У окна на оранжевом упаковочном ящике стоял усилитель, но ни проигрывателя, ни колонок нигде не было видно. Плотные ряды книг в шкафу справа от окна зияли пустотами: тут и там не хватало томов. Два плетеных стула в ярких матерчатых чехлах стояли посреди комнаты, но ни приставных столиков, ни большого стола при них не было. Вместо него Луэнн приспособила другой ящик, на котором в данный момент валялись какие-то журналы, поверх них, одна в другой, расположились две немытые тарелки, а грязные кружки – похоже, все, какие были у нее в хозяйстве, – занимали каждый дюйм свободного пространства. Маленький черно-белый «Зенит» примостился на нижней полке книжного шкафа, переносной кассетник – рядом. Пара темных прямоугольников на обоях свидетельствовала о том, что еще недавно здесь висели картины. На полу, у одного из стульев, громоздилась примерно двухнедельная кипа газет.
Она стала было извиняться за беспорядок, но тут же улыбнулась и только пожала плечами.
Ники ответил вымученной улыбкой. Можно подумать, он будет претензии ей предъявлять, это с его-то видом.
Она проводила его в ванную. Когда, приняв душ и побрившись, он вышел оттуда, одетый в вельветовые штаны и льняную рубашку Чеда, которые были ему велики как минимум на размер, на крохотном столике в кухне уже ждали салат, пара бокалов и закупоренная бутылка вина, а на плите шкворчали свиные отбивные в сухарях и картошка.
Желудок Ники отреагировал на умопомрачительные ароматы еды голодным бурчанием.
За обедом она немного поговорила о своем неудавшемся браке – без всякой горечи, скорее с грустью, – но больше вспоминала университет и добрые старые деньки. Скоро Ники понял, что, кроме того семинара по английскому, ничего общего в их прошлом не было; но перебивать не стал, а сидел и слушал ее рассказы о событиях, которые он припоминал с большим трудом, и о людях, которые и тогда значили для него очень мало, а теперь и подавно.
Ну и ладно, зато они хоть уродами не были. А кто их знает, поправился он. Просто тогда он еще не умел отличать уродов от остальных.
– Господи, да ты же меня совсем не слушаешь, – сказала вдруг Луэнн.
Они уже поели и теперь сидели в гостиной и пили кофе. Кстати, он оказался не прав: еще пара чистых чашек в буфете нашлась.
– Нет, слушаю, – ответил он.
Она снова улыбнулась ему своей особой улыбкой, только на этот раз в ней была заметна легкая грусть.
– Конечно слушаешь. Просто я все о себе да о себе болтаю. Ну а ты, Ники? Что случилось с тобой?
– Со мной...
Ну и с чего начать? Что ей соврать такое?
Чем хороши бомжи: они никогда не задают вопросов. Что бы ни привело тебя на улицу, их это не касается. А порядочным людям вечно подавай всякие почему, да как, да что из этого следует.
Пока он сидел и думал, что ответить, она, кажется, поняла, какой промах совершила.
– Извини, – сказала она. – Если не хочешь об этом говорить...
– Дело не в этом, – ответил Ники. – Просто...
– Трудно начать?
Точнее, невозможно. Но, как ни странно, Ники и впрямь хотелось рассказать ей все. Объяснить. Разделить с ней свое бремя. Даже предупредить, она ведь как раз из тех, на кого так падки уроды.
Огонь внутри нее горел так ярко, что кожа, казалось, вот-вот заискрится, как высоковольтный провод под напряжением, обращая в бегство тени. Он ослеплял, как удар молнии, и мягко золотился, как мед, и все это в одно и то же время. Он искорками плясал в ее глазах, вспыхивал в ее улыбке. Рано или поздно целая свора уродов нападет на ее след, им это как наркоману дорожку кокаина вынюхать.
– Понимаешь, есть такие... твари, – медленно начал он. – С виду они такие же, как ты да я, ну по крайней мере ночью так кажется, но они... они не люди.
Ее лицо приняло озадаченное выражение, чему он нисколько не удивился.
– Они уроды, – продолжал он. – Не знаю, как они устроены и откуда взялись, но природа их точно не создавала. Они кормятся нами, нашими надеждами, снами, нашей жизненной силой. Они как... Ну, наверное, как вампиры, лучше сравнения не подберешь. Увяжутся за тобой раз, и больше уже не стряхнешь. Они от тебя не отстанут, пока не выжмут досуха.
Ее изумление на глазах перерастало в тревогу, но Ники чувствовал, что, раз начав, не остановится, пока не выложит все.
– А ты... – начало было она.
– А я, – предупредил он ее вопрос, – охочусь на них.
