Фитцпирс шел глухой частью парка, где росли старые вязы и дубы. На их коре, бугорчатой и морщинистой, как лицо столетней колдуньи, темнели пятна влаги, сочившейся из старых ран, а внизу у самой земли изумрудно зеленели наросты лишайника. Это были могучие деревья, чьи стволы не сгибались под напором самых сильных ветров, а только раскачивали ветвями. Над их густыми, еще зелеными кронами осень уже позолотила листву других деревьев - торчали, как оленьи рога, голые, черные сучья.
Миссис Чармонд приняла Фитцпирса не то в будуаре, не то в маленькой гостиной во втором этаже. Хотя на дворе был день и холода еще не настали, окна были наглухо завешены шторами, горели свечи и лампа под красным абажуром, ярко пылал камин.
- Почему топится камин и горят свечи? - спросил Фитцпирс.
Миссис Чармонд сидела в кресле, отвернувшись.
- О, мир за окнами так уныл, - прошептала она. - Небо в трауре, потоки слез льются по окнам. Сегодня ночью по стеклу скрипела улитка. Печальный звук. Я проплакала все утро, не осушая глаз. И я не хочу, чтобы вы видели мое заплаканное лицо. Скажите, доктор, зачем нам даны мятежные сердца и пламенные желания, когда приходится жить в этом мире? Почему смерть одна дарит то, что у жизни приходится вымаливать, - покой? Ответьте мне, доктор.
- Чтобы ответить на ваш вопрос, милая Фелис, нужно вкусить еще от одного древа познания.
- Когда родник страстей иссякает, душа моя наполняется страхом и мне кажется, что я скоро умру. О, свет так жесток, так неумолим к тому, чье сердце из воска, а не из камня. Я боюсь людей, они сурово карают за каждый неверный шаг. Законы, правила, твердят они, созданы для того, чтобы человек стал совершенен. Какое мне дело до чужого совершенства? И ради него я должна жертвовать всем, что дорого моему сердцу!
- Что вас так расстроило сегодня? - тихо спросил Фитцпирс, садясь рядом с миссис Чармонд. Он подумал, что сплин ее объясняется единственно сидением взаперти, но ничего не сказал.
- Мои мысли, доктор. Вы не должны больше приходить ко мне. Люди начинают говорить, что моя болезнь - притворство. Не приходите больше. Только не сердитесь на меня. - Миссис Чармонд порывисто вскочила с кресла и, схватив Фитцпирса за руку, умоляюще взглянула на него. - Это необходимо. Так будет лучше для вас и для меня.
- Но что плохого мы сделали? - спросил, помрачнев, Фитцпирс.
- Мы не сделали ничего плохого, доктор. Но оттого, вероятно, и эти мысли. А впрочем, все суета... Я решила уехать в Миддлтон-Эби. Это недалеко от Шотсфорда. Там живет тетка моего мужа. Я еще в Лондоне обещала навестить ее. И не могу нарушить слова. Так будет лучше. Я уеду, и все забудется. А вы когда насовсем покидаете Хинток с вашей милой женой?
- Я отказался от практики в Бедмуте. Я полюбил эти места и не хочу уезжать отсюда.
- Отказались? - изумилась миссис Чармонд, недоверчиво глядя на Фитцпирса. - Но вы погубили себя. Боже мой, что я наделала!
- Ничего, кроме того, что собрались уезжать.
- Да, но я уезжаю недалеко и ненадолго, всего на месяц-другой в Миддлтон-Эби. Но, может статься, я обрету там душевный покой и вернусь в Хинток преображенной. Вы будете приходить ко мне в гости с вашей прелестной женой, и мы с ней станем друзьями. О, как легко родятся в уединении праздные мысли и чувства! С завтрашнего дня я перестану быть на вашем попечении, доктор. Я так хочу... И все-таки я рада, что вы остаетесь в Хинтоке, если, конечно, это не повредит вашему будущему.
Но едва Фитцпирс ушел, глаза миссис Чармонд потухли, с губ слетела полупечальная, полуигривая улыбка. Сердце ее налила свинцовая тяжесть. Она опять погрузилась в унынье, не имея сил шевельнуть пальцем; губы ее задрожали, закрытые глаза увлажнились.
Обратные шаги Фитцпирса испугали ее, и она быстро подняла голову.
- Я вернулся сказать вам, что вечер обещает быть теплым. Отдерните шторы, потушите лампу и свечи - за окном такое яркое солнце. Позвольте, я помогу вам.
- Пожалуйста, если вам не трудно.
Он отдернул шторы, и в комнату хлынули закатные лучи неяркого осеннего солнца. Красный огонь лампы и желтое пламя двух свечей стали почти невидимы.
- Можно подойти к вам? - спросил Фитцпирс: миссис Чардмонд сидела к нему спиной.
- Нет.
- Почему?
- Я плачу и не хочу, чтобы вы видели мое лицо, когда на него падает свет.
Секунду он стоял в нерешительности, сожалея, что отдернул шторы и солнечный свет рассеял розовый альковный полумрак.
