Закончив чтение, Царь отдал стихи мне.
— Вы должны подклеить это, — сказал он, — в ваш Магический Дневник.
Что я и сделала. Сама не знаю зачем. В самоистязании есть некое удовольствие. Не так ли?
Жажда!
Не та, что в глотке
Пусть свирепей и злей
Средь физических мук -
Только она пробила сердце
Христа
Исторгнув единственный дикий крик
«Пить!» за всю Его агонию,
Пока солдаты играли в кости и пьянствовали:
И не та мягкая жажда
Что зовет рабочего к вину;
Не телесная жажда
(Будь неладно ее неистовство)
Когда рот полон песка,
А глаза слиплись, и уши
Морочат душу, пока ей
Не послышится,
Вода, вода рядом,
Когда человек ногти вонзает
Себе в грудь, и пьет свою кровь
Которая уже сгустилась
и свернулась.
Когда солнце — живой дьявол
Изрыгающий блевотину зла,
А ночь и луна лишь потешаются
Над несчастным на голой скале,
И высоко изогнутый купол небес
Как его небо, пересох и безводен,
И пещеры его высохшего сердца
Забиты песком солончаков!
Не она! не внесенная в список
Жажда;
Плоть и дух заодно
Предатели, обернулись черной душой
Ищут место ударить
По жертве, уже настроенной
По одной безмерной тональности раны;
Каждая кость в отдельности
Холодна, воплощение стона,
Что разлит из ледяного семени
Неумолимого червя Геенны;
Каждая капля реки
Крови дрожит и пылает
Отравой тайной и горькой -
Подобно последнему содроганию
Во плоти щербатых кинжалов.
(С глазами, налитыми кровью и тупо-остекленелыми
Вопящий Малаец бредет, спотыкаясь,
Через свой пораженный ужасом поселок).
Так и кровь ввинчивает свою боль
Сардонически сквозь сердце и мозг.
Каждый нерв в отдельности
Не спит, и бдит на кривой
Асимптота которой «никогда!»
В гиперболическом «навсегда!»
Истерзанный и горящий змей
Стреляет в нее отравой,
Как будто это может утолить
Боль на десятую долю минуты.
Проснись, проснись навсегда!
Проснись, как не может никто
Пока сон — возможный финал,
Очнись в пустоте, в той бездне
Жажда которой есть эхо здешней
Что жертвует, мир без конца,
(Мир без конца, Аминь!)
Человека, который
Сбивается и поддается
На пресловутое «день и час»
На приманку снежно-звездного поля
Где цветет опиумный мак.
Всего лишь укол иглы,
Набранный из скважины чародея!
И этого довольно, чтобы переманить
Душу с небес в ад?
Или дух человека отвык, отучился
Страшиться своих богов и духов
Ради пресмыкания у пристрастия дьявольских стоп?
Неужто так ужасно неравенство сил -
Наследник чудесных веков,
И земного венца на час,
Господин прилива и грома
Против сока цветка?
Эх! в реве и рыке
Всех армий греха
Это единственное сражение
Которое он, как известно, никогда не выигрывал.
Раб этой жажды — не той,
О которой пишу здесь ничтожно,
Не той, что чернеет в мозгу от укусов,
А в душе еще пуще разбитой!
Не смеешь ты думать о худшем!
По ту сторону беснования и клекота
Ад физического желания
Лежит, в онемелом мозге,
На краю времени и пространства,
Бездна, неизмеренная, незапечатанная -
Там ее призрачный лик!
Это Она, она, что отыскала меня
В морфяной медовый месяц;
Шелком и сталью меня сковала,
Погрузив с головой в ядовитое молоко,
Ее руки даже сейчас сжимают меня,
Удушая до потери сознания
Которое все еще — но, О, как редко! -
Приходит при погружении иглы,
Взирает пристально и прямо,
Нет нужды ласкать и манить
Ее раба страхом поцелуя,
Ее ужас переходит в него
Зная, что чрево — гадючья матка,
В крапинках и черную полоску
По ржаво янтарным чешуям,
Там его могила -
Вытягивающая жилы скрипучая дыба
На которой он орет — как он орет!
