И совершенно правильно, что каждому следует подвергнуться некоторой доле неудобств. Чего вы еще ожидали? Это естественный способ...
Мы привели себя в норму пятью-шестью приемами героина. Нет смысла принимать кокаин, если вы уже себя не чувствуете довольно хорошо...
Запас и в самом деле ужасающе невелик. Чорт бы побрал эту глупую привычку устраивать праздники. Как некрасиво со стороны Гретель бросить нас вот так.
Мы пошли в кафе «Глициния». Кто-то представил нас кому-то, кто-то сказал, что мог бы достать то, чего мы хотели.
Но обнаружилась уже новое препятствие. Полиция считает, что уделять внимание волне преступности — дело хлопотное и опасное. Потом, они слишком заняты усовершенствованием правил. Англия совсем не та, что до войны. Вы все время не можете понять, где вы находитесь. Никто не интересуется политикой так, как это было раньше, и никому нет больше дела до великих идей.
Меня учили, что Хартия Вольностей и свобода личности, и вообще свобода медленно расширяются от случая к случаю, час от часу и так далее и тому подобное.
Всевозможные вмешательства в гражданские права проходили у нас под носом без нашего ведома. Откуда мне знать, возможно ли носить зеленую шляпку с розовым платьем или это уже криминал.
Что ж, пожалуй и криминал; но мне кажется, что полиции до этого не должно быть никакого дела.
Давеча я прочитала в газете, что народное собрание в Филадельфии порешило, что от юбки до земли должно быть не меньше семи с половиной дюймов — или не больше. Я не знаю сколько, и не знаю почему. Как бы то ни было, в результате цена на кокаин подскочила с одного фунта за унцию до всего, что вы пожелаете заплатить. Поэтому, разумеется, каждый его хочет, нужно ему это или нет, и любому, кроме члена парламента ясно, что если вы предлагаете человеку за вещь цену в двадцать, тридцать раз больше ее стоимости, то он пойдет на любые неприятности, чтобы всучить ее вам.
Ну так вот, наш человек оказался мошенником. Он попытался всучить нам пакетики со снежком в темноте. Он старался помешать Петушку проверить содержимое, делая вид, что опасается полиции.
Но, как обычно, Петушок оказался силен по части химии. Он был не тем человеком, который купит борный порошок по гинее за понюшку. Он заявил торговцу, что скорее примет таблетки Бичема [слабительное — прим.перев.] .
За что я Петушка люблю, так это за его остроумную речь. Но по той или иной причине, эти вспышки остроумия не происходят, как бывало — не столь часто, я имею в виду. Кроме того, он, похоже, шутил с самим собой.
Большею частью, я не понимаю смысл его слов. Еще новость — он стал помногу сам с собою разговаривать. Это выглядит отталкивающе.
Я не знаю, почему это случилось. Малейшая вещь раздражает меня до абсурда. Думаю это от того, что каждый инцидент, даже приятные вещи, отвлекают меня от единственно важной мысли — как пополнить запас, уехать в Кент, немного отлежаться и развлечься уже по-настоящему, как нам это удавалось месяц назад.
Я уверена, тогда бы к нам вернулась любовь; а она — единственная вещь, имеющая смысл в этом или следующем из миров.
Я чувствую, что до нее рукой подать; но промахиваюсь на целую милю — от этого еще хуже, когда так близко, и все же — так далеко...
Только что мне в голову пришла очень забавная вещь. В нашем сознании есть нечто, что мешает думать о том, чего тебе не хватает.
Последней глупостью было с нашей стороны рыскать по Лондону за наркотиком, и связаться с дрянными людишками, как это вышло у нас в Неаполе. До сегодняшнего вечера мы и не догадывались, что нам следует, только и всего, проведать Царя Лестригонов. Уж он-то даст то, что нам необходимо, по сходной цене.
Странно, также, что первый об этом подумал Петушок. Мне известно, как ненавистен ему этот человек, хотя он признается в этом только когда бывает вспыльчив, что, как я знаю, абсолютно ничего не значит...
Мы приехали в студию Лама на такси. Вот не везет, он куда-то вышел! Там была девушка, высокая, худая женщина с белым лицом, напоминавшим клин. Мы несколько раз намекнули ей, однако она не поняла и, как ни измучены мы были, мы не стали портить рыночные отношения, прямо сказав ей, что нам нужно.
«Царь должен быть завтра утром», — сообщила она.
Мы ответили, что придем в одиннадцать часов.
Вернулись к себе. Ночь прошла паршиво из-за экономии. Мы не осмеливались признаться друг другу, чего мы на самом деле теперь опасались больше всего на свете — как бы он не отвернулся от нас...
