Он давно уже у меня на службе.
— Как его зовут?
— Каскабель.
— А-а! Этот негодяй — ваш слуга? — вскричал губернатор, уставившись на собеседника.
— Да, сеньор, он всегда был верен мне.
— Но вы мне отвечаете за него головой!
— Отвечаю, сеньор кабальеро, — хладнокровно согласился асиендадо.
Дон Рамон позвонил; явился слуга.
— Немедленно отправляйся к коррехидору дону Кристобалю Брибону и проси его явиться сюда со всеми альгвазилами, каких он соберет. Ступай… Да! Кстати, когда прибудет коррехидор, впусти вместе с ним слугу этого господина, он должен шнырять где-нибудь в прихожей.
Слуга поклонился и вышел.
Губернатор взял в руки книгу, раскрыл ее и сделал вид, будто читает с напряженным вниманием; дон Хесус понял намек и не произнес ни слова: что ему было за дело до презрения дона Района, когда он скоро уедет из Панамы навсегда и увезет с собой все свои богатства?
Прошло полчаса.
Наконец дверь отворилась и в дверях появился дон Кристобаль, за ним выглядывала отвратительная рожа Каскабеля.
Дон Рамон с живостью бросил книгу, в которой не прочел ни единого слова, встал и пошел навстречу дону Кристобалю.
— Извините, любезный коррехидор, — дружески сказал он ему, — что я потревожил вас среди ночи, но мне необходимо ваше преданное содействие в одном важном деле, откладывать которое нельзя ни в коем случае.
— Я к вашим услугам, сеньор, говорите, пожалуйста, о чем идет речь?
Он отвесил почтительный поклон губернатору, пододвинувшему к коррехидору кресло, и слегка кивнул головой дону Хесусу.
Тогда дон Рамон передал дону Кристобалю, который слушал его с величайшим изумлением, все, что уже известно читателю.
— И вы обязаны этими сведениями дону Хесусу, сеньор? — сказал наконец коррехидор, подозрительно покосившись на асиендадо.
— Ему, любезный дон Кристобаль, он оказывает королю огромную услугу.
— Поистине огромную, однако, быть может, было бы не плохо поручиться за него самого.
— Гм! Вы полагаете?
— Да ведь он драгоценный человек, этот дон Хесус, а вам известно, сеньор дон Рамон, что ценные предметы утрачиваются скорее других; если не хочешь потерять, надо зорко наблюдать за ними, — заключил коррехидор с усмешкой, от которой мороз пробежал по коже асиендадо.
— Нет, такая мера была бы самоуправством; пока что приходится полагаться на него, позже мы увидим.
— Как вам угодно, дон Рамон, только лучше бы…
— Нет, повторяю вам, и оставим этот вопрос.
Дон Кристобаль склонил голову, асиендадо с трудом перевел дух, как водолаз, долго остававшийся под водой и наконец всплывший на поверхность.
— Этот негодяй, — прибавил дон Рамон, указывая на Каскабеля, — послужит вам проводником, чтобы указать вход в подземную галерею. Смотрите за ним в оба и при малейшем подозрительном движении размозжите ему голову.
Каскабель, ничуть не смущаясь, пожал плечами.
— Что это еще значит?! — вскричал дон Рамон, заметив непочтительный жест.
— Ничего, — грубо ответил индеец, — но я желал бы знать, чем меня вознаградят, если я в точности исполню поручение.
— Сто палок тебе, мерзавец! — крикнул коррехидор, склонный к крутым мерам.
— Ну, а если я не согласен исполнить требование? Ведь я же волен поступать как хочу.
— Если ты не исполнишь…
— Позвольте, позвольте, дон Кристобаль, — со смехом перебил губернатор. — Если ты честно исполнишь возложенное на тебя поручение, вот эти десять унций, которые я отдаю коррехидору, он передаст тебе. Доволен ты теперь, дружок?
— Все лучше, чем сто палок; с вами, по крайней мере, можно разговаривать, не то что с этим — у него одни угрозы на языке.
— Ну, довольно, теперь ступай с сеньором коррехидором. Предписывать вам торопиться, думаю, лишнее, любезный дон Кристобаль.
— Положитесь на меня, сеньор дон Рамон, я не потеряю ни минуты.
— А вы, дон Хесус Ордоньес, вольны идти, вы свободны. Асиендадо не заставил повторять приглашения дважды; он поклонился и немедленно вышел.
Дон Рамон остался один.
Было два часа ночи.
В первую минуту губернатор не знал, на что ему решиться, он пребывал в сильном недоумении. Факты, представленные ему доном Ордоньесом, казались неоспоримыми; не могло быть и тени сомнения относительно виновности мни Лораном, тем флибустьером, который наравне с Монбаром слыл одним из самых страшных предводителей Береговых братьев.