Песня «10 000 маньяков» отгремела, и бум-бокс тут же огласил угасающий день новой. На этот раз Ники не узнал группу, но пульсирующий ритм был ему знаком. Певец кричал что-то про горящие постели.
Тем временем Луэнн положила книгу и потянулась.
«Ну, давай, – подумал Ники. – Вставай и уходи. Давай же. Пока можно».
Но вместо этого она растянулась на покрывале, руки за голову, и уставилась в темнеющее небо, слушая музыку. Может, первой звезды дожидается.
Желание загадать.
Ее собственный огонь горел ярче любой звезды. В такт ее мыслям он то вспыхивал, то затухал снова.
Притягивая уродов.
Ники стиснул кулаки. Усилием воли заставил себя смотреть в другую сторону. Но и с закрытыми глазами от огня некуда было деваться. Его жар согревал Ники даже на расстоянии, словно он бок о бок лежал рядом с ней на покрывале. Его пульс участился, вторя биению ее сердца.
То же самое чувствуют и уроды. Этого они хотят больше всего на свете, этого жаждут, этим живут. Но этого-то они и не получат, он им не даст.
Искры жизни.
Священного огня.
Он больше не мог отворачиваться. Ему просто необходимо было увидеть, хотя бы один раз, как горит, пылает ее огонь...
Открыв глаза, он увидел, что парк Фитцгенри накрыли сумерки. А среди их расплывчатых теней праздничным костром сияла Луэнн.
– В каком смысле – охотишься? – спросила она.
– Я их убиваю, – ответил Ники.
– Но...
– Понимаешь, они не люди. Просто похожи на нас, только лица у них сидят криво и в телах им неудобно, как в новом костюме или в слишком большой одежде.
И он потянул за ворот данной ему взаймы рубахи. Она смотрела на него, не говоря ни слова, прежняя улыбка исчезла бесследно. В глазах поселился страх.
«Ну, все, – подумал он. – Добился своего, теперь вставай и уходи».
Но, раз начав, он уже не мог остановиться. Все, что накопилось в его душе за долгие годы одинокой охоты, неудержимо рвалось наружу.
– Они выходят на улицы ночью, – говорил он. – В темноте их трудно отличить от обычных людей. Когда слышишь их шаркающую походку, можно подумать, что это плетется какой-нибудь пьяница или немощная старуха кошелочница, но никак не чудовище. Они – уроды, их пища – огонь, который делает нас людьми.
– Ка... какой еще огонь?
Он коснулся рукой груди.
– Который у нас вот здесь, – пояснил он. – И сильнее всего их тянет к тем, чье пламя горит особенно ярко, – добавил он. – Как у тебя.
Она отодвинулась от стола вместе со стулом, явно готовясь вскочить и бежать, куда глаза глядят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124
Она стала было извиняться за беспорядок, но тут же улыбнулась и только пожала плечами.
Ники ответил вымученной улыбкой. Можно подумать, он будет претензии ей предъявлять, это с его-то видом.
Она проводила его в ванную. Когда, приняв душ и побрившись, он вышел оттуда, одетый в вельветовые штаны и льняную рубашку Чеда, которые были ему велики как минимум на размер, на крохотном столике в кухне уже ждали салат, пара бокалов и закупоренная бутылка вина, а на плите шкворчали свиные отбивные в сухарях и картошка.
Желудок Ники отреагировал на умопомрачительные ароматы еды голодным бурчанием.
За обедом она немного поговорила о своем неудавшемся браке – без всякой горечи, скорее с грустью, – но больше вспоминала университет и добрые старые деньки. Скоро Ники понял, что, кроме того семинара по английскому, ничего общего в их прошлом не было; но перебивать не стал, а сидел и слушал ее рассказы о событиях, которые он припоминал с большим трудом, и о людях, которые и тогда значили для него очень мало, а теперь и подавно.
Ну и ладно, зато они хоть уродами не были. А кто их знает, поправился он. Просто тогда он еще не умел отличать уродов от остальных.
– Господи, да ты же меня совсем не слушаешь, – сказала вдруг Луэнн.
Они уже поели и теперь сидели в гостиной и пили кофе. Кстати, он оказался не прав: еще пара чистых чашек в буфете нашлась.
– Нет, слушаю, – ответил он.
Она снова улыбнулась ему своей особой улыбкой, только на этот раз в ней была заметна легкая грусть.
– Конечно слушаешь. Просто я все о себе да о себе болтаю. Ну а ты, Ники? Что случилось с тобой?
– Со мной...
Ну и с чего начать? Что ей соврать такое?