Не могу спать. Петушок тоже лежит с раскрытыми глазами и смотрит на потолок. Он не шевельнет и мускулом. Его безразличие ко мне бесит меня. Но, в конце концов, и он мне не интересен. Я не нахожу себе места, точно Вечный Жид. В тоже самое время я ни на чем не могу сосредоточиться. Вот, царапаю все происходящее себе в дневник. Описывая мои ощущения, я, в известной степени, отделываюсь от них.
А совсем уж отвратительно то, что я вполне понимаю, чем занимаюсь. Этот путаный, брюзжащий хлам и есть заменитель, занявший место любви?!
Чем я проштрафилась перед любовью? У меня такое ощущение, будто я умерла и заброшена в некое жуткое место, где нет ничего, кроме голода и жажды. Все потеряло значение, кроме наркотиков, а они, сами по себе, не дают избавления.
20 Августа
До чего же я устала, устала, устала!...
Мое предостережение насчет Царя подтвердилось. Имела место весьма неприятная сцена. Мы оба были страшно изнурены, когда приехали туда (Я что-то не могу согреть руки и ноги, и с моим почерком также творится что-то неладное).
Питер Пен решил, что будет лучше всего напомнить в шутливой манере сделанное когда-то Ламом замечание, что нам придется к нему обратиться, если возникнет нужда, а потом уже ознакомить его с предметом, в котором мы нуждаемся.
Но он грубо опередил нас, не успели мы и рта раскрыть.
— Ни к чему рассказывать мне, чего вам не хватает, — сказал Царь, — нужда налицо.
Он произнес эти слова уклончиво, так, чтобы нас не обидеть; но мы инстинктивно поняли, что он имеет в виду мозги.
Однако Питер, отчаянный чертенок, не уступил своих позиций. Вот за что я его люблю.
— Ах да, героин, кокаин, — вымолвил Царь. — Очень сожалеем, но на данный момент оными не располагаем.
Изверг, казалось, не сознавал наших страданий. Он разыгрывал перед нами извиняющегося приказчика.
— Но позвольте показать мне наши последние строки про морфий.
Я и Петушок обменялись тусклыми взглядами. Несомненно, морфий был бы лучше, чем ничего. И тогда (как вам это понравится?) зверюга извлекает журнал в голубой обложке из вертящегося книжного шкафа, и зачитывает вслух длинное стихотворение. Настолько драматичны были его интонации, настолько жива нарисованная им картина, что мы сидели, точно завороженные. Словно кто-то запустил в наши внутренности длинные щипцы и выкручивает их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
Мы привели себя в норму пятью-шестью приемами героина. Нет смысла принимать кокаин, если вы уже себя не чувствуете довольно хорошо...
Запас и в самом деле ужасающе невелик. Чорт бы побрал эту глупую привычку устраивать праздники. Как некрасиво со стороны Гретель бросить нас вот так.
Мы пошли в кафе «Глициния». Кто-то представил нас кому-то, кто-то сказал, что мог бы достать то, чего мы хотели.
Но обнаружилась уже новое препятствие. Полиция считает, что уделять внимание волне преступности — дело хлопотное и опасное. Потом, они слишком заняты усовершенствованием правил. Англия совсем не та, что до войны. Вы все время не можете понять, где вы находитесь. Никто не интересуется политикой так, как это было раньше, и никому нет больше дела до великих идей.
Меня учили, что Хартия Вольностей и свобода личности, и вообще свобода медленно расширяются от случая к случаю, час от часу и так далее и тому подобное.
Всевозможные вмешательства в гражданские права проходили у нас под носом без нашего ведома. Откуда мне знать, возможно ли носить зеленую шляпку с розовым платьем или это уже криминал.
Что ж, пожалуй и криминал; но мне кажется, что полиции до этого не должно быть никакого дела.
Давеча я прочитала в газете, что народное собрание в Филадельфии порешило, что от юбки до земли должно быть не меньше семи с половиной дюймов — или не больше. Я не знаю сколько, и не знаю почему. Как бы то ни было, в результате цена на кокаин подскочила с одного фунта за унцию до всего, что вы пожелаете заплатить. Поэтому, разумеется, каждый его хочет, нужно ему это или нет, и любому, кроме члена парламента ясно, что если вы предлагаете человеку за вещь цену в двадцать, тридцать раз больше ее стоимости, то он пойдет на любые неприятности, чтобы всучить ее вам.
Ну так вот, наш человек оказался мошенником. Он попытался всучить нам пакетики со снежком в темноте. Он старался помешать Петушку проверить содержимое, делая вид, что опасается полиции.
Но, как обычно, Петушок оказался силен по части химии. Он был не тем человеком, который купит борный порошок по гинее за понюшку. Он заявил торговцу, что скорее примет таблетки Бичема [слабительное — прим.перев.] .