Дон Рамон собрался было пойти к дочери и рассказать ей о случившемся, дабы по возможности объяснить, что при настоящем положении дел никак нельзя щадить человека столь опасного, присутствие которого, особенно в свете ожидаемой атаки флибустьеров, могло быть причиной не только серьезных затруднений, но и, пожалуй, если не поспешить схватить его, самых ужасных событий в городе.
Но затем, подумав, что дочь его спит, что она принимает в этом человеке живое участие, так как видит в нем своего спасителя, дон Рамон решил оставить ее в неведении относительно мер, принятых против него, а уж потом, когда все будет исполнено, он увидит, как ему лучше поступить.
На самом деле дона Рамона более всего страшили слезы и мольбы дочери; у него не хватало духа сопротивляться им.
Таким образом, он оставался довольно долго в мучительном недоумении. Наконец часам к трем утра губернатор велел оседлать трех лошадей, одну для себя, двух для слуг; когда это приказание исполнили, он вышел из дома и поехал к полковнику, который в отсутствие генерала Альбасейте командовал военными силами.
Дон Рамон убедился, что никоим образом не может уклониться от своего долга, и принял наконец решение действовать энергично.
Дом полковника находился в довольно отдаленном квартале. Все уже спали, пришлось стучать у ворот, потом будить полковника и наконец дать ему время привести себя в порядок, чтобы выйти к губернатору в сколько-нибудь приличном виде; все это тянулось страшно долго.
Наконец приступили к объяснениям. Дон Рамон и полковник стали придумывать наилучшее средство захватить флибустьера врасплох прежде, чем он успеет бежать; потом пришлось отправляться в казарму собирать солдат, раздавать им боеприпасы, офицеров снабжать инструкциями — словом, все эти переезды взад-вперед, эти распоряжения и разговоры отняли массу времени. Ночь была уже на исходе, когда войско наконец было готово выступить.
Оно вышло из казарм только часов в пять утра. Были собраны значительные силы в расчете на несомненный успех.
Тысяча пятьсот человек шли, чтобы захватить одного. Правда, имя того, кого хотели схватить, леденило всех ужасом.
Вперед продвигались неслышным шагом и с величайшими предосторожностями.
Губернатор сам хотел присутствовать при исполнении отданных им приказаний. Он ехал верхом во главе колонны.
Когда достигли перекрестка у поворота на улицу, где находился Цветочный дом, войско разделилось на четыре части, каждая из которых пошла своей дорогой, однако таким образом, чтобы сойтись в одной точке, то есть у Цветочного дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
— Как его зовут?
— Каскабель.
— А-а! Этот негодяй — ваш слуга? — вскричал губернатор, уставившись на собеседника.
— Да, сеньор, он всегда был верен мне.
— Но вы мне отвечаете за него головой!
— Отвечаю, сеньор кабальеро, — хладнокровно согласился асиендадо.
Дон Рамон позвонил; явился слуга.
— Немедленно отправляйся к коррехидору дону Кристобалю Брибону и проси его явиться сюда со всеми альгвазилами, каких он соберет. Ступай… Да! Кстати, когда прибудет коррехидор, впусти вместе с ним слугу этого господина, он должен шнырять где-нибудь в прихожей.
Слуга поклонился и вышел.
Губернатор взял в руки книгу, раскрыл ее и сделал вид, будто читает с напряженным вниманием; дон Хесус понял намек и не произнес ни слова: что ему было за дело до презрения дона Района, когда он скоро уедет из Панамы навсегда и увезет с собой все свои богатства?
Прошло полчаса.
Наконец дверь отворилась и в дверях появился дон Кристобаль, за ним выглядывала отвратительная рожа Каскабеля.
Дон Рамон с живостью бросил книгу, в которой не прочел ни единого слова, встал и пошел навстречу дону Кристобалю.
— Извините, любезный коррехидор, — дружески сказал он ему, — что я потревожил вас среди ночи, но мне необходимо ваше преданное содействие в одном важном деле, откладывать которое нельзя ни в коем случае.
— Я к вашим услугам, сеньор, говорите, пожалуйста, о чем идет речь?
Он отвесил почтительный поклон губернатору, пододвинувшему к коррехидору кресло, и слегка кивнул головой дону Хесусу.
Тогда дон Рамон передал дону Кристобалю, который слушал его с величайшим изумлением, все, что уже известно читателю.
— И вы обязаны этими сведениями дону Хесусу, сеньор? — сказал наконец коррехидор, подозрительно покосившись на асиендадо.
— Ему, любезный дон Кристобаль, он оказывает королю огромную услугу.
— Поистине огромную, однако, быть может, было бы не плохо поручиться за него самого.
— Гм! Вы полагаете?
— Да ведь он драгоценный человек, этот дон Хесус, а вам известно, сеньор дон Рамон, что ценные предметы утрачиваются скорее других; если не хочешь потерять, надо зорко наблюдать за ними, — заключил коррехидор с усмешкой, от которой мороз пробежал по коже асиендадо.
