– Я никогда не бывала на дерби, – сказала Динни. – Съездим?
Оснований поехать было тем больше, что никаких оснований не ехать не было.
Динни пришла в изумление при виде всеобщей сдержанности. Ни пьяных, ни лент, ни тележек, запряжённых осликами, ни приставных носов, ни шуток, ни экипажей четвёркой, ни разносчиков, ни торговок – один клинообразный неудержимый поток автобусов и машин, по большей части закрытых.
Когда наконец они вылезли из автомобиля на стоянке у ипподрома, съели свои сандвичи и смешались с толпой, их инстинктивно повлекло туда, где можно увидеть лошадь. Если картина Фрита «Дерби» и соответствовала когда-нибудь жизненной правде, то теперь, казалось, давно утратила это соответствие. На ней изображены живые люди, живущие настоящей минутой; толпа же, окружавшая Уилфрида и Динни, казалось, не жила, а только куда-то стремилась.
В паддоке, который, казалось, тоже заполнен исключительно одними людьми, Уилфрид неожиданно сказал:
– Мы сделали глупость, Динни, – нас кто-нибудь да увидит.
– Ну и пускай. Смотри, наконец-то лошади.
Действительно, на круге проминали лошадей. Динни заторопилась к ним.
– Они все такие красивые, – вполголоса заметила она. – Для меня они все как на подбор, кроме вон той. Не нравится мне её спина.
Уилфрид заглянул в программу:
– Это фаворит.
– А мне всё равно не нравится. Ты понимаешь, что я имею в виду? Она какая-то угловатая – до хвоста ровно, а потом сразу вниз.
– Согласен, но ведь резвость не зависит от формы спины.
– Я поставлю на ту, которая понравится тебе, Уилфрид.
– Тогда подожди, пока я присмотрюсь.
Со всех сторон люди на ходу сыпали кличками лошадей.
Динни протискалась к барьеру, Уилфрид встал позади неё.
– Не лошадь, а сущая свинья, – объявил кто-то слева от Динни. – Ни за что не поставлю больше на эту клячу.
Девушка взглянула на говорившего. Широкоплечий мужчина, рост футов пять с половиной, на шее жирная складка, на голове котелок, во рту сигара. Лучше уж быть лошадью, чем таким.
Дама, сидевшая на раскладной трости справа от неё, негодовала:
– Неужели нельзя очистить дорогу? Лошади того и гляди споткнутся. В позапрошлом году я из-за этого проиграла.
Рука Уилфрида легла на плечо девушки.
– Мне нравится вон тот жеребец – Бленхейм, – шепнул он. – Пойдём поставим на него.
Они проследовали туда, где перед окошечками, вернее перед отверстиями, напоминавшими голубиные гнезда, стояли недлинные очереди.
– Побудь здесь, – попросил Уилфрид. – Я только положу яичко и назад.
Динни остановилась, глядя ему вслед.
– Здравствуйте, мисс Черрел! Перед нею стоял высокий мужчина в сером цилиндре, с переброшенным через плечо большим футляром от полевого бинокля.
– Мы встречались с вами у памятника Фошу и на свадьбе вашей сестры.
Помните?
– Ну как же! Вы – мистер Масхем.
Сердце девушки учащённо забилось. Она старалась не смотреть в сторону Уилфрида.
– Сестра пишет?
– Да, было письмо из Египта. В Красном море они, видимо, попали в страшную жару.
– Выбрали, на какую поставить?
– Нет ещё.
– Я не связывался бы с фаворитом, – не вытянет.
– Мы хотели на Бленхейма.
– Что ж, хорошая лошадь и на поворотах послушная. Но у её владельца в конюшне есть другая, поинтереснее. Я вижу, вы – новичок. Подскажу вам две приметы, мисс Черрел, и смотрите, чтобы у вашей лошади была хоть одна из них: во-первых, подъемность сзади; во-вторых, индивидуальность, не внешний вид, а именно индивидуальность.