За что я Петушка люблю, так это за его остроумную речь. Но по той или иной причине, эти вспышки остроумия не происходят, как бывало — не столь часто, я имею в виду. Кроме того, он, похоже, шутил с самим собой.
Большею частью, я не понимаю смысл его слов. Еще новость — он стал помногу сам с собою разговаривать. Это выглядит отталкивающе.
Я не знаю, почему это случилось. Малейшая вещь раздражает меня до абсурда. Думаю это от того, что каждый инцидент, даже приятные вещи, отвлекают меня от единственно важной мысли — как пополнить запас, уехать в Кент, немного отлежаться и развлечься уже по-настоящему, как нам это удавалось месяц назад.
Я уверена, тогда бы к нам вернулась любовь; а она — единственная вещь, имеющая смысл в этом или следующем из миров.
Я чувствую, что до нее рукой подать; но промахиваюсь на целую милю — от этого еще хуже, когда так близко, и все же — так далеко...
Только что мне в голову пришла очень забавная вещь. В нашем сознании есть нечто, что мешает думать о том, чего тебе не хватает.
Последней глупостью было с нашей стороны рыскать по Лондону за наркотиком, и связаться с дрянными людишками, как это вышло у нас в Неаполе. До сегодняшнего вечера мы и не догадывались, что нам следует, только и всего, проведать Царя Лестригонов. Уж он-то даст то, что нам необходимо, по сходной цене.
Странно, также, что первый об этом подумал Петушок. Мне известно, как ненавистен ему этот человек, хотя он признается в этом только когда бывает вспыльчив, что, как я знаю, абсолютно ничего не значит...
Мы приехали в студию Лама на такси. Вот не везет, он куда-то вышел! Там была девушка, высокая, худая женщина с белым лицом, напоминавшим клин. Мы несколько раз намекнули ей, однако она не поняла и, как ни измучены мы были, мы не стали портить рыночные отношения, прямо сказав ей, что нам нужно.
«Царь должен быть завтра утром», — сообщила она.
Мы ответили, что придем в одиннадцать часов.
Вернулись к себе. Ночь прошла паршиво из-за экономии. Мы не осмеливались признаться друг другу, чего мы на самом деле теперь опасались больше всего на свете — как бы он не отвернулся от нас...
Не могу спать. Петушок тоже лежит с раскрытыми глазами и смотрит на потолок. Он не шевельнет и мускулом. Его безразличие ко мне бесит меня. Но, в конце концов, и он мне не интересен. Я не нахожу себе места, точно Вечный Жид. В тоже самое время я ни на чем не могу сосредоточиться. Вот, царапаю все происходящее себе в дневник. Описывая мои ощущения, я, в известной степени, отделываюсь от них.
А совсем уж отвратительно то, что я вполне понимаю, чем занимаюсь. Этот путаный, брюзжащий хлам и есть заменитель, занявший место любви?!
Чем я проштрафилась перед любовью? У меня такое ощущение, будто я умерла и заброшена в некое жуткое место, где нет ничего, кроме голода и жажды. Все потеряло значение, кроме наркотиков, а они, сами по себе, не дают избавления.
20 Августа
До чего же я устала, устала, устала!...
Мое предостережение насчет Царя подтвердилось. Имела место весьма неприятная сцена. Мы оба были страшно изнурены, когда приехали туда (Я что-то не могу согреть руки и ноги, и с моим почерком также творится что-то неладное).
Питер Пен решил, что будет лучше всего напомнить в шутливой манере сделанное когда-то Ламом замечание, что нам придется к нему обратиться, если возникнет нужда, а потом уже ознакомить его с предметом, в котором мы нуждаемся.
Но он грубо опередил нас, не успели мы и рта раскрыть.
— Ни к чему рассказывать мне, чего вам не хватает, — сказал Царь, — нужда налицо.
Он произнес эти слова уклончиво, так, чтобы нас не обидеть; но мы инстинктивно поняли, что он имеет в виду мозги.
Однако Питер, отчаянный чертенок, не уступил своих позиций. Вот за что я его люблю.
— Ах да, героин, кокаин, — вымолвил Царь. — Очень сожалеем, но на данный момент оными не располагаем.
Изверг, казалось, не сознавал наших страданий. Он разыгрывал перед нами извиняющегося приказчика.
— Но позвольте показать мне наши последние строки про морфий.
Я и Петушок обменялись тусклыми взглядами. Несомненно, морфий был бы лучше, чем ничего. И тогда (как вам это понравится?) зверюга извлекает журнал в голубой обложке из вертящегося книжного шкафа, и зачитывает вслух длинное стихотворение. Настолько драматичны были его интонации, настолько жива нарисованная им картина, что мы сидели, точно завороженные. Словно кто-то запустил в наши внутренности длинные щипцы и выкручивает их.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99