Купол ее черепа сводчат,
Ее безумные монгольские глаза,
Чей взгляд искривили экстазы
От вещей неприкосновенных, вознесенных
Далеко по ту сторону звезд и небес,
Брызжет янтарем и гагатом -
И нос собачий чует добычу
Мясистый, тяжелый, вульгарный,
Звериный и перебитый,
А под ним — ее рот, что каплет
Кровью с губ
Скрывающих клыки змеи,
Каплет на ядовитое вымя,
На горные склоны, что тревожат
И твой дух болезненно содрогается
При намеке, что худшее еще впереди.
Оля! золотая блесна
В крючках бесконечной боли,
Роковая, фанатичная подруга
Отравленного тела и мозга!
Оля! Имя, что глядит с ухмылкой
Распутного томления и мошенничества,
Шепчет в бесноватые уши
Секретное заклинание своего рабства.
Омерзение и в самом деле сильно,
А соблазн еще сильнее,
Раскачивает на качелях тлеющей кадильницы
дым чувств одуряющего запаха!
За моей спиной, за спиной, надо мной
Стоит она — зеркало любви.
Нежны ее пальцев суставы;
Ногти полированы и заострены,
И с золотыми шпорами:
Ими она терзает мозг.
Ее похоть холодна, угрожающе;
И бледны ее Китайские щеки,
Когда она изящно поглощает, нечестивая
Устами спрута, и зубами
Черными и истертыми,
Кровь и пульпу с ногтя.
В былые дни для заклятья ее
Одного быстрого укола было довольно:
Она явилась как воплощенная любовь,
В те часы, когда я впервые пробудил ее.
Мало помалу я открыл
Правду о ней, сорвав покровы,
Горестную за пределами всех границ,
Гнусную по ту сторону отвращения.
Черная, эта чума из колодца,
Как видны ее гноящиеся прыщи,
Как кусают зловонные поцелуи
Когда ласкает ее аспид.
Дракон манящий и пугающий,
Тигр похоти и ярости,
Живой в цепях мертвецов,
Живучая слизь среди праха,
Позорно-бесстыдная как пламя,
Оргия выделений брюхатого чрева
Вместе с ненавистью за пределами целей или имен -
Оргазм, смерть, диссолюция!
Знаешь теперь отчего ее глаза
Так страшно сверкают, разглядывая
Ужасы и мерзости
Раскрывающиеся, точно грязные цветы?
Смех, схоронивший покой,
Агония за решеткой печали,
Смерть, лишенная мира,
Не само безумие ли она?
Она поджидает меня, лениво поглядывая,
Пока луна убивает луну;
Луна ее триумфа близится;
Скоро она пожрет меня целиком.
И Вы, Вы — чистоплюи пуритане и прочие,
Кто не познал изнуряющей тяги к морфину,
Вопите от презрения, если я назову вас братьями,
Кривите губу, глядя на ярость маньяка,
Глупцы, семь раз обманутые,
Вам она не знакома? Ладно!
Ей и улыбнуться не надо, чтобы
Разорить вас ко всем чертям!
Морфий всего лишь искра
От того векового огня.
Она же единое солнце -
Прообраз всех желаний!
Все, чем бы вы были, вы есть -
И в этом венец страстного стремления.
Вы рабы звезды Полынь.
Разум, если осмыслить — безумие
Чувство, на поверку — боль.
Каким блаженством было бы в сем усомниться!
Жизнь — физическая мука, болезнь ума;
И смерть — из нее не выход!
«Оля» также напомнила мне саму себя. Меня посещает болезненное желание стать непревзойденно жестоким и распутным чудовищем.
