А еще она любила гадать о прошлом людей. Иной раз, когда я отправлялся играть, она увязывалась за мной, пристраивалась где-нибудь в уголке у меня за спиной и рисовала людей, для которых я играл. И неизменно где-нибудь в середине мелодии – разумеется, сложной и требовавшей всего моего внимания без остатка, – подходила ко мне сзади и шептала на ухо что-нибудь вроде: «Видишь того парня в полиэстеровом костюме? Десять против одного, что по воскресеньям он гоняет на здоровенном „харлее“, в кожаной жилетке, все, как надо».
Так что я уже привык.
Но сегодня она выбрала не какое-нибудь безымянное лицо из толпы. Ее внимание привлек Бумажный Джек, который тоже сидел на ступеньках собора, только намного ниже, так что вряд ли он слышал, что мы о нем говорим.
Такой темной кожи, как у Бумажного Джека, я ни у кого больше не видел – черная, как эбонит, она, казалось, прямо-таки впитывала солнечный свет. Лет ему было хорошо за шестьдесят, я так думаю, – мелкие завитки волос совсем побелели. Одевался он в темные костюмы, ветхие, старомодные, но всегда безупречно чистые. Под пиджаком у него обычно была надета футболка такой белизны, что глазу больно было смотреть, особенно на солнце, – так же сверкали и его зубы, стоило ему улыбнуться кому-нибудь своей кривой ухмылкой.
Никто не знал, как его зовут по-настоящему, а он никогда не говорил. Не знаю, был ли он немым или ему просто сказать было нечего, но я только слышал, как он усмехался или смеялся. Бумажным Джеком его прозвали потому, что он устраивал целые представления с оригами.
Он был мастер складывать разные фигурки. У его ног всегда стоял целый пакет цветной бумаги; люди выбирали цвет и заказывали фигурку, и он тут же ее делал – не клеил, не резал, просто сворачивал, и все. А сделать он мог все, что угодно. От обычного цветка или фигурки животного до силуэтов столь сложных, что казалось невероятным уловить их суть в клочке бумаги. И все же, насколько я знаю, ни один покупатель никогда не уходил от него разочарованным.
Не раз и не два я видел, как старики из Маленькой Японии приходили посидеть рядом с ним и посмотреть, как он работает. Они называли его sensei, уважительное обращение, которым японцы просто так не бросаются.
Но оригами было лишь наиболее заметной стороной его представлений. А еще он предсказывал будущее. У него была такая китайская штучка из бумаги, с которыми мы все играли в детстве. Ну вы знаете: берете лист бумаги, сгибаете углы к середине, переворачиваете, еще раз сгибаете. Потом просовываете указательный и большой палец в складки и разворачиваете игрушку, так что она становится похожа на бумажный цветок. Двигаете пальцами туда-сюда, и цветок как будто разговаривает.
Такой же бумажный прорицатель был у Джека. Снаружи на нем были написаны названия четырех цветов, а внутри – восемь цифр. Сначала нужно было выбрать цвет – скажем, красный. Тогда предсказатель начинал беззвучно говорить – пальцы Джека двигались туда и сюда, заставляя его произносить слово «К-Р-А-С-Н-Ы-Й» по буквам, – а потом цветок раскрывался, и нужно было выбрать одну из четырех цифр. Вы выбирали цифру, и Джек отсчитывал ее таким же манером, пока цветок не раскрывался снова на том же самом или следующем наборе цифр. Тогда вы выбирали вторую цифру, и под ней оказывалось предсказание вашей судьбы.
Бумажный Джек ничего никому не читал – он просто давал бумажку вам в руки, а сам заталкивал предсказатель обратно в карман пиджака, откуда вынул его перед этим. Сам я никогда не ходил к нему за предсказанием будущего, зато Джилли делала это раз сто, не меньше.
– Предсказания всегда разные, – сказала она мне однажды. – Как-то я сидела у него за спиной, пока он предсказывал будущее одной клиентке, и через его плечо прочитала, что было написано в ее бумажке. Когда она заплатила и ушла, я попросила погадать мне. Я специально выбрала тот же самый номер, который был у нее, но предсказание оказалось совсем другое.
– Просто у него в кармане не один предсказатель, – ответил я, но она только покачала головой.
– Но он не успел убрать его, – сказала она. – Предсказатель был тот же, номер тот же, но за секунды, которые прошли от одного гадания до другого, надпись изменилась.
Логических объяснений этому случаю могло существовать сколько угодно, и самое простое из них – элементарная ловкость рук, но я давным-давно поставил крест на спорах с Джилли во всем, что касалось подобных таинственных совпадений.