- Тогда я пойду...
- Идите, - сказала она, протягивая ему руку, а другой промокнув глаза платком.
- Можно, я буду писать вам?
- Нет, нет! - воскликнула она. И прибавила голосом кроткого благоразумия: - Вы не должны мне писать. Не надо. - Ну что же. До свидания. - С этими словами Фитцпирс ушел.
Вечером, когда служанка одевала ее к обеду, она с самым невинным видом то и дело наводила разговор на женитьбу Фитцпирса.
- Люди говорят, что миссис Фитцпирс любила когда-то мистера Уинтерборна, - сказала служанка.
- Почему же она не вышла за него замуж?
- Да потому, что, говорят, он в одночасье лишился дома и всего, что имел.
- Как это могло случиться?
- У него кончился срок аренды, а ваш управляющий не стал ее продлевать, хотя, говорят, у мистера Уинтерборна были все права. Он остался без крова, и помолвка расстроилась. Так люди говорят, мадам.
Самые разнообразные чувства охватили миссис Чармонд и она стала горько упрекать себя. "Отказав этому бедному человеку в его законном притязании, я тем самым обрекла на гибель мою воскресшую любовь, - говорила она себе. Кто бы мог подумать, что простое распоряжение по хозяйству нанесет впоследствии такую глубокую рану моему сердцу. И вот теперь меня ожидает печальная зима, зима горьких сожалений, сердечных мук и неисполнимых желаний. А весной я забуду его. О, я рада, что уезжаю".
Миссис Чармонд вышла из комнаты и, вздохнув, пошла вниз. Секунду она задержалась на площадке и глянула в окно, выходящее на зеленый холм перед домом. Было еще довольно светло. Прямо перед ней, на середине крутого, поросшего травой склона маячила фигура старого Тимоти Тенгса. Он возвращался домой и, чтобы сократить путь, двинулся прямо вверх по лужайке, где не было тропы и ходить запрещалось. Остановившись, чтобы взять понюшку табаку, он вдруг встретился глазами с миссис Чармонд, бросился было вверх, поскользнулся и покатился, как бочка, вниз наперегонки с табакеркой.
Необъяснимая, вспыхнувшая от безделья, безнадежная любовь к Фитцпирсу, меланхолия, вызванная нервическим расстройством, еще не просохшие слезы все это вдруг сменилось безудержным смехом; миссис Чармонд закатилась, глядя на Тенгса; казалось, все мрачное унынье предшествующего часа вылилось в этом пароксизме смеха. Она едва справилась с собой, только войдя в столовую, но и здесь, в присутствии слуг, плечи ее то и дело вздрагивали, когда она вспоминала комическую фигуру Тенгса, а глаза увлажнялись то ли от сдерживаемого смеха, то ли от недавней печали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103
Миссис Чармонд приняла Фитцпирса не то в будуаре, не то в маленькой гостиной во втором этаже. Хотя на дворе был день и холода еще не настали, окна были наглухо завешены шторами, горели свечи и лампа под красным абажуром, ярко пылал камин.
- Почему топится камин и горят свечи? - спросил Фитцпирс.
Миссис Чармонд сидела в кресле, отвернувшись.
- О, мир за окнами так уныл, - прошептала она. - Небо в трауре, потоки слез льются по окнам. Сегодня ночью по стеклу скрипела улитка. Печальный звук. Я проплакала все утро, не осушая глаз. И я не хочу, чтобы вы видели мое заплаканное лицо. Скажите, доктор, зачем нам даны мятежные сердца и пламенные желания, когда приходится жить в этом мире? Почему смерть одна дарит то, что у жизни приходится вымаливать, - покой? Ответьте мне, доктор.
- Чтобы ответить на ваш вопрос, милая Фелис, нужно вкусить еще от одного древа познания.
- Когда родник страстей иссякает, душа моя наполняется страхом и мне кажется, что я скоро умру. О, свет так жесток, так неумолим к тому, чье сердце из воска, а не из камня. Я боюсь людей, они сурово карают за каждый неверный шаг. Законы, правила, твердят они, созданы для того, чтобы человек стал совершенен. Какое мне дело до чужого совершенства? И ради него я должна жертвовать всем, что дорого моему сердцу!
- Что вас так расстроило сегодня? - тихо спросил Фитцпирс, садясь рядом с миссис Чармонд. Он подумал, что сплин ее объясняется единственно сидением взаперти, но ничего не сказал.
- Мои мысли, доктор. Вы не должны больше приходить ко мне. Люди начинают говорить, что моя болезнь - притворство. Не приходите больше. Только не сердитесь на меня. - Миссис Чармонд порывисто вскочила с кресла и, схватив Фитцпирса за руку, умоляюще взглянула на него. - Это необходимо. Так будет лучше для вас и для меня.
- Но что плохого мы сделали? - спросил, помрачнев, Фитцпирс.
