не выдержала и схватила Аню за горло.
– Теперь слушай меня внимательно, сука. У тебя какой-то тонкий, ситуационный психокод. Значит, тебе должно быть присуще чувство самосохранения. Сейчас ты мне скажешь, где вы держите отца. Если не можешь сказать прямо, то намекни. Иначе, клянусь всеми святыми, я задушу тебя. Ты поняла меня?
– Да.
Я крепче сдавила её горло.
– Говори! Приказываю тебе!
– Розовые слоники... – прохрипела она. – Голубые кролики...
Мысль о том, что у Ани начался бред, не успела оформиться в моей голове. В следующий момент перед глазами у меня потемнело, пол под моими ногами развёрзся, и я начала падать в бездну. Раздался громкий хлопок, от которого зазвенело в ушах...
Я висела в пустоте, не чувствуя своего тела... Хотя нет, тело я чувствовала – но не чувствовала его веса. В ушах продолжало звенеть. Моя рука прикоснулась к чему-то мягкому, тёплому... Я наконец сообразила раскрыть глаза и увидела перед собой Аню. Судя по выражению её лица, она находилась в наркотической полудрёме. Рядом с ней парили Валько и Олег.
Именно парили. Все мы парили в невесомости, а вокруг нас вращалась небольшая комната без какой-либо мебели, без окон и дверей, с голыми стенами и излучающим ровный белый свет потолком. То есть, конечно, это мы вращались посреди комнаты – но, как установил ещё в древности Эйнштейн, любое движение в природе относительно.
Также вместе с нами парило в невесомости несколько странных предметов. Один из них, самый крупный, сильно напоминал кусок дивана из гостиной Кузнецова. Того самого дивана, на котором ещё недавно сидели Валько, Олег и Аня. Другие предметы, поменьше, представляли собой клочки коврового покрытия и, по-видимому, куски строительного металлопластика.
Наши с Вальком взгляды встретились. Он что-то произнёс, однако из-за звона в ушах я ничего не разобрала. Олег неуклюже задрыгал руками и ногами, едва не угодив локтем мне в лицо. Я схватила его за плечи, притянула к себе и прокричала на ухо:
– Прекрати брыкаться!
Он расслышал и подчинился. Бледность его лица свидетельствовала о том, что от невесомости его слегка тошнит. А может, и не слегка.
Возникла слабая сила тяжести. Мы медленно опустились на пол, прекратив вращение. Гравитация постепенно возрастала. Я приняла сидячее положение и, судорожно сглотнув пару раз, добилась того, что звон в ушах стал значительно тише.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
– Хорошо, – кивнула я и указала на конфискованные у пленников побрякушки: – Но сперва нужно убрать их подальше... Нет, постойте. Этого мало. «Жучки» могут быть и в одежде.
– Ты что, предлагаешь раздеть её? – смущённо спросил Олег.
– Да, догола. И не красней, как невинная барышня. Можно подумать, ты никогда не видел голых девчонок. Хотя ладно. Сбегай ко мне, принеси один из моих халатов. Пощадим твою стеснительность.
К тому времени, когда Олег вернулся, я сняла с Ани всю одежду, включая бельё. Прикрыв наготу девушки коротким халатиком, я распорядилась вынести все её вещи в холл, а после некоторых раздумий велела ребятам оттащить туда же и бесчувственного Сашу Киселёва. Кто знает – может, спрятанные в его одежде «жучки» сработают и от Аниного голоса.
Плотно закрыв дверь гостиной, мы удобно усадили Аню на диван. Валько и Олег уселись справа и слева, придерживая её за руки.
– Ноги тоже держите, – сказала я. – Ниже колен, чтобы она не брыкалась, когда очнётся.
– Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, – произнёс Валько. – Лично я совсем не разбираюсь в «наркотиках правды».
– Зато я немного разбираюсь, – ответила я, доставая из упаковок ампулы. – Не слишком хорошо, но достаточно, чтобы не повредить её здоровью.
Склонив Анину голову набок, я сделала ей в шею инъекцию синергина, нейтрализуя действие парализатора. Подождав, когда она начнёт проявлять признаки жизни, я вколола ей диметилатропина.
Через полминуты Аня подняла голову, распахнула глаза и уставилась на меня мутным, бессмысленным взглядом. Зрачки её были расширены, дыхание глубокое, учащённое – явное свидетельство, что наркотик подействовал.
Она резко дёрнулась, благо Валько с Олегом надёжно удерживали её. Аня тихонько заскулила, из уголка её рта потекла слюна.
– Молчать! – властным тоном приказала я. – Сидеть смирно. Отвечать на мои вопросы. Ты поняла меня?
– Да.
– Кто ты? Откуда? Расскажи о себе.
– Кореева Анна. Родилась в городе Артёмовске, Петропавловский уезд, Христовоздвиженская губерния, двадцать шестого августа три тысячи пятьсот...
– Нет! – перебила я. – Говорить правду. Только правду. Назови своё настоящее имя.
– Я... не могу сказать.
– Ты должна. Отвечай!
