— Дело очень трудное, — наконец продолжил он. — И те его факты, что на поверхности, выглядят без сомнения паршиво. Вас поймали переодетыми в одном из наихудших мест Неаполя, и вы действительно держали в руках оружие, которое strengst verboten [строго запрещено — нем.] , как говорят в Германии. С другой стороны то, как вы себя ведете, выставляет вас такими, извините за прямоту выражения, дураками, что это не вызывает сомнения в вашей невиновности; ну и то, что вы британцы, — тут он дружелюбно улыбнулся, — также несомненно, и мне думается, что я обязан сделать для вас все, что смогу. Прошу извинить, но мне нужно побеседовать с моим здешним другом.
Лу обернулась ко мне с триумфальной улыбкой; одной из ее былых гордых улыбок, если только не считать того, что она была, если можно так выразиться, выжата из сердца в несказанной агонии.
А комиссар, тем временем, размахивал руками и орал на консула, который отвечал с похожей живостью языка, сохраняя однако свою непреодолимую апатичность.
Затем их разговор резко прекратился. Оба поднялись.
— Я все это уладил с моим здешним другом, ведь у него большой опыт работы с нахальными британскими туристами. Вы пройдете со мною в консульство под охраной двух его людей, — он снова улыбнулся, теперь саркастически, — из опасений, что вы снова попадете в беду. Вы можете получить назад все свои вещи, за исключением револьверов, ношение которых запрещено.
Как мало понимал он, какой всплеск радости вызвали в нас последние слова!
— Я пошлю с вами на Капри одного из моих клерков, — сказал консул. — Вы получите ваши паспорта и деньги, и все необходимое, после чего сразу же возвратитесь ко мне, чтобы привести дела в полный порядок.
Мы получили наши вещи у сержанта, и принесли извинения за минутную отлучку.
Черт возьми, как же мы этого хотели!
Пятью минутами позже мы снова почти стали самими собой. Все случившееся виделось нам грандиозной забавой, так что бодрость нашего духа передалась и сопровождающему. Он приписал ее, несомненно, перспективе избавления от неприятностей.
Лу всю дорогу тарахтела о нашей жизни в Лондоне, а я рассказал историю, убрав лишь «снежную» тему нашего романтического бегства, и консул оттаял совершенно. Наша уверенность успокоила и его.
Мы пожали друг другу руки посреди всеобщего радушного смеха, и отправились под присмотром чрезвычайно деловитого итальянца, который хорошо говорил по-английски.
Успев на катер до Капри, имея избыток свободного времени, мы развлекали помощника нашего консула разными забавными анекдотами. Тот был очень доволен, что с ним общаются на такой дружеской ноге.
Мы поднимались на Пьяццу в фуникулере с ощущением почти что парения над землей. Нам чертовски не повезло, но через пять минут этому придет конец. И несмотря на экзальтацию, я дал зарок, что больше ни за что не совершу подобную глупость.
Конечно было ясно, что случилось с Фекклзом. Каким-то образом он не сумел узнать о нашем аресте, и дожидается, томимый тревогой и нетерпением, нашего возвращения в отеле.
В то же время, было несколько смешно средь бела дня требовать у портье ключ в таких нарядах.
Я не совсем понял неподдельное удивление в его глазах. Дело тут было не просто в одежде — я почувствовал это задницей. Тут же явился и управляющий, он кланялся и расшаркивался, точно обезьяна. Похоже, он утратил свое самообладание. Поток приветственных слов катился по очень каменистому дну.
Я не мог толком уловить, что, собственно, он говорит. Но смысл последней фразы был понят мной без ошибок.
— Я в таком восторге, что вы переменили решение, Сэр Питер, однако я и не верил, что Капри можно покинуть так скоро! Капри, наш прекрасный Капри!
Что за вздор болтает этот малый? Изменил решение? Все, чего я хотел, это переменить одежду.
Клерк сделал несколько быстрых пояснений на итальянском, и я чуть было не упал, наблюдая за лицом управляющего, когда он поднял глаза и увидел двух типов, явно детективов, застывших в дверях.
— Я не понимаю, — сказал он с внезапной тревогой. — Я совсем ничего не понимаю, — и ринулся к своему столу.
— Где наш агент? — воскликнула Лу. — Он должен все объяснить.
Управляющий напыжился изо всех сил.
— Ваша милость несомненно правы, — вымолвил он.
Но вежливый оборот речи не мог скрыть тот факт, что управляющий напоминал человека, который неожиданно провалился через люк-ловушку в подвал, утыканный чем-то острым.
— Тут какая-то ошибка, — добавил он. — Позвольте, я выясню.
Он обратился к барышне за столом по-итальянски. Та, покопавшись в выдвижном ящике, извлекла оттуда телеграмму.
Управляющий вручил ее мне. Она была адресована Лярошу.
«Срочный дел обязн выхать Рим ночью. Плати счет весчи жду Музео-Палас Неапль во-врем помать дненой поезд. Пендрагон».
Большая часть слов была с ошибками; но смысл был достаточно ясен. Должно быть кто-то решил нас разыграть. Заметка в газете, по всей вероятности, также была частью этого замысла. Поэтому я предположил, что Лярош находится в Неаполе, в отеле, недоумевая, почему мы не показываемся.
— Но где же наш багаж? — воскликнула Лу.
— Как где, — ответил управляющий. — Агент Вашей Милости оплатил счет, как положено. Лакеи помогли ему упаковать вещи, и он только-только успел на утренний катер.
— Но в каком часу это произошло? — не отставала Лу, тщательно перечитывая телеграмму.
Она пришла через несколько минут после того, как мы покинули отель.
Барышня передала нам еще одну телеграмму, и на этот раз ее адресатом был управляющий. «Сэр Питр и Леди Пендрагом выржат сви сожаления покиду так вензапно и всегда будут имет самы теплы восоминания счасливых ременах в Калигуле и ндеются врнутся по возмости ранше. Агент дудет заботся о деталях».
Внезапно меня осенило, что во всей этой фантастической околесице имеется только один лоскуток правды. Наш агент позаботился о деталях с эффективностью, достойной лучших традиций его профессии.
Тоже самое открылось и Лу, словно человеку, занятому решением шахматной задачи. Ее лицо сделалось абсолютно белым от холодной и сосредоточенной ярости.
— Видимо он наблюдал за нами и в Париже, — тихо рассуждала она. — Видимо он узнал, что мы потратили деньги, которые должны были вложить в его аферу, и твердо решил, что лучшим для него ходом будет заполучить драгоценности и остаток наличных.
Внезапно она присела, съежилась и начала плакать. Плач перерос в бурную истерику, настолько обеспокоившую управляющего, что он счел необходимым послать за доктором.
Кучка лакеев и постояльцев собрались в вестибюле отеля. Героем момента стал наружный швейцар.
— Как же, конечно, — провозгласил он триумфально на ломаном английском. — Мистер Лярош отбыл этим утром на семичасовом катере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99