Так они глядели друг на друга – маленькая леди на старика, а старик – на маленькую леди, затем рука старика опустилась в карман, извлекла оттуда старенький суконный бумажник, и несколько медных монет со стуком упали в шляпу. Накрашенные губки чуть приоткрылись, показав прелестные, белые, как молоко, зубы, и маленькая леди, поклонившись, отошла прочь.
– Девочка, девочка! – торопливо окликнул ее сидевший рядом со стариком господин в хаори и в хакама. Маленькая леди остановилась и оглянулась через плечо. – Позвольте и мне пожертвовать!
Хаори и хакама размахивали билетом в пять иен. Смерив его пренебрежительным взглядом, маленькая леди, ни слова не ответив, молча прошла вперед.
– Какая гордячка! Впрочем, внешность исключительная… Стоит подождать… этак лет пять… – послышался позади чей-то шепот.
– Дочка – в мать… – развязно откликнулся другой голос.
– Чья она?
– Э нет, благодарю покорно, от роли свата отказываюсь…
– Глупец! Я спрашиваю, чья она дочь?
– Однако ты, кажется, не на шутку заинтересовался… Это, друг мой, Китагава.
– Китагава?! Дочь графа Китагава?.. Этого известного волокиты? Ну, если со временем окажется, что дочка пошла в отца, тогда, брат, пропали все мужчины…
– Может быть, следовало бы поручить ее воспитание такому праведнику, как ты?.. Ой, нет, вряд ли из этого вышло бы что-нибудь хорошее… – говоривший рассмеялся.
Между тем девицы, по-видимому, закончили обход, не оставив без внимания ни одного уголка. Императорские высочества проследовали в комнату отдыха. За ними, словно по команде, встала вся толпа и, как рухнувшая на берег волна уходит в сотни и тысячи ямок и расщелин в прибрежном песке и в камнях, разошлась по курительным, балконам, комнатам для дам, коридорам, разом наполнив все эти помещения говором и гулом.
3
Луна поднялась высоко, наступил час, когда засыпают цветы. Нетерпеливо ржут лошади, сонно зевают заждавшиеся господ кучера и рикши, а в собрании, где никому и в голову не пришло бы тревожиться о таких пустяках, веселье в самом разгаре. Чем заняты высокие гости, удалившиеся в особые покои, не видно, так как двери, ведущие туда, закрыты. Другие гости расположились на балконе. Граф Осада держит в руке чашку с кофе и, завывая волком, декламирует стихи собственного сочинения. Его слушатели ухмыляются. Некий простодушный губернатор думает о том, как хорошо было бы продемонстрировать свою близость к его сиятельству, этому прохвосту, члену префектуральной управы: «А то он, негодяй, ни во что меня не ставит». Несколько поодаль знаток лошадей толкует сановнику о породах и мастях, а тот, зная о лошадях только то, что им положено иметь четыре ноги, усиленно поддакивает.
Рядом с ними, вцепившись в новоявленного японского Вандербильда, какой-то титулованный скупщик антикварных подделок умоляет во что бы то ни стало уступить ему «ту картину Сэссю, о которой мы недавно говорили». В коридоре пробравшийся в клуб газетный репортер пристает к юному сотруднику министерства иностранных дед:
– Значит, это произойдет через месяц, да? Скажи те же!
– Неудобно, если эти сведения станут известны широкой публике. Прошу вас не разглашать их…
И государственная тайна выбалтывается. В углу несколько молодых людей, с цветками вишни, с программами в руках и с карандашами в нагрудных карманах, недовольно ворчат: «Почему распорядителями назначили только мужчин? Где же справедливость?»
В галерее, где находится дамская комната, расположились дамы. На груди у многих значки членов комиссии по устройству вечера, но все хлопоты, связанные с их обязанностями, они возложили на представителей сильного пола. «Да, нужно уметь носить вечерние туалеты в обществе иностранцев…», – сокрушенно вздыхает одна. На днях жена посла такого-то удостоила ее комплимента по поводу ее манеры одеваться, и это обстоятельство позволяет ей считать себя авторитетом в области европейских мод. Другая, забыв о том, как несколько часов назад, садясь в экипаж, отхлестала по щекам горничную за недостаточно низкий поклон, говорит:
– Не выношу бывших даймё и аристократию… Это высокомерие, эта манера корчить из себя больших господ… Нет, теперь не прежние времена…
При этом она люто ненавидит гордо восседающую посередине комнаты княгиню с торчащими зубами и великолепной бриллиантовой брошью, горящей у воротника.
– А вы уже выбрали себе костюм для маскарада? – спрашивает у входа в дамскую комнату молодая особа в сиреневом платье, обращаясь к такой же молодой особе в розовом.
– Я хочу одеться Офелией… Распущенные волосы, цветы в волосах…
– Это будет чудесно… – в душе сиреневое платье убеждено, что этим рыжим патлам не помогут никакие цветы.
– Право, я так занята, так занята… Двадцатого маскарад, послезавтра английская драма… Я никак не запомню монолог Розалинды…
– А кто играет Орландо? Ах, Канаи-сан из университета, тот, с нависшими веками, похожий немножко на Син-Кома? Не забудьте же пригласить меня!
– Удивляюсь, почему сегодня в программе нет Син-Кома? Любоваться лысиной Отохая – не большое удовольствие!
– Я слышала, Фукускэ будет исполнять роль Ёсицунэ в пьесе «Пропуск через заставу» во время предстоящего визита государя на виллу Киносита… – вмешивается в разговор подошедшее золотистое платье.
– Правда?
– Мне говорил Сугимото-сан.
– В самом деле? Ну, значит, хлопот опять прибавится… И отчего это времени так в обрез, право! Вчера бал, сегодня концерт… Ведь только надевать и снимать эти европейские платья и то утомительно. В последнее время мне все снятся танцы. Просыпаюсь, а ноги все еще дергаются… Честное слово, это уже настоящая «танцевальная болезнь». Я измучилась… – узкие, как серп молодого месяца, брови – предмет гордости розового платья – слегка хмурятся.
– Но ведь этим мы тоже способствуем пересмотру договоров… Одеваться по-европейски, танцевать – это наш долг…
– О, какая патриотка!
– Вовсе нет, ведь я же не Китадзима-сан! А эта госпожа Китадзима, хотя и умеет так прекрасно писать и говорить умные речи, но на самом деле она, право же, невыносима… Вот и недавно…
Две головы склоняются поближе, к самым губам розового платья.
– Не может быть! Неужели это правда? -
– Правда, конечно! Мне говорила служанка…
– И про графа Фудзисава – правда?
– 'tis quiet possible…
– А графиня Китагава? Правду говорят, будто она и граф Фудзисава?..
– Выдумки!
– Да, но я сама слышала, как минуту назад граф Фудзисава сказал Митико – этой, видели, такой молчаливой девочке… Все говорят, что из нее вырастет красавица, но я терпеть не могу таких надутых, серьезных детей…
– Так что же граф Фудзисава сказал Митико?
– Что?.. А-а, он сказал: «Мама не приедет сегодня? Кланяйся ей от меня».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80