Чем хороши бомжи: они никогда не задают вопросов. Что бы ни привело тебя на улицу, их это не касается. А порядочным людям вечно подавай всякие почему, да как, да что из этого следует.
Пока он сидел и думал, что ответить, она, кажется, поняла, какой промах совершила.
– Извини, – сказала она. – Если не хочешь об этом говорить...
– Дело не в этом, – ответил Ники. – Просто...
– Трудно начать?
Точнее, невозможно. Но, как ни странно, Ники и впрямь хотелось рассказать ей все. Объяснить. Разделить с ней свое бремя. Даже предупредить, она ведь как раз из тех, на кого так падки уроды.
Огонь внутри нее горел так ярко, что кожа, казалось, вот-вот заискрится, как высоковольтный провод под напряжением, обращая в бегство тени. Он ослеплял, как удар молнии, и мягко золотился, как мед, и все это в одно и то же время. Он искорками плясал в ее глазах, вспыхивал в ее улыбке. Рано или поздно целая свора уродов нападет на ее след, им это как наркоману дорожку кокаина вынюхать.
– Понимаешь, есть такие... твари, – медленно начал он. – С виду они такие же, как ты да я, ну по крайней мере ночью так кажется, но они... они не люди.
Ее лицо приняло озадаченное выражение, чему он нисколько не удивился.
– Они уроды, – продолжал он. – Не знаю, как они устроены и откуда взялись, но природа их точно не создавала. Они кормятся нами, нашими надеждами, снами, нашей жизненной силой. Они как... Ну, наверное, как вампиры, лучше сравнения не подберешь. Увяжутся за тобой раз, и больше уже не стряхнешь. Они от тебя не отстанут, пока не выжмут досуха.
Ее изумление на глазах перерастало в тревогу, но Ники чувствовал, что, раз начав, не остановится, пока не выложит все.
– А ты... – начало было она.
– А я, – предупредил он ее вопрос, – охочусь на них.
Песня «10 000 маньяков» отгремела, и бум-бокс тут же огласил угасающий день новой. На этот раз Ники не узнал группу, но пульсирующий ритм был ему знаком. Певец кричал что-то про горящие постели.
Тем временем Луэнн положила книгу и потянулась.
«Ну, давай, – подумал Ники. – Вставай и уходи. Давай же. Пока можно».
Но вместо этого она растянулась на покрывале, руки за голову, и уставилась в темнеющее небо, слушая музыку. Может, первой звезды дожидается.
Желание загадать.
Ее собственный огонь горел ярче любой звезды. В такт ее мыслям он то вспыхивал, то затухал снова.
Притягивая уродов.
Ники стиснул кулаки. Усилием воли заставил себя смотреть в другую сторону. Но и с закрытыми глазами от огня некуда было деваться. Его жар согревал Ники даже на расстоянии, словно он бок о бок лежал рядом с ней на покрывале. Его пульс участился, вторя биению ее сердца.
То же самое чувствуют и уроды. Этого они хотят больше всего на свете, этого жаждут, этим живут. Но этого-то они и не получат, он им не даст.
Искры жизни.
Священного огня.
Он больше не мог отворачиваться. Ему просто необходимо было увидеть, хотя бы один раз, как горит, пылает ее огонь...
Открыв глаза, он увидел, что парк Фитцгенри накрыли сумерки. А среди их расплывчатых теней праздничным костром сияла Луэнн.
– В каком смысле – охотишься? – спросила она.
– Я их убиваю, – ответил Ники.
– Но...
– Понимаешь, они не люди. Просто похожи на нас, только лица у них сидят криво и в телах им неудобно, как в новом костюме или в слишком большой одежде.
И он потянул за ворот данной ему взаймы рубахи. Она смотрела на него, не говоря ни слова, прежняя улыбка исчезла бесследно. В глазах поселился страх.
«Ну, все, – подумал он. – Добился своего, теперь вставай и уходи».
Но, раз начав, он уже не мог остановиться. Все, что накопилось в его душе за долгие годы одинокой охоты, неудержимо рвалось наружу.
– Они выходят на улицы ночью, – говорил он. – В темноте их трудно отличить от обычных людей. Когда слышишь их шаркающую походку, можно подумать, что это плетется какой-нибудь пьяница или немощная старуха кошелочница, но никак не чудовище. Они – уроды, их пища – огонь, который делает нас людьми.
– Ка... какой еще огонь?
Он коснулся рукой груди.
– Который у нас вот здесь, – пояснил он. – И сильнее всего их тянет к тем, чье пламя горит особенно ярко, – добавил он. – Как у тебя.
Она отодвинулась от стола вместе со стулом, явно готовясь вскочить и бежать, куда глаза глядят.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124