Так что же, Бумажный Джек – волшебник? Только не в моей истории, по крайней мере не в том смысле, в каком понимала волшебство Джилли. И все же у него была своя магия, такая, которая окружает всякого талантливого артиста, каким был Джек. А еще он всегда поднимал мне настроение. Рядом с ним даже самый хмурый день не казался таким уж мрачным, а солнечный становился еще светлее. Джек просто источал радость, и всякий хочешь не хочешь, а заражался ею. Так что в каком-то смысле волшебником он все же был.
А еще я часто спрашивал себя, интересно, откуда он взялся и как оказался на улице. Люди, которые кормятся на улице, примерно поровну делятся на тех, у кого нет другого выбора, и тех, кто сам выбрал такую жизнь, как я например. Но со мной не все так просто. У меня есть небольшая квартирка недалеко от того места, где живет Джилли. Да и работы я никогда не чурался, особенно зимой, когда игрой на улице много не заработаешь и концертов мало.
Не у всякого бродяги есть такой выбор, но мне казалось, что Бумажный Джек как раз может быть одним из них.
– Он такой интересный мужик, – продолжала Джилли.
Я кивнул.
– Но я за него беспокоюсь, – добавила она.
– Как так?
Джилли нахмурилась, ее лоб пошел морщинами.
– По-моему, он похудел, да и ходить ему труднее стало, чем раньше. Тебя здесь не было, когда он приходил сегодня, – он так шел, как будто земля его к себе вдвое сильнее тянула, чем других людей.
– Да ведь он старый, Джилли.
– В том-то и дело. Где он живет? Есть у него кто-нибудь, кто бы за ним приглядывал?
В этом вся Джилли. Сердце у нее большое, как город, в нем есть место для всех и всего. Она вечно собирает подкидышей, будь то собаки, кошки или люди.
Когда-то и я был одним из ее подкидышей, но это время прошло.
Может, взять да и спросить у него самого, – предложил я.
– Он же говорить не умеет, – напомнила Джилли.
– А может, просто не хочет.
Джилли покачала головой:
– Я уже миллион раз пробовала. Он слышит все, что я ему говорю, и всегда ухитряется ответить – то улыбнется, то бровь этак поднимет или еще что-нибудь, – но никогда не говорит ни слова. – Морщинки на ее лбу залегли так глубоко, что мне даже захотелось протянуть руку и их разгладить. – А в последнее время, – добавила она, – вид у него стал такой, точно он призрака увидел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Так что я уже привык.
Но сегодня она выбрала не какое-нибудь безымянное лицо из толпы. Ее внимание привлек Бумажный Джек, который тоже сидел на ступеньках собора, только намного ниже, так что вряд ли он слышал, что мы о нем говорим.
Такой темной кожи, как у Бумажного Джека, я ни у кого больше не видел – черная, как эбонит, она, казалось, прямо-таки впитывала солнечный свет. Лет ему было хорошо за шестьдесят, я так думаю, – мелкие завитки волос совсем побелели. Одевался он в темные костюмы, ветхие, старомодные, но всегда безупречно чистые. Под пиджаком у него обычно была надета футболка такой белизны, что глазу больно было смотреть, особенно на солнце, – так же сверкали и его зубы, стоило ему улыбнуться кому-нибудь своей кривой ухмылкой.
Никто не знал, как его зовут по-настоящему, а он никогда не говорил. Не знаю, был ли он немым или ему просто сказать было нечего, но я только слышал, как он усмехался или смеялся. Бумажным Джеком его прозвали потому, что он устраивал целые представления с оригами.
Он был мастер складывать разные фигурки. У его ног всегда стоял целый пакет цветной бумаги; люди выбирали цвет и заказывали фигурку, и он тут же ее делал – не клеил, не резал, просто сворачивал, и все. А сделать он мог все, что угодно. От обычного цветка или фигурки животного до силуэтов столь сложных, что казалось невероятным уловить их суть в клочке бумаги. И все же, насколько я знаю, ни один покупатель никогда не уходил от него разочарованным.
Не раз и не два я видел, как старики из Маленькой Японии приходили посидеть рядом с ним и посмотреть, как он работает. Они называли его sensei, уважительное обращение, которым японцы просто так не бросаются.