– Подъемность сзади? То есть круп выше, чем остальная спина? Джек Масхем улыбнулся:
– Примерно так. Как только заметите это в лошади, особенно если ей надо брать подъем, ставьте не колеблясь.
– А что такое индивидуальность? Это, когда она поднимает голову и смотрит поверх людей в пространство? Я однажды видела такую.
– Честное слово, из вас получилась бы замечательная ученица. Вы прямо-таки прочли мою мысль.
– Но я не знаю, какая это была лошадь, – призналась Динни.
– Очень странно.
Девушка увидела, что благожелательный интерес словно застыл на лице
Масхема. Он приподнял шляпу и отвернулся. За её спиной раздался голос
Уилфрида.
– Ну, я поставил десятку.
– Пойдём на трибуну и посмотрим скачки.
Уилфрид, по-видимому, не заметил Масхема, и Динни, идя с ним под руку, старалась забыть внезапно застывшее лицо её собеседника. Вид толпы, где каждый изо всех сил протискивался вперёд, чтобы поскорее "узнать свою судьбу", готвлек девушку, и, когда они подошли к трибуне, ей уже было безразлично все на свете, кроме Уилфрида и лошадей. Им достались стоячие места у барьера, поблизости от букмекеров.
– Я запомнила – зелёный и шоколадный, как конфеты. Фисташки – моя любимая начинка. Сколько я могу выиграть, милый?
– Послушаем.
В общем шуме они различили слова:
– Бленхейм – восемнадцать против одного.
– Сто восемьдесят! – воскликнула Динни. – Вот замечательно!
– Видишь, у Бленхейма прочная репутация, она идёт не из конюшен.
Скоро следующий заезд. Смотри, уже выводят. Жокеев в зелёном и шоколадном двое. Вторая из лошадей – наша.
Парад, упоительный для всех, кроме самих лошадей, позволил Динни разглядеть выбранного ими гнедого, масть которого прекрасно гармонировала с цветами наездника.
– Нравится он тебе, Динни?
– Мне почти все лошади нравятся. Правду говорят, что можно определить по виду, какая лучше?
– Нет, неправду.
Лошади повернули и лёгким галопом проскакали мимо трибун.
– Ты не находишь, что у Бленхейма круп выше остальной спины?
– Нет. Красиво идут. А почему ты спрашиваешь?
Но Динни только прижала к себе его руку и слегка вздрогнула.
Биноклей у них не было, и когда начался заезд, они ничего не смогли разглядеть толком. Позади них какой-то мужчина то и дело вскрикивал:
– Фаворит ведёт!.. Фаворит ведёт!..
Когда лошади прошли Тэттенхэм Корнер, тот же мужчина, захлёбываясь, переменил мнение:
– Паша… Паша возьмёт!.. Нет, Фаворит… Нет, не он!.. Илиада!.. Илиада вырвалась!..
Уилфрид стиснул руку Динни.
– Наш! Смотри – вон там! – бросил он.
Динни увидела на другой стороне круга лошадь под розово-коричневым жокеем, которого обходил шоколадно-зелёный. Обошёл, обошёл! Они выиграли!
Толпа пришла в замешательство и умолкла, а они стояли и улыбались друг другу. Этот выигрыш – знамение!
– Я получу твои деньги, разыщем машину и домой.
Уилфрид настоял, чтобы Динни взяла себе все деньги, и она присоединила их к своему сокровищу. Лишняя гарантия на тот случай, если ему вздумается избавить её от себя!
На обратном пути они снова заехали в Ричмонд-парк и долго сидели среди молодых папоротников, слушая кукушек и чувствуя себя бесконечно счастливыми в успокоительно шепчущей тишине солнечного дня.
Они пообедали в одном из ресторанов Кенсингтона, и Уилфрид в конце концов расстался с ней на углу Маунт-стрит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68