Лам говорил мне об этом еще очень давно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
— Вы должны подклеить это, — сказал он, — в ваш Магический Дневник.
Что я и сделала. Сама не знаю зачем. В самоистязании есть некое удовольствие. Не так ли?
Жажда!
Не та, что в глотке
Пусть свирепей и злей
Средь физических мук -
Только она пробила сердце
Христа
Исторгнув единственный дикий крик
«Пить!» за всю Его агонию,
Пока солдаты играли в кости и пьянствовали:
И не та мягкая жажда
Что зовет рабочего к вину;
Не телесная жажда
(Будь неладно ее неистовство)
Когда рот полон песка,
А глаза слиплись, и уши
Морочат душу, пока ей
Не послышится,
Вода, вода рядом,
Когда человек ногти вонзает
Себе в грудь, и пьет свою кровь
Которая уже сгустилась
и свернулась.
Когда солнце — живой дьявол
Изрыгающий блевотину зла,
А ночь и луна лишь потешаются
Над несчастным на голой скале,
И высоко изогнутый купол небес
Как его небо, пересох и безводен,
И пещеры его высохшего сердца
Забиты песком солончаков!
Не она! не внесенная в список
Жажда;
Плоть и дух заодно
Предатели, обернулись черной душой
Ищут место ударить
По жертве, уже настроенной
По одной безмерной тональности раны;
Каждая кость в отдельности
Холодна, воплощение стона,
Что разлит из ледяного семени
Неумолимого червя Геенны;
Каждая капля реки
Крови дрожит и пылает
Отравой тайной и горькой -
Подобно последнему содроганию
Во плоти щербатых кинжалов.
(С глазами, налитыми кровью и тупо-остекленелыми
Вопящий Малаец бредет, спотыкаясь,
Через свой пораженный ужасом поселок).
Так и кровь ввинчивает свою боль
Сардонически сквозь сердце и мозг.
Каждый нерв в отдельности
Не спит, и бдит на кривой
Асимптота которой «никогда!»
В гиперболическом «навсегда!»
Истерзанный и горящий змей
Стреляет в нее отравой,
Как будто это может утолить
Боль на десятую долю минуты.
Проснись, проснись навсегда!
Проснись, как не может никто
Пока сон — возможный финал,
Очнись в пустоте, в той бездне
Жажда которой есть эхо здешней
Что жертвует, мир без конца,
(Мир без конца, Аминь!)
Человека, который
Сбивается и поддается
На пресловутое «день и час»
На приманку снежно-звездного поля
Где цветет опиумный мак.
Всего лишь укол иглы,
Набранный из скважины чародея!
И этого довольно, чтобы переманить
Душу с небес в ад?
Или дух человека отвык, отучился
Страшиться своих богов и духов
Ради пресмыкания у пристрастия дьявольских стоп?
Неужто так ужасно неравенство сил -
Наследник чудесных веков,
И земного венца на час,
Господин прилива и грома
Против сока цветка?
Эх! в реве и рыке
Всех армий греха
Это единственное сражение
Которое он, как известно, никогда не выигрывал.
Раб этой жажды — не той,
О которой пишу здесь ничтожно,
Не той, что чернеет в мозгу от укусов,
А в душе еще пуще разбитой!
Не смеешь ты думать о худшем!
По ту сторону беснования и клекота
Ад физического желания
Лежит, в онемелом мозге,
На краю времени и пространства,
Бездна, неизмеренная, незапечатанная -
Там ее призрачный лик!
Это Она, она, что отыскала меня
В морфяной медовый месяц;
Шелком и сталью меня сковала,
Погрузив с головой в ядовитое молоко,
Ее руки даже сейчас сжимают меня,
Удушая до потери сознания
Которое все еще — но, О, как редко! -
Приходит при погружении иглы,
Взирает пристально и прямо,
Нет нужды ласкать и манить
Ее раба страхом поцелуя,
Ее ужас переходит в него
Зная, что чрево — гадючья матка,
В крапинках и черную полоску
По ржаво янтарным чешуям,
Там его могила -
Вытягивающая жилы скрипучая дыба
На которой он орет — как он орет!