Но оригами было лишь наиболее заметной стороной его представлений. А еще он предсказывал будущее. У него была такая китайская штучка из бумаги, с которыми мы все играли в детстве. Ну вы знаете: берете лист бумаги, сгибаете углы к середине, переворачиваете, еще раз сгибаете. Потом просовываете указательный и большой палец в складки и разворачиваете игрушку, так что она становится похожа на бумажный цветок. Двигаете пальцами туда-сюда, и цветок как будто разговаривает.
Такой же бумажный прорицатель был у Джека. Снаружи на нем были написаны названия четырех цветов, а внутри – восемь цифр. Сначала нужно было выбрать цвет – скажем, красный. Тогда предсказатель начинал беззвучно говорить – пальцы Джека двигались туда и сюда, заставляя его произносить слово «К-Р-А-С-Н-Ы-Й» по буквам, – а потом цветок раскрывался, и нужно было выбрать одну из четырех цифр. Вы выбирали цифру, и Джек отсчитывал ее таким же манером, пока цветок не раскрывался снова на том же самом или следующем наборе цифр. Тогда вы выбирали вторую цифру, и под ней оказывалось предсказание вашей судьбы.
Бумажный Джек ничего никому не читал – он просто давал бумажку вам в руки, а сам заталкивал предсказатель обратно в карман пиджака, откуда вынул его перед этим. Сам я никогда не ходил к нему за предсказанием будущего, зато Джилли делала это раз сто, не меньше.
– Предсказания всегда разные, – сказала она мне однажды. – Как-то я сидела у него за спиной, пока он предсказывал будущее одной клиентке, и через его плечо прочитала, что было написано в ее бумажке. Когда она заплатила и ушла, я попросила погадать мне. Я специально выбрала тот же самый номер, который был у нее, но предсказание оказалось совсем другое.
– Просто у него в кармане не один предсказатель, – ответил я, но она только покачала головой.
– Но он не успел убрать его, – сказала она. – Предсказатель был тот же, номер тот же, но за секунды, которые прошли от одного гадания до другого, надпись изменилась.
Логических объяснений этому случаю могло существовать сколько угодно, и самое простое из них – элементарная ловкость рук, но я давным-давно поставил крест на спорах с Джилли во всем, что касалось подобных таинственных совпадений.
Так что же, Бумажный Джек – волшебник? Только не в моей истории, по крайней мере не в том смысле, в каком понимала волшебство Джилли. И все же у него была своя магия, такая, которая окружает всякого талантливого артиста, каким был Джек. А еще он всегда поднимал мне настроение. Рядом с ним даже самый хмурый день не казался таким уж мрачным, а солнечный становился еще светлее. Джек просто источал радость, и всякий хочешь не хочешь, а заражался ею. Так что в каком-то смысле волшебником он все же был.
А еще я часто спрашивал себя, интересно, откуда он взялся и как оказался на улице. Люди, которые кормятся на улице, примерно поровну делятся на тех, у кого нет другого выбора, и тех, кто сам выбрал такую жизнь, как я например. Но со мной не все так просто. У меня есть небольшая квартирка недалеко от того места, где живет Джилли. Да и работы я никогда не чурался, особенно зимой, когда игрой на улице много не заработаешь и концертов мало.
Не у всякого бродяги есть такой выбор, но мне казалось, что Бумажный Джек как раз может быть одним из них.
– Он такой интересный мужик, – продолжала Джилли.
Я кивнул.
– Но я за него беспокоюсь, – добавила она.
– Как так?
Джилли нахмурилась, ее лоб пошел морщинами.
– По-моему, он похудел, да и ходить ему труднее стало, чем раньше. Тебя здесь не было, когда он приходил сегодня, – он так шел, как будто земля его к себе вдвое сильнее тянула, чем других людей.
– Да ведь он старый, Джилли.
– В том-то и дело. Где он живет? Есть у него кто-нибудь, кто бы за ним приглядывал?
В этом вся Джилли. Сердце у нее большое, как город, в нем есть место для всех и всего. Она вечно собирает подкидышей, будь то собаки, кошки или люди.
Когда-то и я был одним из ее подкидышей, но это время прошло.
Может, взять да и спросить у него самого, – предложил я.
– Он же говорить не умеет, – напомнила Джилли.
– А может, просто не хочет.
Джилли покачала головой:
– Я уже миллион раз пробовала. Он слышит все, что я ему говорю, и всегда ухитряется ответить – то улыбнется, то бровь этак поднимет или еще что-нибудь, – но никогда не говорит ни слова. – Морщинки на ее лбу залегли так глубоко, что мне даже захотелось протянуть руку и их разгладить. – А в последнее время, – добавила она, – вид у него стал такой, точно он призрака увидел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124