- Мы не сделали ничего плохого, доктор. Но оттого, вероятно, и эти мысли. А впрочем, все суета... Я решила уехать в Миддлтон-Эби. Это недалеко от Шотсфорда. Там живет тетка моего мужа. Я еще в Лондоне обещала навестить ее. И не могу нарушить слова. Так будет лучше. Я уеду, и все забудется. А вы когда насовсем покидаете Хинток с вашей милой женой?
- Я отказался от практики в Бедмуте. Я полюбил эти места и не хочу уезжать отсюда.
- Отказались? - изумилась миссис Чармонд, недоверчиво глядя на Фитцпирса. - Но вы погубили себя. Боже мой, что я наделала!
- Ничего, кроме того, что собрались уезжать.
- Да, но я уезжаю недалеко и ненадолго, всего на месяц-другой в Миддлтон-Эби. Но, может статься, я обрету там душевный покой и вернусь в Хинток преображенной. Вы будете приходить ко мне в гости с вашей прелестной женой, и мы с ней станем друзьями. О, как легко родятся в уединении праздные мысли и чувства! С завтрашнего дня я перестану быть на вашем попечении, доктор. Я так хочу... И все-таки я рада, что вы остаетесь в Хинтоке, если, конечно, это не повредит вашему будущему.
Но едва Фитцпирс ушел, глаза миссис Чармонд потухли, с губ слетела полупечальная, полуигривая улыбка. Сердце ее налила свинцовая тяжесть. Она опять погрузилась в унынье, не имея сил шевельнуть пальцем; губы ее задрожали, закрытые глаза увлажнились.
Обратные шаги Фитцпирса испугали ее, и она быстро подняла голову.
- Я вернулся сказать вам, что вечер обещает быть теплым. Отдерните шторы, потушите лампу и свечи - за окном такое яркое солнце. Позвольте, я помогу вам.
- Пожалуйста, если вам не трудно.
Он отдернул шторы, и в комнату хлынули закатные лучи неяркого осеннего солнца. Красный огонь лампы и желтое пламя двух свечей стали почти невидимы.
- Можно подойти к вам? - спросил Фитцпирс: миссис Чардмонд сидела к нему спиной.
- Нет.
- Почему?
- Я плачу и не хочу, чтобы вы видели мое лицо, когда на него падает свет.
Секунду он стоял в нерешительности, сожалея, что отдернул шторы и солнечный свет рассеял розовый альковный полумрак.
- Тогда я пойду...
- Идите, - сказала она, протягивая ему руку, а другой промокнув глаза платком.
- Можно, я буду писать вам?
- Нет, нет! - воскликнула она. И прибавила голосом кроткого благоразумия: - Вы не должны мне писать. Не надо. - Ну что же. До свидания. - С этими словами Фитцпирс ушел.
Вечером, когда служанка одевала ее к обеду, она с самым невинным видом то и дело наводила разговор на женитьбу Фитцпирса.
- Люди говорят, что миссис Фитцпирс любила когда-то мистера Уинтерборна, - сказала служанка.
- Почему же она не вышла за него замуж?
- Да потому, что, говорят, он в одночасье лишился дома и всего, что имел.
- Как это могло случиться?
- У него кончился срок аренды, а ваш управляющий не стал ее продлевать, хотя, говорят, у мистера Уинтерборна были все права. Он остался без крова, и помолвка расстроилась. Так люди говорят, мадам.
Самые разнообразные чувства охватили миссис Чармонд и она стала горько упрекать себя. "Отказав этому бедному человеку в его законном притязании, я тем самым обрекла на гибель мою воскресшую любовь, - говорила она себе. Кто бы мог подумать, что простое распоряжение по хозяйству нанесет впоследствии такую глубокую рану моему сердцу. И вот теперь меня ожидает печальная зима, зима горьких сожалений, сердечных мук и неисполнимых желаний. А весной я забуду его. О, я рада, что уезжаю".
Миссис Чармонд вышла из комнаты и, вздохнув, пошла вниз. Секунду она задержалась на площадке и глянула в окно, выходящее на зеленый холм перед домом. Было еще довольно светло. Прямо перед ней, на середине крутого, поросшего травой склона маячила фигура старого Тимоти Тенгса. Он возвращался домой и, чтобы сократить путь, двинулся прямо вверх по лужайке, где не было тропы и ходить запрещалось. Остановившись, чтобы взять понюшку табаку, он вдруг встретился глазами с миссис Чармонд, бросился было вверх, поскользнулся и покатился, как бочка, вниз наперегонки с табакеркой.
Необъяснимая, вспыхнувшая от безделья, безнадежная любовь к Фитцпирсу, меланхолия, вызванная нервическим расстройством, еще не просохшие слезы все это вдруг сменилось безудержным смехом; миссис Чармонд закатилась, глядя на Тенгса; казалось, все мрачное унынье предшествующего часа вылилось в этом пароксизме смеха. Она едва справилась с собой, только войдя в столовую, но и здесь, в присутствии слуг, плечи ее то и дело вздрагивали, когда она вспоминала комическую фигуру Тенгса, а глаза увлажнялись то ли от сдерживаемого смеха, то ли от недавней печали.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103