— Нет, такая мера была бы самоуправством; пока что приходится полагаться на него, позже мы увидим.
— Как вам угодно, дон Рамон, только лучше бы…
— Нет, повторяю вам, и оставим этот вопрос.
Дон Кристобаль склонил голову, асиендадо с трудом перевел дух, как водолаз, долго остававшийся под водой и наконец всплывший на поверхность.
— Этот негодяй, — прибавил дон Рамон, указывая на Каскабеля, — послужит вам проводником, чтобы указать вход в подземную галерею. Смотрите за ним в оба и при малейшем подозрительном движении размозжите ему голову.
Каскабель, ничуть не смущаясь, пожал плечами.
— Что это еще значит?! — вскричал дон Рамон, заметив непочтительный жест.
— Ничего, — грубо ответил индеец, — но я желал бы знать, чем меня вознаградят, если я в точности исполню поручение.
— Сто палок тебе, мерзавец! — крикнул коррехидор, склонный к крутым мерам.
— Ну, а если я не согласен исполнить требование? Ведь я же волен поступать как хочу.
— Если ты не исполнишь…
— Позвольте, позвольте, дон Кристобаль, — со смехом перебил губернатор. — Если ты честно исполнишь возложенное на тебя поручение, вот эти десять унций, которые я отдаю коррехидору, он передаст тебе. Доволен ты теперь, дружок?
— Все лучше, чем сто палок; с вами, по крайней мере, можно разговаривать, не то что с этим — у него одни угрозы на языке.
— Ну, довольно, теперь ступай с сеньором коррехидором. Предписывать вам торопиться, думаю, лишнее, любезный дон Кристобаль.
— Положитесь на меня, сеньор дон Рамон, я не потеряю ни минуты.
— А вы, дон Хесус Ордоньес, вольны идти, вы свободны. Асиендадо не заставил повторять приглашения дважды; он поклонился и немедленно вышел.
Дон Рамон остался один.
Было два часа ночи.
В первую минуту губернатор не знал, на что ему решиться, он пребывал в сильном недоумении. Факты, представленные ему доном Ордоньесом, казались неоспоримыми; не могло быть и тени сомнения относительно виновности мни Лораном, тем флибустьером, который наравне с Монбаром слыл одним из самых страшных предводителей Береговых братьев.
Дон Рамон собрался было пойти к дочери и рассказать ей о случившемся, дабы по возможности объяснить, что при настоящем положении дел никак нельзя щадить человека столь опасного, присутствие которого, особенно в свете ожидаемой атаки флибустьеров, могло быть причиной не только серьезных затруднений, но и, пожалуй, если не поспешить схватить его, самых ужасных событий в городе.
Но затем, подумав, что дочь его спит, что она принимает в этом человеке живое участие, так как видит в нем своего спасителя, дон Рамон решил оставить ее в неведении относительно мер, принятых против него, а уж потом, когда все будет исполнено, он увидит, как ему лучше поступить.
На самом деле дона Рамона более всего страшили слезы и мольбы дочери; у него не хватало духа сопротивляться им.
Таким образом, он оставался довольно долго в мучительном недоумении. Наконец часам к трем утра губернатор велел оседлать трех лошадей, одну для себя, двух для слуг; когда это приказание исполнили, он вышел из дома и поехал к полковнику, который в отсутствие генерала Альбасейте командовал военными силами.
Дон Рамон убедился, что никоим образом не может уклониться от своего долга, и принял наконец решение действовать энергично.
Дом полковника находился в довольно отдаленном квартале. Все уже спали, пришлось стучать у ворот, потом будить полковника и наконец дать ему время привести себя в порядок, чтобы выйти к губернатору в сколько-нибудь приличном виде; все это тянулось страшно долго.
Наконец приступили к объяснениям. Дон Рамон и полковник стали придумывать наилучшее средство захватить флибустьера врасплох прежде, чем он успеет бежать; потом пришлось отправляться в казарму собирать солдат, раздавать им боеприпасы, офицеров снабжать инструкциями — словом, все эти переезды взад-вперед, эти распоряжения и разговоры отняли массу времени. Ночь была уже на исходе, когда войско наконец было готово выступить.
Оно вышло из казарм только часов в пять утра. Были собраны значительные силы в расчете на несомненный успех.
Тысяча пятьсот человек шли, чтобы захватить одного. Правда, имя того, кого хотели схватить, леденило всех ужасом.
Вперед продвигались неслышным шагом и с величайшими предосторожностями.
Губернатор сам хотел присутствовать при исполнении отданных им приказаний. Он ехал верхом во главе колонны.
Когда достигли перекрестка у поворота на улицу, где находился Цветочный дом, войско разделилось на четыре части, каждая из которых пошла своей дорогой, однако таким образом, чтобы сойтись в одной точке, то есть у Цветочного дома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67