Она вяло мотнула головой:
– Мне нельзя.
– Почему?
– Запрещено.
– Кем?
– Мной.
– Я снимаю запрет, – сказала я. – Разрешаю отвечать.
– Ты не можешь разрешить. Мне нельзя об этом говорить.
– Чёрт! – отозвался Валько. – Она что, зомби?
– Ты психокодирована? – спросила я.
– Да, – последовал короткий ответ.
Вот так-так! Никогда бы не подумала. Аня не производила впечатление человека безынициативного, с притуплённой интуицией, лишённого смекалки и творческого воображения. Как раз наоборот...
– Психокод подавляет твои мыслительные способности?
– Нет.
– Почему?
– Он включается, когда нужно.
– А именно?
– Не могу сказать.
Валько вполголоса прокомментировал:
– Какой-то новый способ кодирования. Не всеобъемлющий, а тонкий, ситуационный. В обычных обстоятельствах он не действует, а срабатывает лишь при определённых условиях. Например, после приёма наркотиков, при сильном алкогольном опьянении или продолжительном болевом воздействии.
– Похоже на то, – согласилась я. – И похоже, что он не такой эффективный, как глубинный психокод. На некоторые вопросы она всё-таки отвечает. Следовательно, мы можем кое-что выяснить.
Аня снова начала дёргаться. Я прикрикнула на неё:
– Сиди смирно! Подчиняйся мне! Отвечай: что с моим отцом и Анн-Мари?
– Не могу сказать.
– Однако ты знаешь, что с ними случилось?
– Да.
– Они... – мой голос сорвался от волнения. – Они живы?
– Да.
– Они захвачены в плен?
– Не могу сказать.
– Они пленники твоих товарищей?
– Не могу сказать.
– Их жизни грозит опасность?
Молчание. В Аниных глазах мелькнуло что-то вроде растерянности. Очевидно, вопрос был поставлен слишком расплывчато. Я попробовала уточнить:
– Есть ли вероятность, что они погибнут?
– Каждый может умереть. Все мы ходим под Богом.
– Ишь ты, философ, твою мать! – выругалась я. – Их могут убить твои товарищи?
Категорическое:
– Нет.
– Что вы собираетесь с ними делать?
Опять молчание. Я конкретизировала:
– Вы намерены отпустить их на свободу?
– Да.
– Когда?
– Не могу сказать.
– Их плен продлиться долго?
– Зависит от обстоятельств.
– От каких?
– Не могу сказать.
Тут я не выдержала и схватила Аню за горло.
– Теперь слушай меня внимательно, сука. У тебя какой-то тонкий, ситуационный психокод. Значит, тебе должно быть присуще чувство самосохранения. Сейчас ты мне скажешь, где вы держите отца. Если не можешь сказать прямо, то намекни. Иначе, клянусь всеми святыми, я задушу тебя. Ты поняла меня?
– Да.
Я крепче сдавила её горло.
– Говори! Приказываю тебе!
– Розовые слоники... – прохрипела она. – Голубые кролики...
Мысль о том, что у Ани начался бред, не успела оформиться в моей голове. В следующий момент перед глазами у меня потемнело, пол под моими ногами развёрзся, и я начала падать в бездну. Раздался громкий хлопок, от которого зазвенело в ушах...
Я висела в пустоте, не чувствуя своего тела... Хотя нет, тело я чувствовала – но не чувствовала его веса. В ушах продолжало звенеть. Моя рука прикоснулась к чему-то мягкому, тёплому... Я наконец сообразила раскрыть глаза и увидела перед собой Аню. Судя по выражению её лица, она находилась в наркотической полудрёме. Рядом с ней парили Валько и Олег.
Именно парили. Все мы парили в невесомости, а вокруг нас вращалась небольшая комната без какой-либо мебели, без окон и дверей, с голыми стенами и излучающим ровный белый свет потолком. То есть, конечно, это мы вращались посреди комнаты – но, как установил ещё в древности Эйнштейн, любое движение в природе относительно.
Также вместе с нами парило в невесомости несколько странных предметов. Один из них, самый крупный, сильно напоминал кусок дивана из гостиной Кузнецова. Того самого дивана, на котором ещё недавно сидели Валько, Олег и Аня. Другие предметы, поменьше, представляли собой клочки коврового покрытия и, по-видимому, куски строительного металлопластика.
Наши с Вальком взгляды встретились. Он что-то произнёс, однако из-за звона в ушах я ничего не разобрала. Олег неуклюже задрыгал руками и ногами, едва не угодив локтем мне в лицо. Я схватила его за плечи, притянула к себе и прокричала на ухо:
– Прекрати брыкаться!
Он расслышал и подчинился. Бледность его лица свидетельствовала о том, что от невесомости его слегка тошнит. А может, и не слегка.
Возникла слабая сила тяжести. Мы медленно опустились на пол, прекратив вращение. Гравитация постепенно возрастала. Я приняла сидячее положение и, судорожно сглотнув пару раз, добилась того, что звон в ушах стал значительно тише.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95