Купол ее черепа сводчат,
Ее безумные монгольские глаза,
Чей взгляд искривили экстазы
От вещей неприкосновенных, вознесенных
Далеко по ту сторону звезд и небес,
Брызжет янтарем и гагатом -
И нос собачий чует добычу
Мясистый, тяжелый, вульгарный,
Звериный и перебитый,
А под ним — ее рот, что каплет
Кровью с губ
Скрывающих клыки змеи,
Каплет на ядовитое вымя,
На горные склоны, что тревожат
И твой дух болезненно содрогается
При намеке, что худшее еще впереди.
Оля! золотая блесна
В крючках бесконечной боли,
Роковая, фанатичная подруга
Отравленного тела и мозга!
Оля! Имя, что глядит с ухмылкой
Распутного томления и мошенничества,
Шепчет в бесноватые уши
Секретное заклинание своего рабства.
Омерзение и в самом деле сильно,
А соблазн еще сильнее,
Раскачивает на качелях тлеющей кадильницы
дым чувств одуряющего запаха!
За моей спиной, за спиной, надо мной
Стоит она — зеркало любви.
Нежны ее пальцев суставы;
Ногти полированы и заострены,
И с золотыми шпорами:
Ими она терзает мозг.
Ее похоть холодна, угрожающе;
И бледны ее Китайские щеки,
Когда она изящно поглощает, нечестивая
Устами спрута, и зубами
Черными и истертыми,
Кровь и пульпу с ногтя.
В былые дни для заклятья ее
Одного быстрого укола было довольно:
Она явилась как воплощенная любовь,
В те часы, когда я впервые пробудил ее.
Мало помалу я открыл
Правду о ней, сорвав покровы,
Горестную за пределами всех границ,
Гнусную по ту сторону отвращения.
Черная, эта чума из колодца,
Как видны ее гноящиеся прыщи,
Как кусают зловонные поцелуи
Когда ласкает ее аспид.
Дракон манящий и пугающий,
Тигр похоти и ярости,
Живой в цепях мертвецов,
Живучая слизь среди праха,
Позорно-бесстыдная как пламя,
Оргия выделений брюхатого чрева
Вместе с ненавистью за пределами целей или имен -
Оргазм, смерть, диссолюция!
Знаешь теперь отчего ее глаза
Так страшно сверкают, разглядывая
Ужасы и мерзости
Раскрывающиеся, точно грязные цветы?
Смех, схоронивший покой,
Агония за решеткой печали,
Смерть, лишенная мира,
Не само безумие ли она?
Она поджидает меня, лениво поглядывая,
Пока луна убивает луну;
Луна ее триумфа близится;
Скоро она пожрет меня целиком.
И Вы, Вы — чистоплюи пуритане и прочие,
Кто не познал изнуряющей тяги к морфину,
Вопите от презрения, если я назову вас братьями,
Кривите губу, глядя на ярость маньяка,
Глупцы, семь раз обманутые,
Вам она не знакома? Ладно!
Ей и улыбнуться не надо, чтобы
Разорить вас ко всем чертям!
Морфий всего лишь искра
От того векового огня.
Она же единое солнце -
Прообраз всех желаний!
Все, чем бы вы были, вы есть -
И в этом венец страстного стремления.
Вы рабы звезды Полынь.
Разум, если осмыслить — безумие
Чувство, на поверку — боль.
Каким блаженством было бы в сем усомниться!
Жизнь — физическая мука, болезнь ума;
И смерть — из нее не выход!
«Оля» также напомнила мне саму себя. Меня посещает болезненное желание стать непревзойденно жестоким и распутным чудовищем.
Лам говорил мне об этом еще очень давно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99